Сегодня юбилей у одного из самых замечательных людей, которых мы знаем. 80 лет Владимиру Николаевичу Шатаеву ! Мы гордимся нашим с Вами сотрудничеством, всегда рады видеть Вас на наших вечерах. Ваш вклад в то, как сложились наши судьбы значителен и мы за это всегда будем Вам благодарны !
Присоединяемся к поздравлениям Федерации альпинизма России, на сайте которой написано следующее:
С юбилеем, Владимир Николаевич!
КАТЕГОРИЯ ШАТАЕВА:
МУЖЕСТВО – это способность проходить дистанцию, где сплошными барьерами стоят страх, бессилие, неверие в себя, отказ от борьбы....
ВЕТЕР, МОРОЗ, ВЫСОТА, РЕЛЬЕФ... – но это не все, с чем вступает в борьбу альпинист.
Бывают преграды более тяжкие, хоть и расположились не где-нибудь, а всего лишь в собственной голове.
АНУФРИКОВ учил меня, что умный альпинист восходит к вершине трижды. Первый раз глазами – глядя на подробную карту маршрута, вызубривая его описание, рассматривая сквозь оптику натуру, прогнозируя и воображая возможные трудности. Только после этого можно предпринимать, так сказать, натуральное восхождение.
Вернувшись домой, нужно еще раз подняться к вершине – сидя в кресле, пережить весь маршрут заново, шаг за шагом, со всеми подробностями.
ГОРЫ – хороший плацдарм для пробы сил. Достигая вершины, люди радуются не оттого, что спорили с камнем и победили его, а оттого, что спорили с собой и победили себя. Получать это право на самоуважение и подтверждать его – штука соблазнительная.
ВОСХОДИТЕЛЬ тогда становится альпинистом, когда в нем накапливается некое нравственное качество, которое рефлекторно срабатывает, стоит ему войти в строй связки. Смысл его понятен, объяснять не стоит – обычно его называют чувством локтя.
Это, пожалуй, самое сложное из всего, чему должен научиться альпинист.
НОВИЧОК убежден, что любая авария в горах – случайность, которая не зависит от восходителя. В душе он не верит, что многолетняя безаварийность опытных мастеров объясняется скрупулезным самоконтролем. Чтобы понять, что «сплошные оглядки» и есть признак высокого восходительского класса, нужно быть зрелым альпинистом.
ПРИРОДА творит свои формы куда совершенней и точнее, чем человек, и если она дала ему вместо колеса ногу со ступней, то видно не для того, чтобы он ходил всю жизнь по гладкой поверхности...
ЛЮДИ порою дослуживаются до всех спортивных регалий, не сказав ни единого собственного слова.
Альпинизм – это не просто шесть категорий трудности. Это прежде всего открытия. Это – дерзание.
ДЕЛО наше представляется мне своеобразной испытательной службой. И горы – тот полигон или, если хотите, некая лаборатория, где созданы условия, чтобы испытывать и отбирать оптимальные формы человеческих взаимоотношений, выяснять наиболее жизнеспособные нормы морали и нравственности, проверять как уживается сила со слабостью и сильный со слабым, что есть истинная сила и что слабость.
Горы отвечают на все эти вопросы более точно и убедительно.
МЫ АЛЬПИНИСТЫ. Мы испытатели. Летчики проверяют в воздухе надежность конструкции самолета.
А мы в горах – конструкцию человека. Его мощность, пределы его физических и психических сил.
ВОСХОДИТЕЛЬ не примеряет себя к высоте - он от нее независим.
ИСТИННЫЕ АЛЬПИНИСТЫ стремятся к достижениям, а не к эффектам. Нас не без основания станут называть самоубийцами, как только задачу произвести впечатление мы сделаем для себя самоцелью.
МУЖЕСТВО надо искать там, где есть природный ум и интеллект. Где нет ни того ни другого, может быть только бесстрашие, а это не одно и то же.
АЛЬПИНИСТУ ИЗВЕСТНО: горы коварны и изменчивы... Верно. Но и коварство, и изменчивость их постоянны. Это их неотъемлемое и откровенное, главное свойство.
