Эта красивая женщина - Мария Павловна Преображенская, первая русская альпинистка

Навстречу 8 Марта! Авторы: В. и Е. Зарины. Отважная русская исследовательница Казбека. Статья из книги "Побежденные вершины. Ежегодник советского альпинизма. 1950"

Пятьдесят лет назад, 1 августа 1900 г. первая русская женщина поднялась на одну из высочайших вершин Грузии, пятитысячный Казбек. Это была учительница Мария Павловна Преображенская (1863 - 1932 гг), замечательная русская исследовательница гор.

Двадцать лет своей жизни посвятила Мария Павловна освоению и изучению массива Казбека. Ей принадлежат первые туристские описания Кистинского ущелья, фирновых полей и ледников, расположенных вокруг вершины. Во время Кистинского похода она впервые зафиксировала на фотопластинке прихотливые извивы одной из живописнейших кавказских речек — бурной Кистинки, красивые панорамы вершин Шино, Куру, виды Казбека и его ледников.

«И чего, чего только не видно отсюда, — описывает Преображенская вид, открывшийся ей с вершины Малая Куро-—величественный Казбек с его ледовиками Девдораком, Блота и Чхеры, далее горы Грузии, ущелье и речка Чхери, впадающая в Терек подле Военно-Грузинской дороги, узкая ленточка которой красиво извивается рядом с Тереком на дне ущелья, селения Казбека и Гергети, а на одном из контрфорсов Казбека видна церковь Цминда-Самеба (Святая Троица). Под нами же чернеет Бешеная Балка. Вид отсюда так дивен, что не может не нравиться... Можно было снять вид на хребет Шан, который тоже очень красив, но еще красивее вершины, окружающие ледовик Кибиша... Вообще трудно решить, в какую сторону лучше виды, так все красиво и величественно кругом, начиная от самой вершины Малой Куро, представляющей собою замечательно причудливую форму. На площадке ее мы нашли вулканический песок и шлаки, залетевшие сюда, вероятно, во время извержения Казбека, с чем мои люди никак не хотели согласиться, находя, что это слишком далеко, хотя Ян (Яни и Исаак Безуртановы были постоянными проводниками М. П. Преображенской Отец их Цоголь Безуртанов сопровождал первую группу, поднявшуюся на Казбек в 1868 г.), показывая мне их, говорил: «Посмотри, какие странные камни, ведь таких скал здесь нет» (Ежегодник Русского горного общества, М., 1903 г., часть III, стр. 59.).

Не будучи ученым, М. П. Преображенская была прирожденной исследовательницей, и это позволяло ей часто делать важные в научном отношении сопоставления и догадки.

Преображенская первая начала метеорологические наблюдения на Казбеке. Во время своих неоднократных восхождений (девять — за 20 лет) она в 1902 г. установила термометр на вершине, а затем в 1912 г. подняла на Казбек первую метеорологическую будку.

Не получив специального образования, Мария Павловна, однако, с большой научной глубиной вела все свои изыскания и сборы коллекций. Ее работами интересовался знаменитый геолог и путешественник Иван Васильевич Мушкетов, которому Преображенская направляла свои отчеты, фотографии исследованных мест и образцы горных пород.

Мушкетов, обремененный большой научной работой, экспедициями, преподавательской и общественной деятельностью, находил все же время руководить работами первой русской альпинистки.

В ответ на запрос Русского Географического общества, после внезапной смерти И. В. Мушкетова, Преображенская в письме от 12 июня 1902 г. пишет: «Спешу исполнить ваше желание и посылаю вам отчет о моей экскурсии 1901 г. В октябре 1901 г. я отправила такой отчет незабвенному Ивану Васильевичу и имела от него ответ, что отчет получен, а также 22 фотографических снимка и камни, которые он хотел определить. Вероятно, вы все это найдете в бумагах Ивана Васильевича» (Архив Всесоюзного Географического общества).

