Новая редакция главы  из книги «Семь вершин Мира». Пирамида Карстенса  

«Самая интересная поездка всей моей альпинистской жизни – это на Пирамиду Карстенс в 1996 году!» (Из мемуаров Александра Абрамова)

 «Через 10 лет, когда турбизнес на острове Новая Гвинея достигнет мирового уровня, вал альпинистов в погоне за «Семью Вершинами» сметёт всё на своём пути: джунгли от берега океана до Базового лагеря Пирамиды Карстенса вытопчут до основания».

Из «пророчеств» Александра Абрамова (2009 год).

  А вообще, откуда у нас-то эта идея – зайти на Карстенс? Из памяти смутно выплывают растопленные в жаре и сырости бесконечных джунглей воспоминания. В году 1995-м в этих краях оказались трое сумасшедших русских – Саша Белоусов, Лёня Круглов и Алик Алиев, которые сняли фильм «Ириан-Джайя». Вначале я познакомился с Сашей, замечательным оператором, фотографом (Царство ему Небесное!) – а он познакомил меня с Аликом со словами: «Вот человек, который может на Карстенс провести!» Правда, на самой вершине тот не был, но зато ходил-переходил все тамошние болота, джунгли, знаком с местной ситуацией, в общем – незаменимый человек. Мы пообщались, и Алик предложил: «Есть два варианта моего участия в твоём проекте – или я продаю вам информацию, или еду с вами!» Я сразу ответил: «Зачем мне голая информация – поехали с нами!»

 Когда мы искали ходы на Пирамиду Карстенса, то столько знакомств навели, нам все давали кучу адресов, телефонов альпинистов, кто собирался туда идти. В проект включилась даже Лиана Даренская, много нам помогла. Кстати, тогда, в 1996 году, наша организация, которая делала проект «Семь вершин», называлась «Центр экспедиций «Риск». Тогда появился в интернете и знаменитый сайт Лианы «risk.ru». Но чистый выход информации, который был добыт на первых порах подготовки похода, оказался малоприятным: до нас из всего мира путешественников на Пирамиду Карстенс сходили менее 100 человек, говорили, что туда «в принципе получить пермит невозможно!», что рядом находятся американские военные базы, которые обеспечивают добычу стратегического урана, и если через них искать пермит, то он выйдет просто «золотым», говорили ещё, что «туда вообще доступ закрыли!» Воспоминания, воспоминания... И вот мы здесь, всё закончилось, слава Богу, нормально, можно и повспоминать.

 С пермитом, действительно, получилось оригинально, как нам и обещали. Вначале мы пошли стандартным путём и обратились с письмом в посольство Индонезии в Москве. Нам ответили просто: «Ваша заявка ушла в Джакарту. В течение года вам ответят!» И всё.

Когда такой ответ услышал Алик Алиев, он сказал: «У них это обычное дело. Ничего не поделаешь – надо ехать туда, и на месте искать свою заявку и добиваться ответа. Так мы с Аликом, на неделю раньше остальных участников команды, высадились в Джакарте.

Индонезия – шикарная страна. Едва мы прилетели, как Алик предложил: «А подари-ка ты своему спонсору экзотический подарок! Тебя же Гусинский спонсирует?»

- А что подарить? – спрашиваю.

- Купи ему в подарок обезьяну!

Я представил себе – у Гусинского будет человекообразное существо!? Ни у кого нет, а у него будет. И мы решили тогда привезти ему живого гиббона. То что он находится в «Красной Книге» я, честно говоря, не знал. Но, короче, купили, и привезли в Россию, а вот дарить Гусинскому стало жалко. Так тот гиббон и поселился у меня дома. Прожил он два года, вырос, пока не кончилось терпение у моей жены. Он продала гиббона даже не знаю куда и кому. Интересно, что именно в этот период у меня родилась дочка и они с гиббоном росли вместе. Когда девочке исполнился годик, гиббону тоже был год – надо было видеть их общение!

Но возвращаемся в ту нашу экспедицию на Карстенс. Мы уже всем надоели в Министерстве туризма Индонезии испрашивая судьбу нашего заявление с просьбой выдать пермит на восхождение. Дело сдвинулось, естественно, с помощью «некоторой суммы» денег. В итоге нам через три дня легко выдали пермит, который в посольстве в России обещали через год. Как раз к этому моменту в Джакарту  прибыли остальные участники экспедиции и мы все вместе вылетели в городок Джайяпура – это столица Ириан-Джайи, западной части острова Новая Гвинея.

Стояла осень, предполагалось, что скоро пойдут дожди, но когдая стал расспрашивать – когда же точно они начнутся, то в ответ услышал, что «может быть в этом месяце, а может быть – в следующем, а может быть – и не пойдут вовсе!»