И в том их четкая, стабильная логика. Когда идешь сюда, хорошо об это знаешь и на иное не рассчитываешь.
КТО ХОДИТ В ГОРЫ, ТОТ ЗНАЕТ: они неплохо вентилируют не только легкие, но и душу. Там на многое открываются глаза, появляется более ясный взгляд на жизнь.
Оттуда, сверху, становится виднее, что есть хорошо, а что плохо, что на самом деле важно, а что лишь кажущаяся важной ерунда, и что – часть, а что – целое...
Экспедиция на Арарат 2010 год
/photos/all/section_170/
Прыжок с Валерием Розовым
http://7vershin.ru/photos/all_1/section_127/
Книга «Категория трудности» - главная книга советского альпинизма
http://www.7jj.org/vadim/books/Dificult_Category/Index.htm
2009 год. Алтайский информационный портал «Туризм». Интервью взял Евгений Гаврилов
Полностью читать здесь >>>>>>>
– Как вы начали заниматься альпинизмом?
– Во втором издании моей книги это исключили. В 1951-1952 гг. после школы на каникулы я выезжал в Кисловодск. У меня там жила тётя. Приезжал к ней и три месяца проводил на каникулах. А перед глазами всё время был Эльбрус. Мы с местными ребятишками ходили по всяким пещерам, ходили в долину нарзанов, Кольцо Гора, Бермамыт, Джинал-Гора и прочие местные достопримечательности.
И однажды я уговорил человек десять пойти под Эльбрус. В итоге вышло, что мы пошли вдвоём. Я и один из москвичей, который тоже там где-то отдыхал. Остальных матери, естественно, не пустили. Нам было-то 15-16 лет.
Мы взяли с собой только по одеялу, даже спичек не было. И пошли 70 км от Кисловодска к Эльбрусу. С точки зрения сегодняшнего дня, это была авантюра чистой воды. Три года назад проехал по этому пути на машине, всходил с севера на Эльбрус и понял, что это была безумная затея.
Мы подошли под эти ледники с севера, поиграли в снежки, и когда я вернулся в Кисловодск, то другу, Евгению Луценко, дал слово или клятву, что до 25 лет поднимусь на Эльбрус.
Начал изучать литературу, думал, как пойду на Эльбрус один, где-то возьму обувь и прочее. Но, почитав книги, понял многое, поумнел. Решил, что надо идти другим путём.
До этого я занимался лёгкой атлетикой и практически выполнил первый разряд на средней дистанции. Бегал 800, 1500, 3000 с препятствиями, 5000. Бегал в одном забеге с Петром Болотниковым, с Ржыщиным, рекордсменом мира по бегу с препятствиями.
Пришёл в «Спартак», так как я спартаковец, и узнал, что там дают путёвки в альплагерь. Там работал Михаил Иванович Ануфриков.
Я тогда работал в артели «8 Марта», мастером кукольной головки. Мы вставляли глазки в куклы, чтобы они вращались. Мне бесплатно дали путёвку, так как артель могла тратить 6% от всех своих доходов на спорт, мне даже оплатили проезд в альплагерь.
Приехал в альплагерь, выполнил требования на значок, сходил на Гумачи. С нами был Шалико Маргиани. Взошёл ещё на две вершины – на пик Кавказ и пик Вуллея – и уехал. Тогда не удалось сходить на Эльбрус.
А вот на следующий 1960 год приехал туда и дважды сходил на Эльбрус. Первый раз с Мишей Тимошиным уже с отделением в первой смене. В июне в этом же году проводилась так называемая альпиниада Кабардино-Балкарии, когда 1381 человек поднялись на вершину, в том числе Мальбахов – секретарь обкома. На восточной вершине митинг проводился. А так как я уже был на Эльбрусе, Шакир Тенишев поставил меня в одной из четырёх колонн типа связного. И взошёл во второй раз.
– Когда вы шли первый раз на Эльбрус, вы чуть не утонули?