В те далекие годы, когда русский альпинизм не имел никакой поддержки от государства, большинство восходителей должно было организовывать экскурсии за свой счет. Преображенская также принуждена была совершать свои восхождения на собственные средства. Преподавая во владикавказском женском епархиальном училище, она старательно экономила скудный заработок, чтобы иметь возможность время летних каникул посвящать исследованию кавказских гор. Материальная необеспеченность сильно тормозила ее работу. Иногда ей не удавалось завершать свои исследования только из-за отсутствия необходимого технического оснащения — у альпинистки не бывало с собой даже прибора для точного определения высот. Отсутствие денег на покупку часто выходивших из строя термометров сводило на нет все усилия Марии Павловны организовать регулярные метеонаблюдения на вершине Казбека,

Царское правительство, безразлично относясь к работам женщины-альпинистки, если изредка и присылало кое-какое оборудование, то всегда оно было самого низкого качества. Так, например, в 1915 г. Преображенская получила термограф с шестимесячным заводом, который прибыл в негодном состоянии и поэтому не был установлен на Казбеке.

Маршрут через Барт-корт был тогда основным, так как там была построена хижина (Ермоловская - названная в часть министра имуществ, а не полководца)

Съемку кавказских ландшафтов Марии Павловне приходилось производить несовершенными, допотопными аппаратами, большей частью взятыми напрокат. Готовясь к одному из своих путешествий, давших новые данные для научного изучения фирна и ледников Кавказа, Преображенская не имела денег для оплаты проката фотоаппарата и принуждена была расплачиваться с предприимчивыми дельцами фотонегативами труднодоступных мест Кавказа.

Но материальные затруднения никогда не обескураживали альпинистку, она умела находить выход из самых затруднительных положений. Ее главным образом всегда занимал вопрос, как организовать работу в экскурсии так, чтобы принести как можно больше пользы науке. «Экскурсию думаю начать, — делится М. П. Преображенская своими планами (Письмо от 12 июня 1902 г. Архив Всесоюзного Географического общества) в одном из писем в Географическое общество,— как и прошлый год, в конце июля или начале августа. Предполагаю подняться опять на вершину Казбека, чтобы осмотреть хорошенько общий вид ледников и потом обойти, насколько возможно, кругом конусов по фирновым полям. Если останутся средства, то побываю на одном из прошлых ледников. Буду очень вам благодарна, если вы сделаете мне указания, чем именно могу я принести больше пользы обществу. Фотографический аппарат хочу взять у фотографа с тем, что негативы останутся ему, а мне он сделает отпечатки для Географического общества».

В своих отчетах Преображенская не раз отмечает досадные затруднения, которые возникают при съемках горных пейзажей плохой аппаратурой. Особенно трудно было запечатлевать быстро окутываемые туманами вершины гор, освещение которых беспрестанно меняется. В самом начале путешествия вокруг Казбека Марию Павловну поджидала неудача, последствия которой удалось ликвидировать только благодаря изобретательности альпинистки.

«В 3 часа 35 минут достигли перевала Сорцио-Цвери (Саарциво-цвери.— Авт.) на высоте 2 400 метров,— описывает Преображенская начало восхождения 1901 г. — Туман скрыл от нас Казбек и вершину Арч-корт. Погода стала нам изменять, и к 4 часам пошел маленький ленивый дождик... Достигнув скалы Модалис, мы были встречены овчарками, что дало знать о близости пастухов, и, действительно, скоро мы увидали баранту и решили спуститься к пастухам для ночлега. Расположившись на траве между камней, сейчас же зажгли спиртовую лампочку, чтобы вскипятить воду для чая. По моему расчету, мы могли иметь только по одному стакану чая каждый, иначе могло не хватить взятого мною спирта. Пока готовился чай, я взяла фотографический аппарат, чтобы переменить пластинку и тут заметила огромное несчастье: без того уже плохой аппарат оказался окончательно испорченным, так как прорвался мешок. Говорят нужда учит, так вышло и со мной. Я решила, что буду каждый раз залезать под бурку и менять таким образом пластинки. Правда, это очень трудный маневр, сопряженный с риском испортить снимок окончательно, но другого исхода быть не могло...» (Из отчета М. П. Преображенской. Архив Всесоюзного Географического общества.).

Мария Павловна все же умудрялась и полуиспорченными аппаратами делать прекрасные снимки, затрачивая, конечно, на каждый из них столько энергии и времени, сколько могло бы хватить на десятки, при наличии исправных фотоаппаратов.

«Третьего августа погода опять отвратительная, — продолжает путешественница свое описание, — нам виден в тумане какой-то ледник. За ледником временами виднеется Казбек. В этот раз сначала мы шли по хребту, который казался мне ни чем иным, как старой ледниковой мореной: так типично обрывался он у слияния двух ледниковых потоков... Потом мы шли по склону хребта, вершина которого имеет снежные пятна; шли на высоте 3 300 метров, под густым туманом... идя далее, уже в более прозрачном тумане, мы достигли фирнового поля. Тут-то началась награда за трудное и невеселое утро. Нам начали открываться одно чудо природы за другим.