По прибытии в Ириан-Джайю я такой счастливый с гордостью начал демонстрировать свой джакартовский пермит полицейским и военным. Но все они с удивлением смотрели на бумажку и честно спрашивали: «Что это такое?»

- Это пермит! – отвечаю.

- Нет, это не может быть пермитом, так как он получается вовсе не в Джакарте, а здесь на месте! – был ответ. Уж не сунули ли мне за деньги в Министерстве туризма шуточную подделку? – и такие мысли были.

Далее в течение 10 дней я только делал, что носил джин бутылками всяким уполномоченным местным деятелям, платил за что-то, спрашивая всё время про пермит. В конце концов нам выдали новый пермит на Пирамиду Карстенса:

- А ту вашу бумажку из Джакарты вы можете выбросить в помойку! – уточнили выдаватели.

- Весьма похоже на Россию! – только и мог сказать я в ответ.

Но приключения только начинались. Когда мы из Ириан-Джайи перелетели в некий райцентр Набира, откуда, собственно, начинается сам маршрут, то там полиция и военные посты заявили то же самое: «Этот ваш пермит недействителен! Вы должны были получать его только здесь, на месте, и нигде более!» Пришлось потратить ещё трое суток и сумму денег, чтобы получить новый пермит. Вот это уж точно походило на Россию. Две недели ушло на ненужные никому бумажки.

Подумалось – а зачем вообще тогда нам нужны были пермиты – прилетели бы в этот райцентр и двинулись бы на восхождение без всяких писулек!? И только после подробного знакомства со всей ситуацией мы нашли ответ. Действительно, все остальные горы из списка «Семи заветных» официально вполне достижимы – мы не говорим про финансовые и технические альпинистские проблемы. Но если, например, на Эльбрус и Аконкагуа в сезон идут по 4 тысячи человек, то на Картенсе нет никакого туристического бизнеса совсем. Там не к кому обращаться. Нет не то что конкуренции каких-то фирм, а вообще кроме одного места – больше нигде нет никакой власти, транспорта, не ходят деньги, нет ничего похожего на привычный нам порядок. Кто-то как-то водит людей на гору, некие западные дельцы, но системы-то нет, так что про пермиты никто ничего не знает, апеллировать не к кому, спросить не у кого. Обойти кордоны военных и полицейских через дикие джунгли управляемые папуасами невозможно. Перелететь джунгли на вертолёте, например, можно, но надо знать – куда, где посадка, да и откуда гнать такой вертолёт? Короче – потребовали бы с нас следующий пермит, мы бы вынуждены были и его получать.

Примерно 50 лет назад Индонезия оккупировала запад острова Новая Гвинея и до сих пор там держится некая неприятная напряжённость. Жили тут себе дикие племена, сами с собой как-то разбирались, а когда пришла армия, то очевидно начались стычки, перестрелки, дошло и до полного «выкашивания» целых туземных деревень. Периодически эта война возвращается опять и тогда на Карстенс можно попасть только после дорогущего перелёта на нескольких вертолётах сразу в предгорья, в базовый лагерь, до которого мы шли через джунгли восемь суток. Без проводников тут технически не пройдёшь, но и нанять надёжных проводников просто невозможно - что и показал наш личный опыт.

Вообще природа здесь постаралась: 99 процентов территории страны - это непроходимые джунгли. Конечно, там, в джунглях, существуют какие-то деревеньки, но реальные зачатки цивилизации возможны лишь в прибрежной полосе морей. Таких мест на нашей планете немного, где ещё живут туземцы вообще не видевшие белого человека. Прячет их сама природа - непроходимые сырые джунгли на сотни километров, болота, отсутствие доступной еды и ужасная конкуренция из-за еды между людьми. Именно поэтому здесь существует каннибализм, потому что чужой человек очевидно считается просто ходячей едой. Представьте себя на месте бедного папуаса: он неделю ничего не ел, пошёл на охоту – ничего нет и нет! - и вдруг видит, идут на него (правда, с рюкзаком за плечами) 70 кг мяса. Однозначно папуас тюкнет ходока по голове, чтобы просто поесть. А тем более он это сделает, если подкараулит своего врага. Честно говоря, глядя на эти непригодные для жизни, голодные джунгли, у меня стала более очевидной в голове мысль, что окажись я на месте папуаса, то вряд ли бы не сделал того же самого – «голод не тётка». Наверное, ещё и местные моральные устои к тому располагают, у туземца нет даже такого вопроса: «А почему нельзя есть свою законную добычу?» Они же не едят в своём же посёлке своих же соплеменников, а только «честно заработанную добычу». Так и мы, (белые, цивилизованные) едим добычу на своей охоте – уток, гусей, лосей, зайцев, оленей. Очевидно, если бы все эти замечательные животные водились бы в здешних джунглях, то вопрос о каннибализме решался бы иначе, но из «мясного» здесь водятся только какие-то небольшие чёрные поросятки, которые называются «бабу», некоторые племена их разводят, а другие племена охотятся на них. Люди здесь живут по своим правилам уже миллионы лет и поменять их мышление за какие-то 50 лет просто невозможно.