– Это же речка Малка. Истоки Малки. Когда идёшь к леднику рано утром, она еле-еле течёт, а после того как мы дошли до ледника и возвращались обратно, это было 12 часов или час, она уже разлилась. Надо было или ждать вновь утра или пытаться перейти.
Вот там меня чуть и не сбило. А внизу был водопад Султан Су, высотой 20 м. Речка бурная, несло камни, слышно было грохот от них. Вот такая у нас была переправа.
Там ещё был интересный момент. Когда мы подошли вначале к речке, Эльбрус был закрыт в тумане, и мы его не видели. Вдруг увидели землянки около больших источников Нарзана. Видим людей. К нам подошёл парень, постоял в 3-4 м, повертел ножичек в руках. Стал узнавать кто мы.
А мы – пацаны, 14-15 лет. Мы спросили, где Эльбрус. Он показал – там. А его не было видно – туман. Мы ушли в сторону, поняли, что не видим и переночевали. Ночь среди скал. Выли волки. Вызвездилось небо.
Утром – вот он, Эльбрус. Рядом. Мы опять вернулись, прошли мимо землянок. Они все спали.
Потом мы узнали, что это кабардинцы или балкарцы, которых выселили и которые сбежали из Средней Азии. Они проживали там время.
Когда мы пришли в селение Хасаут, оно нас очень удивило. Пустое селение. Крыши, дома - но нет ни одного человека. И вдруг идёт пастух – 4-5 овечек. Мы спросили: «Можно в какой-нибудь дом пойдём, переночуем?» Он нам не посоветовал. Но не сказал почему. Мы не могли тогда понять. Мы ушли и всю ночь шли обратно в Кисловодск.
Уже потом мы выяснили это. Что он дал нам такой совет из-за возможной мести тех, кто оттуда убежал, которые могли нас прикончить.
– Как отнеслись родители к вашему походу и занятиям альпинизмом?
– Спокойно. Во-первых, отец у меня пропал без вести во время войны. А мама работала дворником. Она отправляла меня и не знала даже, чем в Кисловодске занимаюсь. Приехал домой и приехал. Она к этому довольно спокойно относилась. Даже когда я занялся настоящим альпинизмом, тоже спокойно.
– Одно время вы работали техником лаборатории под руководством Абалакова по разработке специальной научной аппаратуры ЦНИИФКа. Что это была за работа?
– Он выполнял работу по изготовлению различных приборов для тренеров по многим видам спорта. В том числе и по фигурному катанию. Помню, к нам приходила сегодняшний заслуженный тренер Мишина. Абалаков разрабатывал приборы, а я их только делал. В том числе прибор, он был тогда ценный,– манометр, который позволял определять всевозможную нагрузку. Ударную и прочую. Мы закаливали всё в печи. В том числе и альпинистские пробные крючья, закладки. Тогда они только начались. Те, что придумал Абалаков. Кое-что делали из титана.
Я там недолго поработал, всего год. Для альпинизма мне это особо не пригодилось, но пришлось увидеть некоторые разработки, которые пытался внедрить Виталий Михайлович. Крючья ледовые мы там не делали. У нас не было для этого станков. В основном были напильник и сверлильный станок.
– Как складывалась жизнь после школы?
– В армии не служил. Когда работал в артели, меня брат Виктор переманил работать в метрополитен, депо «Измайловское». Там работал год слесарем-электриком.
Потом оттуда ушёл. Потому что занимался лёгкой атлетикой и уезжал на сборы. А бригада – 5-6 человек. Когда уезжал, то мою работу перекладывали на них. Они, естественно, были очень недовольны. Зарплата от этого у них не повышалась. В итоге вынужден был оттуда уйти.
Поступил тренером в московский «Спартак». Как раз я окончил школу инструкторов, поработал пятую смену в лагере «Шхельда», и Ануфриков пригласил меня туда. Дальше фактически работал в «Спартаке».
Когда оттуда в спорткомитет ушёл Ануфриков, мы работали с Володей Кавуненко. Путёвки и прочее распределяли.