Встреченное нами фирновое поле представляло из себя небольшую котловину, в средину которой с юга и запада ровными грядами спускался фирн, а на южной вершине этой котловины находился дивный ледник, растянутый, как огромный гамак какого-то великана, с одной стороны скалы до другой...

Достигнув Куртинского перевала, мы очутились на высоте 3 600 метров и перед нами опять картина, не поддающаяся описанию. Мы в заколдованном царстве ледников и фирна. Как описать и сосчитать ледники! Я сделала несколько снимков, из них уцелели два. При виде чудес природы невольно забываются и усталость и холод» (Ежегодник Русского горного общества, 1902 г., ч. II, стр. 56—61.).

В отчетах и письмах М. П. Преображенская, без всяких прикрас, описывает опасности и необыкновенную прелесть восхождений. Невольно поражает та целеустремленность и преданность избранному пути, которые чувствуются в каждом слове и действии первой «казбекистки».

Так, например, экскурсия по Кистинскому ущелью из-за целого ряда случайностей была проведена Преображенской почти без всякого продовольствия, но это не помешало ей не только наслаждаться красотами природы и запечатлевать их на снимках, но и с подлинным интересом исследователя наблюдать быт пастухов, отмечая замечательные душевные качества обитателей гор, которых царское правительство заклеймило кличкой «диких» племен.

В одном из эпизодов Кистинской экскурсии особенно выявилось свойственное Марии Павловне дружелюбие в общении с людьми. Эту экскурсию Преображенская совершила со своими неизменными проводниками Алексеем Абзи и Яни Безуртановым. В доходе также принимал участие юный турист Б.

«...У подножия хребта Шан,— пишет Преображенская,— есть огромные, друг на друга нагроможденные камни, оторванные от хребта каким-то страшным разрушительным переворотом, вот среди этих-то камней и образовались пустоты, называемые горцами пещерами... Пока я была занята выбором пещеры, Алексей сбросил поскорее вещи с ослика и, не сказав мне даже слова, исчез. Этим исчезновением я была очень недовольна, так как предполагала идти далее, а без Алексея это было невозможно... Но каково было наше состояние, когда оказалось, что Алексей захватил с собой все спички и мы не можем даже развести костра, и нам пришлось, холодным и голодным, дежурить почти до заката солнца... Тут еще точно на зло остановились мои часы, и время тянулось еще мучительнее. Наконец, в ущелье начало темнеть... Невольно являлась тревожная мысль, найдет ли нас Яни. И вот вдруг раздался радостный крик Б. «Яни, Яни!» ... действительно на верху хребта, на фоне голубого неба, ясно вырисовывалась фигура Яни. В два голоса старались мы привлечь к себе внимание Яни, и, убедившись, что он нас заметил, мы, как маленькие дети, наперегонки бросились к нему навстречу. Б. уверял меня, что наш охотник идет с двумя турами. В это же время внизу появился и Алексей. Настроение духа было уже радостное, и мне приходилось всеми силами удерживать смех, чтобы показать сердитый вид... Яни действительно принес двух туров... Быстро запылал яркий костер, озаряя повеселевшие лица моих спутников, хлопотавших около туров. Я, утомленная пережитыми волнениями, напилась поскорее чаю и, не дождавшись шашлыка, уснула крепким сном. Долго еще пировали мои друзья, но, наконец, уснули и они» (Ежегодник Русского горного общества, 1902 г., ч. II, стр. 57—58.).

Люди, знавшие Марию Павловну в детстве и юности, с трудом могли бы предположить, что ее призванием станет высокогорный спорт. Преображенская была на редкость болезненной и слабой, но, по воспоминаниям родных, даже в ту пору можно было заметить несоответствие между сильным духом и слабым телом ребенка. Этот «сильный дух» доставлял немало хлопот окружающим. «Любимым ее занятием, — вспоминает сестра Марии Павловны, — было лазанье по заборам; вообще у нее проявлялись мальчишеские наклонности» (Архив Всесоюзного Географического общества.). С самых ранних лет Преображенская росла под влиянием отца, привившего ей горячую любовь к природе. Как только Мария Павловна достигла школьного возраста, ее поместили в один из московских институтов. Ее юные годы связаны с бесконечными заболеваниями, чаще всего легочными. Окончив институт, девушки недолго пожила в родном доме. В один год умерли ее родители, и она уехала в Петербург, где получила скромное место счетовода. Но Мария Павловна тяготилась городской жизнью.