Смешно было видеть в посёлках Ириан-Джайи – в этих зачатках цивилизации, как маленькие папуасики, одетые в беленькие рубашечки, шли в школу; как весьма непривычно тут выглядит христианская церковь. А всего в десятке километров живут их соплеменники, которые ходят голыми и понятия не имеют что надо ходить в церковь.

Удалось посмотреть, как полиция и военные наводят и поддерживают порядок в этих деревнях. Главный принцип такой: папуасы не должны перечить властям ни в чём. Они считаются людьми второго сорта и потому методы наказания для них необычные. Папуасы очень боятся холодной воды, а в деревне как раз протекает речушка с ледяной водой. На берегу устроен туалет – обычный, как и у нас в деревнях, будка – и всё дерьмо из него смывается бегущей водой и скапливается у запруды. Получается эдакое озерцо диаметром метров в пятнадцать. В озерце же водятся, приличных, скажу я вам, размеров, карпы, которые служат важной частью рациона питания местного военного гарнизона. Но самим солдатам лазить за карпами - это, конечно, недопустимое действие, вот для этого и вызываются наказанные папуасы. Чтобы снять свою вину они должны наловить карпов. Бедняги, трясясь и оглядываясь на военную охрану, в ужасе заходят в ледяную воду – глубина там по колени – и начинают мутить воду, чтобы рыба потеряла ориентировку. Тогда она стоит на месте и её выбрасывают руками на берег. Помню, точно также мы мальчишками у себя в русской деревне также ловили карасей.

Приехавшим сюда туристам, альпинистам, конечно же, надо потерпеть без очагов цивилизации, без хотя бы минимального сервиса. Пройдёт время, туземцы привыкнут к странным белым людям с рюкзаками, стремящимся зачем-то в горы, и тогда вряд ли будут возникать такие случаи, как у нас, с «ямой, в которой орангутанги убили стрелами пять туристов, а потом мы их съели!»

 Приключения в джунглях

- Ты видишь это? – голый маленький человек показывал пальцем в какую-то яму в этой вечно сырой земле. В другой руке он покачивал длинный мачете, с блестящим лезвием, облепленным мокрыми волокнами каких-то растений - здесь постоянно надо было рубить и рубить, чтобы продвигаться дальше.

Я стоял рядом, возвышаясь над папуасом, разодетый во всё фирменное экспедиционное, с лыжными палками в руках – удобством для ходьбы, и силился понять его английский и его психологию, удалённую от моей на десятки веков. За эту неделю пути сквозь дикие джунгли удалось почти привыкнуть к их голому виду и почти не обращать внимание на катэки, которые вроде бы прикрывают мужское начало, но на самом деле наоборот выпячивают это достоинство в качестве показателя силы и положения в обществе. У этого папуаса катэка аж возвышалась над плечом – он был не из простых работяг, а считался начальником этой невообразимой оравы носильщиков. Куда нам их столько – 40 человек, или уже больше? – пока шли через какие-то деревни к первоначальному списку прибавились их жёны, братья, друзья, дети, каждый что-то нёс, будто и впрямь помогал. А может это у них разлечение такое, всё ж-таки разнообразие - сопровождать белых пришельцев в их непонятном стремлении к горе. Той горе, что возвышалась над их островом, над их землёй, над всей необъятной Полинезией, и упиралась в небо. Ни у одного папуаса и мысли не было – пойти туда, под облака, а эти, белые – идут! Так думали они о нас, хотя – разве можно понять – что они думают о нас. Как и мы о них.

- Сорок носильщиков – это минимум! – заявил глава полиции в селении Набира, последнем оплоте индонезийской современной цивилизации перед неуправляемыми джунглями, и подкрепил своё заявление удивительными математическим вычислениям: - Вас шестеро, а на каждого по 50 кг груза, три группы по шесть носильщиков понесут каждый по 15 килограммов вашего груза – это восемнадцать, ещё восемнадцать понесут еду на восемнадцать первых носильщиков и на себя – это тридцать шесть, плюс начальник, повар – для вас, вы же просили повара, вот он, плюс два носильщика, которые понесут вещи и еду начальника и повара и свою. Выходит, сорок человек. Не беспокойтесь – мы считать умеем!

Уже на второй день наша экспедиция начала расти, расти, я как-то взялся их всех посчитать – сбился на 56-ти и бросил – бесполезно. Хорошо ещё, что каждый вновь присоединяющийся к нашему каравану приходил со своей едой. Хотя оказалось, что папуасу на день нужно весьма немного: одна картофелина батата, одна луковица и какие-то добавки неизвестного происхождения – то ли жилы, то ли волокна, то ли это мясо так приготовлено – по-походному, то ли что!? Тем же питались и женщины, вдруг появившиеся среди наших носильщиков. Почти все они были с грудными детьми, которые несли с собой в эдакой плетёной авоське привязанной к телу, чтобы были свободными руки. Да что там говорить, конечно, это мы, белые гости - неожиданное разнообразие в их монотонной жизни – были причиной этого паломничества. Скучно им здесь. В джунглях скучно.