Ануфриков меня решил переманить в спорткомитет. В то время, когда он меня переманивал, я работал у Абалакова во ВНИИФКе – Всесоюзном научно-исследовательском институте физической культуры. Когда поступал в спорткомитет, там был председателем Юрий Машин, он же был и из отдела кадров. Первый его вопрос был – есть ли у меня высшее образование?
Мне тогда было 30 лет. Ануфриков сказал, что я поступаю в институт, что мы даём слово. И я, действительно, поступил в институт физкультуры на вечернее отделение, которое через пять лет в 1972 году закончил. Дальше уже никаких вопросов ни у кого не вызывало.
– Долгие годы вы работали тренером. Главное качество, необходимое тренеру?
– Не скажу терпение, а коммуникабельность. Учитывать мнение каждого, прежде всего. Действительно, сложно работать, когда личности-спортсмены и иногда каждый имеет своё мнение. И необходимо найти решение, чтобы не было конфликтов. В этом и состоит задача тренера.
В этом отношении можно привести того же Балыбердина. Многие его не любили, ненавидели. Но он, действительно, был величайший спортсмен. Или тот же Виктор Кульбаченко из Белоруссии, с которым многие, когда он попал в экспедицию на Эверест, потом не хотели ходить. И у нас с ним был нормальный контакт, взаимоотношения. Я понимал, что он очень сильный, выдающийся спортсмен, всячески ему помогал.
Я много работал в «Спартаке». Когда мы выдавали путёвки, то многих принимали через нормативы, и я хорошо их знал. А выдавали 200 путёвок. А когда выезжал работать в «Шхельду», знал уже, кто ко мне приедет, их всех, можно сказать, тренировал. Какие у него были нормативы, что он выполнял, какой он по характеру.
Было проще работать, когда многих уже от пяточек до мозга костей нутром своим понимал и знал. Было проще создавать группы.
– Как избежать конфликта между лидерами?
– Трудно сказать и определить. Наверное, необходимо найти общий язык с участниками. Главное – необходимо понять одну и вторую сторону. Нужно выслушать и одного, и второго.
В какой-то степени научился этому, глядя на то, как это делал Михаил Иванович Ануфриков. Мы вместе работали в спорткомитете, и меня всегда удивляло, как много народу приходило раньше в спорткомитет за разными консультациями и т.д.
Михаил Иванович всегда любого, кто приходил, что меня удивляло, усаживал рядом и расспрашивал, где тот живёт, как у него работа, учится или где в горах был. Он с посетителями очень долго беседовал.
С одной стороны, выясняет ряд моментов, нюансов о каком-то коллективе или городе. Я понимал, что именно такое взаимоотношение важно – не просто свысока, а нужно быть на равных со всеми, кто приходит. Это тяжело и трудно, но надо через это проходить.
– Как отличить настоящего лидера?
– Надо быть вместе на восхождении или на тренировках. Сходу этого не понять, довольно сложно. Лидера отличает собственный путь, собственное решение, собственное руководство, взятие группы и т.д. Но принятие решения – прежде всего.
– Амбициозность?
– Амбициозность нужна. Вопрос – в каких-то рамках. Это положительное качество, вопрос успеха. Это должно быть в группе у лидера обязательно. Другое дело, что иногда бывало, когда условно руководство группы возлагалось на кого-то, а в группе было два-три лидера. Вот тут часто и возникали конфликты.
Как раз самые сильные разборы восхождений были у второ-третьеразрядников. Бурные и взаимообидные, обвиняющие друг друга. С одной стороны, это интересно, с другой стороны, такие разборы приносили какую-то пользу.
Сейчас этим никто не занимается. И работы вообще не проводятся.
– А что случилось?
– Наверное, менталитет поменялся или структура системы. Сходили, спустились – и всё. Может, кто-то и проводит, но об этом мало знаю.
В прошлом это было, грубо говоря, насилие, потому что даже в чемпионатах требовали протокол разбора, чтобы его прикладывали к отчетам. Потом это отменили вообще.
Видимо, только нормальные тренеры после этого делали их, могли реально проводить эти собеседования, разборы любых восхождений, которые делались. Ведь на этих разборах плюсов и минусов как раз и формируется личность. И его дальнейшая стратегия и тактика.