Это та самая Ермоловская хижина

Преображенская была современницей многих замечательных русских ученых и путешественников, прививавших молодежи горячую любовь к исследованиям неизведанных местностей, к широкому и всестороннему изучению природы. В это время начинал завоевывать себе признание и молодой русский альпинизм. Преображенская была современницей также и первых русских альпинистов Козьмина и Пастухова, покоривших вершину Казбека,

С каждым годом все сильнее влекут будущую «казбекистку» горные просторы Кавказа, с каждым годом глубже и яснее осознает она свое подлинное призвание. Но только в 1895 г., после восьмилетней конторской работы в Петербурге, Преображенской удается, наконец, получить место конторщицы кисловодского курзала на Кавказе.

План дальнейших действий был ею выработан точно: заработав немного денег, совершить поездку по Военно-Грузинской дороге до станции Казбек. Но заработанных денег на поездку не хватило. Мария Павловна не пала духом и, устроившись на работу по постройке Владикавказской железной дороги, она начинает первые тренировочные восхождения. Вначале даже самые несложные подъемы губительно отзывались на ее здоровье и окружающие отговаривали ее от походов, советовали не подвергать свою жизнь опасности, продолжая мучительные попытки преодолеть прирожденную слабость организма.

Поставив своей задачей — покорение горных вершин, Преображенская продолжает тренировки. Постепенно ей начинают удаваться подъемы на небольшие скалы, и, наконец, в 1896 г. она совершает первый длительный подъем на Девдоракский ледник. Возвращаться с ледника ей пришлось босиком, так как не приспособленная для этого обычная обувь расползлась за время горного похода, и несмотря на это постоянно мучивший ее кашель прошел бесследно. Отныне Преображенская начинает серьезно тренироваться в высокогорных восхождениях.

Альпинисты начала ХХ века

Четыре года проводит она в этой неустанной работе, и в 1900 г. с проводниками Исааком Безуртановым и Алексеем Абзи Мария Павловна отправляется к подножию Девдоракского ледника, где до 27 июля выжидает благоприятных условий для подъема на вершину Казбека. 27 июля начинает Преображенская свое первое восхождение. Несмотря на поднявшуюся вскоре метель, альпинисты достигают зоны вечных снегов. Но усиливавшийся буран заставляет их вернуться назад. Снежная буря продолжается три дня, — и только 1 августа Преображенская со своими проводниками во второй раз штурмует Казбек. На этот раз вершина побеждена и первая русская женщина вступает на купол Казбека. Тщательно исследовав вершину, Преображенская приходит к заключению, что на южной стороне площадки, защищенной невысокими скалами, на высоте 5 048 м, необходимо организовать метеорологическую станцию.

Настойчиво добиваясь осуществления задуманного, она в 1902 г. получает, наконец, минимальный термометр и 13 августа, снова поднявшись на вершину, устанавливает его на выступе скалы.

В Тифлисском отделении Географического общества Преображенская делает доклад о необходимости устройства высокогорной метеостанции в районе образования облаков. Директор геофизической обсерватории хотя и дает на это согласие, но проходит долгих 10 лет, пока Преображенской удается получить метеорологическую будку для наблюдений. За эти годы альпинистка совершает интересные экскурсии вокруг Казбека, по Кистинскому ущелью и к западным истокам Арагвы, которые дали ей богатейший материал для наблюдений. В своих описаниях арагвшской экскурсии Мария Павловна с большой теплотой вспоминает о встрече с горцами, неизменно радушно приветствовавшими отважную путешественницу.

«Около озера Кель живут 19 пастухов, имеющих несколько тысяч рогатого скота и табуны лошадей, — начинает Преображенская повествование о быте пастухов; — для охраны от волков и медведей, часто заходящих в эти места, они держат 23 овчарки. Жизнь этих людей вся проходит под открытым небом, и два маленьких кутана служат им кладовыми, где хранится хлеб, сало и кожа. Суровые на первый взгляд, пастухи оказались чрезвычайно добрыми и гостеприимными хозяевами. Сейчас же устроили они мне в одном из кутанов постель из овечьих шкур и позаботились, чтобы мне было тепло и покойно» (Ежегодник Русского горного общества, 1903 г., ч. III, стр. 66—67.).