- Ты знаешь что это? – настойчиво спрашивал у меня папуас.

Скоро я сам заговорю на таком же английском, гораздо легче выговаривать.

- Яма! – отвечаю, - яма!

Глядя на яму опять силюсь выдумать в голове какие-то связи его вопроса с нашим сегодняшним походом к желанной Пирамиде Карстенса. И почему это её так назвали? На самом деле это поход не на гору, это поход на другую планету - планету папуасов, которые лишь отчасти, как впрочем и другие инопланетяне, похожих на нас – белокожих. Пытался как-то расспросить папуасов, как они называют свою землю и эту гору-пирамиду, но в ответ услышал такой набор звуков, что не повторишь ни в жисть. И на другое общепринятое название горы – Пунчак Джайя, которое нанесено на карты, также абсолютно не похоже.

Пока до самой высокой точки их планеты, на которой нам почему-то вдруг захотелось побывать, ещё далеко. Вокруг стена джунглей, и надо идти сквозь эту стену, а под ногами жижистая земля, совсем чужие растения – какое мне дело до какой-то там ямы, главное - не упасть бы где в такую же и не сломать ногу!

Вторая неделя этих бесконечных мокрых зарослей и конца-края им не видно. Куда мы идём? Восьмеро сумасшедших пришельцев – зачем, к чему всё это?

Уже первое знакомство с папусами нас шокировало: маленький самолётик забрал нас в райцентре Набира и вылетел в неизвестном направлении. Под нами плыли только джунгли, джунгли, джунгли... После часа полёта самолётик вдруг стал куда-то снижаться и тут открылся склон холма, никакого аэродрома, а просто полоса мелкой гальки. Всё. Началось. Мы ещё не выбрались из кабины, а только повыкидывали наш груз, как увидели в окна, что к нам со всех ног бегут совсем голые люди. Первая мысль была – нам конец! Но голые люди похватали все наши вещи и точно также быстро, как будто они бежали налегке, исчезли вместе с нашими тяжеленными рюкзаками и баулами. Мы кинулись было вдогонку, но куда бежать-то? Ясно – нас ограбили. Самолётик развернулся и исчез за стеной джунглей, нам оставалось только идти по склону вниз, в деревню, бывшую невдалеке.

В деревне папуасы растеклись по своим хижинам – ловить некого. Мы старались, конечно, сохранить спокойствие, оглядываемся, и нашли к кому обратиться – увидев не голого человека, а одетого в некую военную форму. Выяснилось, что наши вещи были перенесены в полицейский участок. Когда же мы и в самом деле их там обнаружили, то оказалось, что надо заплатить за переноску багажа.

Деревня Илага, 800 человек и гарнизон военных и полицейских. Круглые хижины, покрытые пальмовыми листьями и единственное дощатое сооружение посреди – полицейский участок. Сюда нас и поселили, предупредив, что выходить за пределы участка опасно – съедят! Тогда мы посчитали это неудачной шуткой, но при всех наших выходах куда-либо с нами всегда рядом был полицейский и отгонял палкой интересующихся. А их было много и по виду они были очень голодными...

Чтобы хоть как-то обезопасить нас, таких гладеньких, вкусненьких, начальство объявило в деревне «Праздник Кабана». Это на целые сутки отвлекло папуасов от желания попробовать наши персоны.

Праздник был в самом разгаре, привели несчастных кабанов, они оказались таких средненьких размеров, зато десять голов. На 800 человек – должно было хватить.

Прежде чем кабанов жарить их долго-долго мучали: разыгрывали сценку как будто они его ловят, охотятся на него, стараются и с трудом добывают. Вот кабан, якобы, пойман и уже висит вверх ногами на длинной жерди. И только сейчас в него положено стрелять – в висящего. Искусство состоит в том, чтобы из лука бамбуковыми стрелами попасть с 5-6 шагов в кабана и сразу, с одного выстрела, забить его насмерть. Хорошо, что никому из нас не предлагали взяться за это дело.

Бамбуковые стрелы были заточены над огнём, они оказались такими острыми, что и никакого стального наконечника не нужно. Оказалось, что такая стрела пробивает свинью насквозь. А что говорить про человека!?

Началась настоящая вакханалия: визг свиней, боевые выкрики голых людей, размахивающих настоящим оружием, голые раскрашенные женщины вокруг, дети бегают между нами, а мы стоим как статуи одетые в «редфоксы» и «баски» и думаем: уж не для нас ли специально объявили этот праздник, чтобы показать папуасскую удаль, ловкость, силу и щедрость? Хорошо, если б это было так!