Иногда несовершённое восхождение даёт для тебя значительно больше для последующего, чем совершённое всё хорошо. Всё гладко, и нечего вспоминать. Никаких трещин, никто не упал. Даже и восхождение не запоминается. А когда что-то произошло и ты начал обсуждать и выяснять почему, как и что, и тогда у тебя или у кого-то всё на дальнейшее и учитывается.
Не случайно появились протоколы разборов несчастных случаев. Мы рассылали их на места, чтобы их рассматривали, учитывали. Это своего рода учёба, обучение, предугадывание каких-то ситуаций. Хотя, может, некоторые слушали, слушали, а потом – думали: это у других, а со мной этого не произойдёт никогда. Обычно так, к сожалению, бывает.
Когда ходил второй раз на Эверест, думал установить так называемый рекорд Гиннеса по возрасту, меня уговорили. Иногда бывает мистика или не мистика, но звонок, второй звонок, что выход на вершину не получается, возникают разные препятствия. Так у меня таких препятствий было 10 или 12. Таких «звонков». В итоге я не сходил. Это был 1998 год. Но для дальнейшего это было более важно, чем то, как сходил в 1995 году. Из этого можно сделать много нужных выводов.
Лет 15 назад спрашивали о моих кумирах. Тогда назвал две фамилии. Михаил Хергиани и Рейнхольд Месснер. Не из-за того, что он был на 14-и восьмитысячниках, а то, что он 10 или 12 экспедиций отказывался в силу разных обстоятельств от них. Когда безопасность страдала и он понимал, что мешает, то отказывался от восхождения. Вот это как раз меня и прельщает. Человек не стремится во что бы то ни стало совершить восхождение, а руководствуется ещё своими возможностями, дружит с головой.
– А Хергиани?
– С Хергиани лично был знаком, смотрел его на соревнованиях по скалолазанию. Перед тем как он выезжал в Италию и там погиб, он долго сидел у меня в спорткомитете, и мы беседовали.
Хергиани – выдающийся спортсмен, во-первых, как скалолаз. Видел его на скалах – это кошка в буквальном смысле этого слова. Очень порядочный, очень мужественный человек. Его характеристика – Сван Сваном, но очень интеллигентный, культурный человек.
Известность у него была высочайшая, но он оставался для всех нас простым смертным. С ним было очень приятно просто поговорить.
– Как много вы общались с Юрием Визбором?
– Мы с ним встречались, беседовали, вместе не раз выезжали в Одессу на вечера. Он там выступал. Он был очень дружен с Кавуненко, с ним столько времени проводил.
А я лишь один раз был с ним в одной экспедиции 1966 года. Он исполнял свои песни, ходил на ряд восхождений, двойку и тройку, на пик Космонавтов и прочее. Даже у него был журнал «Кругозор», где он записал, как они будто бы со снежным человеком встретились.
А мы в это время ходили на пик Коммунизма. Я его хорошо знал, встречались иногда, но панибратства с ним у меня не было.
– А как вы вообще относитесь к бардовской песне?
– Я всегда к ней относился очень хорошо. Особенно в те времена – шестидесятые-семидесятые. Два или три раза выезжал на слёты самодеятельной песни в Подмосковье, под Звенигород, на Грушинский фестиваль не попал.
В Подмосковье меня приглашал Геннадий Стариков, мы выезжали, слушали, и мне очень нравилось. Был такой период.
Где-то в 1965-1966 годах везде проводились различные вечера, тогда их было много. «Спартак», «Зенит» проводил свои вечера. Один вечер осенью проводил «Зенит». Иду по улице Вторая Синичкина и вдруг смотрю – очень много народу. Альпинизм и много народу – странно. А народ идёт и идёт. Зал полон, человек 400-500.
Первое отделение – фильмы, награждение и ещё что-то. И вдруг выходит человек, как потом оказалось, это был Владимир Высоцкий. А я его тогда и знать не знал. Может быть, слышал пару песен и всё. Мне запомнилось, как он вышел на сцену, где стоял только один стул, снял свой кожаный пиджак, повесил его на стул. Встал одной ногой на стул, взял гитару и сказал: «Я здесь у вас, у альпинистов, надолго». И как пошёл исполнять свои песни!