В общедоступных лекциях по горному туризму, которые Преображенская читала перед самой разнообразной аудиторией, она знакомила своих слушателей с флорой Кавказа, с бытом горцев, с их обычаями и легендами. Рассказывая о красотах горных пейзажей, Мария Павловна часто приводила легенды, связанные с этими местностями.

В популярной и увлекательной форме, демонстрируя фото и диапозитивы, рассказывала Преображенская и о тех, ни с чем не сравнимых ощущениях, которые испытывают победители горных вершин, когда все тяготы и лишения остаются позади и восходитель оказывается лицом к лицу с грандиозными горными панорамами. Своих многочисленных слушателей Мария Павловна старалась заинтересовать и приохотить к высокогорному спорту.

Наступил 1912 г., когда, по заданию геофизической обсерватории, Преображенская с носильщиками и грузом — метеорологической будкой — начинает подъем на Казбек от Ермоловской хижины. Несмотря на специальное научное задание, снаряжение экспедиции из-за ограниченных средств все-таки было неполным - у альпинистов не было с собой даже ледоруба. Ермоловская хижина оказалась занятой швейцарскими альпинистами, и холодную ночь перед подъемом русским восходителям пришлось провести на скалах Первой Вольгишки. В 2 часа ночи термометр показывал — 3°-5° С.

В 4 часа утра неотдохнувшие, озябшие путники начали восхождение со своей неудобной ношей. Погода мало благоприятствовала подъему. Сильный ветер сбивал с ног, одного из носильщиков сбросило вниз вместе со стеной будки. Хотя человек не пострадал, напуганные носильщики, побросав вещи, решили спускаться обратно. Но хладнокровие и настойчивость и на этот раз не изменили Преображенской, она сумела уговорить людей подняться на вершину. Несмотря на ветер и холод, метеорологическая будка на вершине Казбека была установлена, закреплена, и Мария Павловна запечатлела на фотоснимке эту самую высокую в те годы горную метеостанцию в Европе.

Настойчивость и смелость Преображенской вызывали неизменное уважение горцев в те времена, когда казалось таким необычным хождение женщины по горам.

В своем отчете об арагвинской экскурсии Преображенская приводит характерный случай.

«...Вьюга свирепствовала еще с большей силой, казалось, что вот-вот сорвет нашу палатку и всех нас сбросит в пропасть... Я несколько раз порывалась идти, бездействие меня и утомляло и раздражало, но меня положительно не пускали. Больше всего меня останавливало то, что все горцы... уверяли в один голос, что спуск в ущелье страшно труден. 21 августа я проснулась в 4 часа утра. Палатка дрожала еще сильнее, выйти из нее было прямо страшно; возникал вопрос, что лучше: умереть здесь голодной смертью или рискнуть спуститься в ущелье. Я, конечно, остановилась на последнем... Спуск оказался не трудным и не таким опасным, как говорили горцы, хотя довольно крутым. На мое замечание, что напрасно нас вчера пугали, Муса отвечал: «Я не знал, что ты ходишь, как человек» — т. е., как мужчина».

В 1913 г. Главная физическая обсерватория в Петербурге приняла под свое покровительство станцию на вершине Казбека и прислала Преображенской термограф с месячным заводом. Установив его на вершине, Мария Павловна вплоть до 1920 г. не раз поднималась на Казбек для проверки приборов, но несмотря на все старания, ей так и не удалось наладить регулярную съемку показаний с приборов. Только в 1925 г. группа советских альпинистов, во главе с проф. А. И. Дидебулидзе, установила на вершине Казбека самопишущие приборы.

С 1920 г. Преображенская становится хранителем музея Северо-Кавказского института краеведения. Преклонный возраст (57 лет) и большая загруженность по новой работе заставили Марию Павловну передать будку на вершине Казбека метеорологам. Вместе с ними в 1920 г. Преображенская совершает свое последнее восхождение.

В советские годы, когда исследование высокогорья, спортивные восхождения и научные исследования получают поддержку государства, отважная путешественница на склоне лет могла наблюдать осуществление своих заветных желаний. Мария Павловна становится свидетельницей первых восхождений на вершину Казбека советских альпинисток. В 1923 г. по маршруту Преображенской, через Девдоракский ледник, на вершину Казбека поднялась пионерка советского высокогорного спорта Александра Бичиевна Джапаридзе. Ее брату Симону удалось наладить съемку показаний с приборов, установленных на вершине. В 1926 г. с сестрой и тремя товарищами Симон поднялся на вершину и снял показания приборов.