Когда мы расспросили полицейского - «что этот праздник означает?», то получили логичный ответ: «Праздник Кабана символизирует как они будут расправляться со своими врагами!» Коротко и ясно.

Процесс приготовления мяса оказался прост, как и смысл праздника: в земле вырыта яма, наполненная камнями, на них разводят огромный костёр, камни раскаляются, головешки растаскивают, а свиные туши, завёрнутые в пальмовые листья, раскладывают на камнях. Всё это тушится, тушится, парится там, и по команде главного повара раскрывается. Начинается невообразимое пиршество.

Многие папуасы ходят подвое, так было нам смешно – два голых мужика, со своими катэками, держат друг друга за руки, словно дети, в самом деле. Но оказалось, что это наши мысли не в ту сторону направлены, а у них так выражается дружба, так ходят настоящие друзья. Вот вам и разность нравов. Если бы только в этом она выражалась...

Тот ошеломляющий праздник остался далеко позади, думаешь – да и был ли он вообще? - а сейчас эти треклятые джунгли, которые почему-то надо пройти. День, ночь, а мы идём, идём. И только во время ливня, да на сон – можно закрыть глаза, чтобы не видеть это однообразие.

От сверхвлажной духоты ли, от того, что ты никогда, ни днём ни ночью, не просыхаешь в этой своей суперсовременной одежде, а окружающие тебя голые туземцы через десять минут после ливня уже сухие, а раздеться, как они, ты не можешь; от безумных впечатлений, с которыми мы столкнулись здесь, от всего этого сумбура остаётся лишь один вопрос в уставшей голове: «Зачем я здесь? Что мне тут нужно? Какая гора? Зачем она мне? Да и откуда тут гора – здесь же одни сырые джунгли! Вторую неделю джунгли... Сколько гор на свете, чего тебе ещё-то нужно? Тебе что – мало Эвереста – это же мечта всех альпинистов, или экзотичной Килиманджаро мало, или махины Аконкагуа? Ты же был на Аляске, на великолепной ледышке Мак-Кинли – какая красивая вершина, и сколько там красивых маршрутов, сходи туда ещё раз – что же ты в этих джунглях делаешь?.. Да и вообще – хватит с тебя новых гор – ты выполнил эту самую мечту «Семь вершин» - и радуйся! Будешь рассказывать внукам, показывать фотографии, а они будут гордиться своим дедушкой и рассказывать друзьям небылицы про тебя!..

А-а-а? Чудак, ты погнался за западными альпинистами, ты хочешь включиться в этот дурацкий спор, что Пирамида Карстенса должна обязательно быть в списке «Семи вершин» вместо несчастной Косцюшко над счастливой Австралией? Чуда-а-ак, это же обычный рекламный ход, уловка: ты попался, как рыба об лёд – это же уже восемь вершин будет, ты только даёшь турагенствам ещё заработать, да ещё на такой дорогущей вершине как этот Карстенс, или как там её ещё обзывают.

Тут у меня сколько угодно времени всё что угодно обмозговывать – однообразие пейзажа не отвлекает от мыслей, а уж когда залезешь весь мокрый, в мокрой одежде в мокрую палатку, спасаясь от ещё более мокрого ливня, который каждый день по жёсткому небесному расписанию льёт в этих забытых Богом местах. Ливень льёт, хотя уже и лить-то некуда, воде давно уже некуда тут деваться, земля не может впитать нового ливня – она ещё миллион лет назад, когда только запустился этот странный механизм, уже наполнилась до отказа, до самых недр, и так и остаётся вечно затонувшей аморфной поверхностью. И колонны гигантских растений не могут выпить эти тонны новой воды – деревья напились уже тогда, когда едва вылупились из зёрнышка, из отростка, из корешка, вымахали ярусами-гигантами по десять этажей и не знают недостатка в воде. Зачем им всё новая и новая вода с небес, они ждут жаркого солнца, зноя, ветра – но ничего этого всё нет и нет.

Когда ливня не было мы шли, а с ливнем залегали в палатки. Папуасы прятались под свой большой тент – один на сорок, нет – сколько их сейчас там? – один на всех. Там же, в центре под тентом, разводили костёр и коптились в дыму, в темноте, тем и грелись. Из густого дыма не слышалось кашля, и почему это они там не задыхаются, почему у них глаза не слезятся от дыма? Ах, да-а-а, это же инопланетяне, мы-то бы давно уже вылетели из того дыма и сумрака под тентом с воспалёнными невидящими глазами и плюнули бы на ливень лишь бы спастись от дыма! А они сидят там, не кашляют, тут и женщины и дети их. Я подошёл удостовериться – живы ли, не задохнулись ли: разве высидишь, если в твоей палатке костёр из сырых веток трещит и трубы-дымохода нет? Подхожу и вздрогнул: полог откинулся и из дымной чёрной мглы сверкнули чёрные глаза, а рядом ещё, ещё – значит живы, слава Богу. Глядишь и самому себе не веришь, что такое бывает, что люди от дыма не убегают!..