После этого все альпинисты были в него влюблены. Мне посчастливилось два раза присутствовать на его концертах. Но лично знаком не был. Это Гена Стариков встречался, когда работал в этой группе, когда снимался фильм «Вертикаль» на Кавказе и он там выполнял различные хозяйственные работы.
Сам я на гитаре не играл. Как-то раз попытался приобщиться к ней, кто-то мне что-то показывал, но не пошло. Не помню почему. Может, слуха нет, может, ещё что-то, но так сложилось.
Всё время завидовал тем, кто играет на гитаре. У нас в Шхельде Костя Клецко часто исполнял песни, заполнял костёр. Вечера были – просто сказка. То, что проводилось раньше.
– Вами написана книга «Категория трудности». Как родилась идея этой книги?
– Она родилась не у меня. Ко мне обратился литературный записчик, Илья Якубзон. Первый вопрос, который я задал ему: «А почему вы выбрали именно меня? Есть Абалаков, Ануфриков, Кузьмин и прочие». – «Почему-то в ЦК комсомола назвали вас». Может, так получилось, что этому Илье решили «дать возможность», чтобы он на этом провалился, написал то, что не пойдёт. Не знаю, почему так получилось. Это меня действительно удивляло. Почему-то вдруг обо мне. Тем более, особой биографии у меня и не было.
Поэтому книга в основном не о моей биографии, а взгляд об альпинизме, альпинистах, взаимоотношениях и т.д. Сложность была в том, чтобы сохранить подлинность. Сохранили, кроме двух. Изменены только две фамилии. Остальное – всё, как было. Не знаю, принесло ли мне это врагов, но недоброжелатели после выхода книги были. Потому что видели себя, не знаю в хорошем или плохом виде. Во всяком случае, многие удивлялись: почему такой-сякой, всего-то мастер спорта и вдруг такая вышла книга?
Когда она писалась, никто не знал об этом. Мы писали её примерно год. Сидели у меня в квартире, записывали на магнитофон. Хорошо было, что он совсем был не альпинист и ему приходилось объяснять всё: что такое бергшрунд, крюк, как забивается, тонкости, нюансы. Всё это он записывал на магнитофон, обрабатывал и т.д. И так целый год над книгой.
Практически она могла не выйти. Тогда был порядок: если где-то, не только в альпинизме, погибало более двух человек, нигде никогда это не публиковалось. Всё было тихо и спокойно. А тут восемь человек погибло на пике Ленина. Это есть в книге.
Илья очень переживал по этому поводу. Не знаю, рассматривалось это в ЦК, но, во всяком случае, «добро» было получено.
В 1976-1977 годах проводился конкурс книгоиздательств за два года, и наш опус стал «лучшей спортивной книгой». Выдали диплом, раз она заняла первое место. Причём не было никакой тогда, как сегодня говорят, «лапы», спонсора. Мы даже не знали о том, что книга участвует в конкурсе. И вдруг первое место заняла! А это давало право на её переиздание. А вышла она тиражом в 100 тысяч экземпляров!
Потом ситуация складывалась следующим образом. Литзаписчик был заинтересован получить деньги. А был договор, что 20% от гонорара получаю я, а 4/5 – он. И он сказал, что если она будет переиздаваться и мы изменим 30% материала дополнительно нового, то будет гонорар по полной стоимости. Поэтому мы были вынуждены часть материала из первой книжки, касающегося детства, начала альпинизма, разрядоманию, убрать, а добавить поездку в США, пик Победы. Поэтому она вышла несколько изменённая.
– Какую роль в вашей жизни играет книга?
– Раньше читал много. Всё, что в школе изучали – читал.
Много перечитал альпинистской литературы, так как был связан с ним. К нам поступало практически всё. В том числе в Федерацию официально присылали вырезки из газет и журналов, это оплачивалось. Поэтому мы со всего СССР про альпинизм официально знали. Присылали к нам материалы, что давало возможность многое знать, как на местах развивается альпинизм.