До последних дней своей жизни М. П. Преображенская, не совершая больше восхождений на Казбек, передавала свой опыт молодежи, приветствуя широкое развитие альпинизма и туризма в нашей стране.

Скончалась Мария Павловна Преображенская 28 декабря 1932 г., оставив навсегда о себе славную память в дружной семье советских альпинистов.

_____________________

Источник: М. П. Преображенская. Метеорологическая будка на вершине Казбека. Известия Кавказского отдела Императорского Географического Общества, том 21 (1911-1912), №3.

Метеорологическая будка на вершине Казбека

Шестого августа сего года на вершине Казбека поставлена мною метеорологическая будка, присланная тифлисской физической обсерваторией.

Будка эта была получена мною с вокзала 11-го июля. На другой же день я сделала пробу собрать ее и убедилась, что это не представляет особенных трудностей.

Затем, 26-го июля, я отвезла будку на двух линейках в Гулеты, куда писала заранее старшему проводнику, прося приготовить носильщиков для подъема будки на вершину Казбека.

По приезде в Гулеты я узнала, что людей никак не могли собрать, так как благодаря немного установившейся погоде они принялись за сенокос и ни за какие деньги не идут, даже бросают работу на шоссе, где они имеют постоянный заработок и где их штрафуют за самовольное оставление работ.

Пришлось отложить подъем до двух праздничных дней, 5-го и 6-го августа, так как в эти дни горцы не работают и можно набрать необходимое количество носильщиков.

Пришлось также вместо 10 человек, как предполагалось зимою, взять 16, и затем я взяла Яни Безуртанова за главного распорядителя работами и переводчика. Яни за свою услугу взял 60 р., а остальным предполагалось дать по 15 рублей. Затем явилось новое затруднение в том, что деньги мною еще не были получены, а носильщики не хотели идти иначе, как с тем, что они получат деньги сейчас же по окончании работ. Поэтому мне пришлось опять ехать во Владикавказ, откуда, получив 3-го августа деньги, я снова вернулась в Гулеты.

Четвертого августа утром будка была доставлена на двух арбах в Девдоракскую будку, а оттуда шестнадцатью носильщиками отнесена до Ермоловской хижины.

Погода в этот день начала ухудшаться, появились облака и туман.

Пятого августа погода еще более ухудшилась, и я была в затруднении, на что решиться - идти далее или провести еще ночь на Барт-корте, так как люди могли быть в моем распоряжении четыре дня.

Пользуясь свободным временем, я решила ознакомить всех рабочих с конструкцией будки и велела собрать ее. Здесь работа шла медленнее, чем во Владикавказе, так как мало горцев оказалось знакомыми с цифрами.

И этот день в Ермоловской хижине, или, вернее, на хребте Барт-корт находилось 20 человек: нас 18 и художник М. М. Галкин со своим носильщиком, и вдруг часам к трем дня пришло еще девять человек иностранцев. Оказалось, их уверили внизу, что хижина свободна, так как я буду ночевать на Второй Вольгишке. Таким образом, вопрос о том, пережидать ли еще день или идти далее, был решен сам собою, и я сделала распоряжение собрать вещи и двинуться ко Второй Вольгишке.

Придя на Первую Вольгишку, носильщики стали просить остаться ночевать тут, так как многие из них, несмотря на предупреждения, оказались одетыми очень легко.

Ночь была холодная, с Казбека дул довольно сильный ветер, и термометр в 2 ч. ночи показал -3,6° Ц.

В 2 ч. ночи мы начали наши сборы в дальнейший путь, и так как эти сборы происходили при слабом свете двух фонарей, то продолжались почти до 4 часов. Особенно долго пришлось Яни делить ношу между носильщиками, ибо никто не хотел взять и фунта лишнего.

Для предохранения глаз от воспаления я вместо очков купила черного батиста и дала каждому по широкой полосе, прося их завязать глаза.

Еще до отхода из Девдоракской будки я просила Яни взять ледоруб, так как у меня своего нет, да и у носильщиков - только простые палки. При вступлении же на лед оказалось, что Яни ледоруба не взял, надеясь ударами ног в кошках пробить хороший путь, а большинство носильщиков не послушались меня и не завязали глаз, вследствие чего потом страшно страдали от воспаления глаз.