К этой треклятой яме папуас прицепился, когда ливня не было, на переходе. Шли споро, как могли. Команда, вооружённая мачете махала ими беспрерывно прорубая самую малую возможность пройти сквозь стену джунглей. Ловлю себя на мысли, что наша экспедиция тут не первая, что к Пирамиде Карстенса водили до нас, до нынешнего 1996 года, десяток уже экспедиций и должна же была бы уже быть тропа? Но тропы не было! По крайней мере, я не видел даже малых признаков тропы, пробивались настоящей целиной. Наверное, эти помощники-носильщики-проводники любили каждый раз всё новой тропой идти, как те суданцы или монголы, которые по своим родным степям и пустыням каждый себе прокладывает свою личную колею, стараясь даже не касаться чужой. Но даже там колеи и тропы остаются – тысячи троп и колей, в песках! – их даже из космоса на снимках хорошо видно, а здесь, в джунглях Новой Гвинеи, не видно ни малейшего следа предыдущих походов.

Мы хотели быть в числе первых тридцати-сорока современников, идущих на Карстенс этим маршрутом, от селения Итега, кто-то шёл до нас, но почему-то тропы на десять лет так и не натопталось. Почему? Что за напасть? Когда мы выходили на маршрут полицейский дал нам расписаться в журнале. Первая страница там начиналась всего 4 года назад. На 2-й странице красовалась запись Месснера. Оказалось, что за первый год на маршруте побывало всего 10 человек, во второй год – двадцать, потом тридцать, и ныне – около сорока-пятидесяти. Да, уж, «сильно посещаемое место», если за год тут не бывает и полусотни гостей. Конечно, разве может такое мизерное количество ходоков вытоптать тропу в этих безмерных, вечно растущих джунглях.

Да и вообще – зачем нам носильщики, разве нельзя тут самим, одним идти? Оказалось – нельзя, это нам пояснили едва мы прилетели, надо оплачивать развитие страны. Но и носильщиков получить было не так-то просто: «добро» на них мог дать не кто иной как сам губернатор района.

Идём с просьбой к губернатору. Там всё как на востоке – долгое раскланивание, многократные приветствия, разговоры ни о чём. Долго не могли приступить к делам, а потом как бы между делом: «Да-а-а, нам бы носильщиков немного!» По расставанию губернатор подтвердил своё «добро» и лично пообещал, что на следующий день у нас будут 40 носильщиков, как и полагается. В качестве шуточного приложения он добавил, что каждому носильщику надо подарить по пачке табаку и по две коробки спичек. После губернатора мы отправились в лавку. Эти заведения, чтобы уменьшить возможность краж, закрыты со всех сторон сеткой-рабицей, как зверинец. По понятиям папуаса мы были просто мультимиллиардерами: на ногах ботинки – «голубая мечта» каждого туземца, карманы, которых у них не бывает – в качестве кармана мужчины тут используют свою катэку, забрасывают внутрь всякие мелкие, нужные им, предметы и так и ходят – значит мужскому достоинству это не мешает!?, а мы из своих карманов доставали доллары.

Сумма в 3-4 доллара для них была уже состоянием, а тут приехали набитые «зеленью» ходячие мешки - такими, наверное, нас воспринимали туземцы. Когда мы расплачивались за табак и спички в лавке, вся команда закрывала того, кто доставал деньги, чтобы окружающие папуасы не увидели желанных купюр. После этого – бегом в полицейский участок, под охрану, а там нам постоянно повторяли, что «если заночуете где-то не в полиции, то на утро вас уже никто никогда не найдёт!»

А как же мы без этого участка пойдём в джунгли, к вершине – об этом тогда не думалось. И вот мы здесь наедине вторую неделю с этими самыми «людоедами», а стены такого «безопасного» полицейского участка – где они остались? Смешные мы были...

Папуас прервал мои мысли, он понял, что я не знаю, что это за яма, на которую он так упорно указывает. Он набрал побольше воздуха и выдал: «Здесь орангутанги стрелами убили пятерых туристов!»

Смысл перевода с трудом отозвался в моей уставшей голове: как это орангутанги могут пользоваться стрелами – это же обезьяны? Да и ещё убить людей? Ужас! Ах, туристов, к тому же! Вот так сообщение! Может я что-то не так перевожу? Но папуас с удовольствием повторил и ещё добавил, сглотнув слюну: «А потом мы их съели».