– Немного о гипоксии и как следует ходить в горы?
– Прежде всего, важна акклиматизация. Каждый человек, как индивидуальный член нашего общества переносит высоту абсолютно по-разному. Каждый. И даже все мы акклиматизируемся тоже по-разному. Одному нужно 2-3 дня, а другому – месяц.
Некоторые мастера спорта не были на Эльбрусе и не смогли подняться на него. Были и такие.
В принципе, любой человек на тот же Эльбрус может подняться, но нужно только дополнительное время. Кому-то дней десять перед этим, на той же Пожити дней одиннадцать, а не сразу идти наверх. Всё индивидуально.
И потом наши крепкие организмы запоминают наши выходы вверх и прочее. Каждый раз в какой-то степени это проще для организма, когда он встречается с тем же вновь, вновь и вновь. Может, он проще, быстрее иногда воспринимает это, и происходит акклиматизация. Это чувствую, когда выезжаю.
В прошлом году совершил пять восхождений, в том числе на Килиманджаро, на Арарат два раза, на Дамавенд, на Говерлу в Карпатах зимой. Только в этом году уже сходил на Аконкагуа, Южная Америка второй раз в феврале, десять дней назад мы вернулись с приполярного Урала, вершина Народная.
Иногда выезжаю как руководитель. Во всяком случае, целый ряд молодых людей хуже чувствует себя, чем я при выходе наверх. Бывает и так. Это не из-за моих каких-то исключительных данных. Нет. Может быть, у меня что-то осталось от того, что занимался лёгкой атлетикой.
Но в то же время есть такой Валентин Божуков, мастер спорта международного класса и прочее. У него есть такая фраза, даже в книжках написано: «Раз слабак Шатаев и толстяк Мысловский поднялись на Эверест, то я туда не пойду!»
К сожалению, всё же две или три попытки подняться на Эверест у него были. Но он не поднялся…
– О нескольких памятных встречах в горах.
– Трудно сказать. Их было очень много. С точки зрения альпинистской и чисто человеческой тоже, кроме Хергиани, это Андрей Снесарев, который погиб в ДТП более 30 лет назад. Он был член правления Федерации, мастер спорта, отец у него был генерал царской армии. По своим взглядам, по всему мы были похожи. Не раз был у него дома, он занимался радиолюбительством. Он оставил след и в альпинизме и у меня в памяти.
В плане становления в альпинизме многому обязан Ануфрикову, естественно, раз мы вместе работали.
Но мне очень многое дал тренер по лёгкой атлетике, Горбунов Виктор Васильевич, с которым мы занимались. Он был не просто диктатор, как тренер бывает. Он готовил из нас не спортсменов, а прежде всего людей, которые должны быть в жизни самостоятельными.
На тренировках он очень много придавал значения, чтобы мы сами подготовились, сами осмысливали, и это очень мне пригодилось в альпинизме. В этом, может, и задача тренера – не просто дать результат и всё, а важно, чтобы он в дальнейшем в жизни стал нормальным человеком. Почему меня тогда и привлекал альпинизм с одной стороны. Потому что тут не просто спортивное достижение. Да, природа, да горы, восходы, закаты. Но в то же время коллектив, люди, общение.
Кроме того, ты здесь должен и готовить, примус должен уметь использовать, ставить палатки, договариваться с лешаками. Договориться с машиной, вертолётчиками. Комплекс проблем практически у каждого, который занимается альпинизмом, который очень хорошо пригождается в жизни. Потому что ты со многими трудностями сталкивался, решал их. И это помогает в горах.
Не случайно, если некоторые были в коллективах на простой работе серенькими или незаметными, а в горах, когда они становились руководителем или принимали каждый раз какие-то решения, то они возвращались уже другими людьми. В этом и основа альпинизма, почему он тогда сильно привлекал многих. Занимались им и физики и академики.
– Ваши пожелания всем любителям гор?
– Любите, прежде всего, горы. Горы надо знать, уважать и не думать, что шапками их закидаете. С горами нужно быть на «вы». Будь это вершина 1б категории или маршрут высшей категории.