На этот раз путь от Первой Вольгишки ко Второй благодаря раннему времени был очень скользкий, и мои носильщики далеко опередили меня, ибо почти все имели кошки, а я осталась без них, отдав свои одному горцу. Кроме того, сначала я чувствовала себя плохо: ночью я прозябла, и от головной боли у меня даже пошла кровь носом.

Видя, что я двигаюсь медленно, Яни предложил мне не спешить, сказав, что они могут начать работу и без меня.

Фирновое поле было очень удобно для ходьбы: нога почти не проваливалась. Туман клубился внизу, и конус Казбека сиял во всем своем величии.

При первых же шагах подъема на конус начала ослабевать быстрота хода моих носильщиков, которых было уже 15, так как один промерз и отказался идти далее. Его ноша была разделена товарищами.

В это время на фирновом поле появились шестеро иностранцев, шедших по всем правилам альпинизма и прекрасно оборудованных.

Казбек был неумолим: он посылал нам навстречу сильные порывы холодного ветра

Иностранцы догнали нас на самом крутом подъеме конуса и, видя, что мы стоим, не будучи в силах продолжать путь далее, обогнали нас. Яни попросил у них ледоруб и стал вырубать ступени для них, а за ними двинулись двое или трое передних носильщиков. В это время сильным порывом ветра сбросило вниз одного моего рабочего вместе с его ношей. Что пережила я в эту минуту, трудно передать. Видя, что человек цел и, судя по его движениям, разбил себе только нос, я волновалась более от того, что во время падения ноша его развязалась, и одна из сторон будки, пролетев далее, скрылась за ледяным выступом.

Падение товарища нагнало ужас на некоторых носильщиков, и они начали бунтовать и подбивать всех бросить вещи и идти вниз, так как им казалось, что дальше будет еще хуже. Яни же в это время был далеко. Шум и крики продолжались более получаса и, наконец, четверо носильщиков, бросив вещи, побежали вниз. Упавший же неподвижно сидел внизу, не думая даже собирать разбросанные вещи.

Пришлось обещать прибавку тем, кто вернется вторично за оставленными вещами, а тому, кто спустится за упавшими частями будки, я предложила 10 р., так как никто не хотел идти туда.

После этого предложения нашелся один желающий, но ему приходилось ждать, пока будет возможно освободиться от своей личной ноши.

Затем часть рабочих осталась около лежавших на крутом ледяном конусе вещей, а часть двинулась вперед по вырубленным Яни ступеням. Я пошла тоже на вершину.

Скоро показались иностранцы, быстро и ловко спускавшиеся с вершины. Они подошли ко мне, и г. Эрисман предложил мне свой ледоруб, консервы и даже теплые носки, так как было очень холодно. Но единственное, чем мы воспользовались, так это ледорубом, а о консервах я даже забыла и думать.

Ближе к вершине путь становился легче, но порывы ветра были так сильны, что из опасения быть сброшенной, приходилось приседать.

В 11 ч. 40 м. дня я достигла вершины вместе с одним из иностранцев. Мне пришлось ждать носильщиков, а мой случайный спутник ждал своих двух товарищей.

В этот день конус Казбека представлял необычайное зрелище: по нему двигалось вверх и вниз 26 человек.

Вскоре пришли остальные носильщики, и все мы двинулись к намеченному мною пункту, а именно к той скале, где виднелся ящик с термометром.

В 12 ч. 15 м. мы принялись за работу. Одни начали собирать будку, а другие приготовлять площадку, причем оказалось, что снег неглубок, не более полуаршина, а под ним ровная скала. Мы захватили с собой бур, но бурить в скале четыре отверстия диаметром около трех вершков (толщина столбов), конечно, было невозможно. Решили все закрепление сделать купленным мною толстым проволочным телеграфным канатом.

Место, на котором пришлось собирать будку, было небольшое и имело скат на юг.

При работе сейчас же обнаружились некоторые неудобства. Первое то, что, несмотря на взятые мною 10 отверток, ввинчивать винты было невозможно, так как это заняло бы много времени, а люди между тем мерзли. Пришлось винты ввинчивать только понемногу, а затем забивать их, как гвозди, молотом.

Почти все части будки, за исключением внутренней камеры, крыши и затвора, были собраны при горизонтальном ее положении, а потом будку подняли и поставили на площадку подле скалы. Скала эта составляет одно целое с площадкою и настолько крепка, что за десять лет, как я ее наблюдаю, она почти не изменилась.