Только через несколько секунд весь смысл этих высказываний дошёл до меня, тогда волосы на голове встали дыбом, а спина под прилипшей к ней футболкой вспотела так, что тропический ливень показался бы мне сейчас лёгкими брызгами. Я вспомнил как взялся в Джакарте изучать индонезийский язык по разговорнику и с удивлением нашёл там, что «орангутанг» – это для нас обезьяна, а в их языке – это просто «племена, которые живут в лесах»: «оранг» – лес, «утанг» – человек, вот и всё.

Мне удалось через силу улыбнуться. Это было единственное, что я мог ответить старшине, стоя перед зловещей ямой. Стало ясно, что папуас чётко намекает, что и с нами они могут сделать то же самое, если захотят, или если мы себя будем плохо вести – по их пониманию, естественно! Но как себя вести на этой чужой планете, где всё, буквально всё абсолютно не укладывается в привычную нам логику, в наши традиции, привычки и воспитание, где наше миропонимание и уклад жизни совершенно не понимается хозяевами? И тогда любой повод может стать вспышкой жёсткой непримиримости.

Папуас как в воду глядел, словно предупреждал, - значит, чувствовал, соображал старшина, что надо нам быть осмотрительнее, и вскоре та яма надолго встала перед моими глазами.

Бедняга повар и бунт на корабле

А началось-то всё совсем безобидно. Мы же просто позаботились о своём поваре, вернее, о том поваре, которого нам выделили власти на выходе на маршрут. Только сначала нам надо было вспомнить о событиях 400-летней давности, о беднягах-конкистадорах в едва открытой тогда Америке, да это всем всегда надо помнить, когда сталкиваешься с чужими законами! - тогда туземцы немедленно убивали любого из приплывших к ним испанцев, кто доставал трубку и начинал курить, дым изо рта означал у них безоговорочное превращение нормального человека в злого духа, который однозначно должен быть уничтожен для блага же остальных. Это только потом всё выяснилось, но вначале, после таких убийств, заговорили испанские пушки, полились реки крови с обеих сторон, а просто один народ не понял другого народа.

У нас, в этих джунглях, вариантов не было и непонимание могло обернуться для нас только новой ямой. Нет, у нас не курение, а вещи более чем обыденные. И кто бы только мог предположить, ведь хотели как лучше! Проклятые джунгли...

Бедняга повар мучился с нами постигая азы европейской кухни. За раскладкой и за порядком на кухне следил Лёва Дорфман, вот он выдавал каждый день повару продукты, учил его варить супы и каши. Особенно не удавалось повару постичь мастерство мытья и чистки посуды после еды. Для облегчения этого процесса Лёва достал из рюкзака обычный ёршик, которым мы пользуемся у себя дома при мытье, и взялся учить папуаса им пользоваться. Тот с трудом соображал, чего от него хотят. Но после нескольких уроков вроде бы дело пошло и папуас делал правильные движения, когда брался мыть тарелки. Какой же ужас охватил нас, когда во время очередного процесса приготовления еды, мы увидели, как наш повар помешивает суп в кастрюле именно ёршиком. А как раз варился суп с макаронами. На ёршик намотался огромный ком длинных макарон, и повар безуспешно пытался с ними справиться. Лёва вырвал это орудие труда из рук повара-энтузиаста и выкинул в кусты. Туда сразу же кинулся какой-то другой папуас, нашёл и с довольным ворчанием стал выкусывать оставшиеся на ёршике макароны. После этого контроль на кухне пришлось усилить.

Вскоре тропа стала явственно подниматься в гору, значит всё-таки есть она здесь – эта невыдуманная вершина, потому что гор всё не было видно. В стене джунглей, прежде сплошной, всё больше стали появляться прогалины, открытые места. Случались и осыпи. И наконец открылись далёкие вершины. Тропическая жара постепенно спадала, а по ночам и вовсе становилось зябко. Даже нам, но каково же было совершенно голым папуасам?

Первые дикие звериные крики мы услышали от наших носильщиков, когда и днём, на марше, холод высоты стал давать о себе знать. Сперва редко – один, второй, а потом всё чаще и чаще, подряд, каждый, папуасы разражались громким рычанием, криком, на все лады - кто как мог. Громкий истошный сумасшедший крик!

- Всё, - была первая мысль, - теперь точно съедят, это они перед тем, как пообедать человечиной так психологически готовят себя!

Но причина оказалась гораздо прозаичнее и к тому же настала наконец-то пора, когда в нашем снаряжении получалось преимущество: это холод заставлял папуасов так громко кричать. Оказывается, если громко закричать, то ощущение холода на время отступает – мы даже не знали такого, а вот туземцы этим свойством человеческого организма постоянно пользовались.

Становилось всё холоднее, было странно видеть при такой температуре абсолютно голых людей, кожа у них становилась синей, покрывалась пупырышками. Но это бы всё ничего, да только вместе с холодом у наших туземцев появились элементарные «сопли». Притом они совершенно не знали что с ними делать и понятия не имели, что существуют носовые платки. Вот эти сопли так и висели у них под носами, опускаясь иногда аж до пупа.