Поставив будку, ее привязали проволочным канатом к скале, а чтобы канат не перетер дерева, подложили на углах полосы меди.

Насколько устойчиво была прикреплена будка, можно судить по тому, что когда Яни для укрепления крыши влез на нее, то будка стояла совершенно крепко, несмотря на сильные порывы ветра и удары молота. Единственное, что было сделано слабо, это укрепление внутренней камеры на медных полосах. Дело в том, что случайно перепутали винты и, не найдя маленьких, Яни прикрепил ее четырьмя медными гвоздями.

Когда эта часть была закреплена, я поднялась по лестнице, чтобы положить термометры: максимальный - № 67316 (3367 Э. К. Шнейдер) и минимальный - № 67874 (3410 Э. К. Шнейдер) - и открыла внутреннюю камеру, и тут опять явилось большое неудобство: камера открывается сверху вниз, следовательно, вся дверца падает на наблюдателя, и очень трудно достать ложе термометров. Мне пришлось просить отодвинуть лестницу от будки, и только тогда могла я положить термометры. В это время температура была -6,5° Ц, дул сильный ветер, и туман уже закутал вершину. Боясь, что я слабо завинтила винт над термометрами, я поручила Яни укрепить его, а потом еще раз поднялась сама и убедилась, что винт завернут прекрасно. Затем Яни запер внутреннюю камеру и стал пригонять наружную дверку.

Горцы совсем обессилели и на мою просьбу забросать ножки будки снегом и камнями отвечали лишь слабыми движениями ног, стараясь забросать их хоть снегом. Ломать скалы было невозможно, а свободных камней там совсем нет.

Горцы особенно ослабели оттого, что ничего не ели. Я тоже с двух часов ночи до возвращения в Ермоловскую хижину к 8 ч. вечера не только ничего не ела, но даже почти и не пила. Хватившись чаю на вершине, чтобы подогреть его для соединения спирта в бывшем на вершине минимальном термометре, я узнала, что весь чай выпил Яни. Ему после второго подъема (он спускался за носильщиками) сделалось дурно, так что он отказался было подойти к месту работ, и уже только по моей просьбе пришел и, сидя, спокойно переводил мои слова.

Была взята еще простая фляжка с чаем, так в ней он замерз до дна; в термосе же чай был тепловатый. Я хотела оставить на вершине и старый термометр, ибо он имеет деление на -70° Ц, но так и не могла соединить спирт, разбившийся на несколько кусков.

Утомленные носильщики постепенно покидали вершину, и осталось всего трое. Нависшие облака и туман давали впечатление поздних сумерек, хотя было всего 4 ч. дня.

Наружную дверку пришлось вбивать - так трудно она входила на свое место, и как-то особенно было грустно, когда раздались удары молота, забивавшие ее. Жаль, что эта дверь не на петлях и замке, так как и будущем году трудно будет ее открыть.

Окончив всю работу, оставшиеся Яни и Гаха стали около будки, и я сделала снимок ее. К счастью, этот снимок сохранился. Из него видно, что будка намного выше скалы, и, имей ми пилу, можно было бы немного укоротить ножки, но я была уверена, что под фирном скрывается лед, а не скала, как оказалось.

Мы предполагали прикрепить крышу еще перекинутым канатом, но побоялись, что края крыши могут сломаться.

Старый термометр я взяла с собою, а ящик из-под него пришлось оставить на вершине, так как ни Яни, ни Гаха не хотели тратить время, чтобы привязать его к другим вещам - так они были изнурены.

С конуса мы спустились прекрасно, но, начиная от Первой Вольгишки, пришлось идти очень медленно, так как пошел снег, крупа и сделалось совсем темно.

К 8 ч. вечера мы пришли в Ермоловскую хижину, где застали М. М. Галкина, двух иностранцев и только четырех носильщиков, оставшихся благодаря воспалению глаз, а то все поспешили спуститься в Девдоракскую будку.

Седьмого августа я спустилась в Гулетскую будку, а утром 8-го августа, желая поскорее сделать доклад, поехала во Владикавказ на автомобиле, потерпевшем затем в Дарьяльском ущелье крушение.

Отправляясь в скором времени на южные ледники Казбека, я надеюсь найти пункт, с которого можно будет видеть, в каком положении находится будка.

Использована версия со следующего источника. Там много замечательных материалов можно найти...