Точно в таком же состоянии был и наш повар. Мы заметили, что он готовит нам еду, а полоса соплей у него опускается в чашки и кастрюли. Попытки показать ему носовой платок и научить сморкаться ни к чему не привели – папуас не мог сделать такого дыхательного движения, чтобы очистить нос. Тут Лёва Дорфман предложил для решения вопроса просто-напросто одеть повара – «он согреется, сопли у него прекратятся и воцарится гигиена и порядок». Так мы и сделали: поднабрать лишний комплект одежды из наших запасов возможно было. Повар аж обалдел. Но гордый этим только один вечер сумел пофорсить; перед сном в стане носильщиков раздались дикие крики, вопли, шум-гам – наутро он был вновь голым, одежду у него отобрали, вдобавок изрядно избили, а нас на выходе из палаток ожидала конкретная депутация.

Семнадцать парней с мачете наперевес с помощью старшого-переводчика недвусмысленно пояснили, что «раз мы повара одели, то уж их-то всех одеть просто обязаны!» А мы думали, что повар у них – это профессия особенная, цивильная, но оказалось всё наоборот: повар, который прислуживает туристам, у папуасов – это самый распоследний человек хуже самой последней свиньи, и тут вдруг его одевают, одаривают, ну, вы понимаете, что было в душе у папуасов. И что было на душе у нас, когда мы поняли, что парни с ножами наперевес настроены весьма серьёзны. И до выдачи им одежды идти дальше, по маршруту, отказались.

Рассуждения этих простых людей понять можно: у каждого из белых людей по нескольку штанов, свитеров, курток, а уж футболки и не перечесть. Зачем белому столько всего, когда тут люди вообще голые ходят? Этот феномен озвучивала в литературе Пеппи Длинный Чулок: «У богатого 10 штанов, а у меня нет ни одних. Почему бы ему не отдать одни штаны бедному, тогда у всех не будет недостатка!» Обычная такая логика. С ней к нам и приступили папуасы с ножами.

Вариантов никаких: одежды у нас на всех носильщиков, чтобы загасить бунт подарками, не было, подмогу вызвать – что толку, одним уходить – куда? Как? В такой ситуации мозг человеческий просто обязан работать активнее и продуцировать множество идей. Так я вспомнил как туземцев строили на старте экспедиции, ещё в посёлке. Властями такое построение было уже доведено у папуасов до автоматизма, по любым вопросам, которые ни возникали в посёлке, полицейский только крикнет – «Стройся!» - и они уже бегут, становятся в ряд. Эдакий оригинальный способ выработки дисциплины. Он нас и спас.

Я командую «Стройся!» и весь наш отряд носильщиков выстраивается «во фрунт» как положено. Объявляю перекличку и очень серьёзно приказываю: «Каждый называет своё имя, кому нужны вещи, а ты, главный, - указываю на главного зачинщика, который знает чуток по-английски, - переписываешь всех вот в эту тетрадь! Начали!»

Зачинщик спрашивает: «Зачем переписывать?» Отвечаю ему:

- Для того, чтобы знать кому нужно выдавать штаны, майки, ботинки!

Папуасы стоят. Зачинщик интересуется:

- А что будет потом?

Отвечаю ему ещё более серьёзно:

- Потом я звоню в полицию, договариваюсь с ними, чтобы они приготовили вещи, и когда вы вернётесь каждому вручат ту одежду что ему надо!

После этих слов несколько носильщиков, которые, наверное, понимали по-английски, сразу же вышли из строя со словами: «Мне одежда не нужна! И мне, и мне не нужна...» Остальные стоят в строю, ждут, в надежде добиться желаемого, наверное, у них с английским хуже.

Двое из нашей команды в это вермя засели неподалёку в кустах с радиостанцией. Я достаю свою рацию и связываюсь с ними. Тут мы разыгрываем по радиосвязи спектакль – переговоры, якобы, с полициейскими, с посёлком Набира. Иллюзия была полная, что я разговариваю с полицейским, мы серьёзно обсуждали какие вещи и сколько надо купить, говорили «о-кей» друг другу, задавали уточняющие вопросы про папуасов. Тут я во время этого спектакля вижу как постепенно стал рассыпаться строй бастующих носильщиков, сначал один, потом другой-третий, постепенно весь строй рассыпался, все тихо разошлись в стороны. Папуасы мудро смекнули о последствиях обращения в полицию для них и поняли, что лучше про свои требования не заикаться. Таким образом бунт удалось заглушить, хотя ситуация была, прямо скажу, очень и очень тяжёлая, никому не пожелаешь: стоят 40 вооружённых человек, ты, при этом, полностью безоружен перед ними, чужая страна, чужая природа! В некоторых взглядах на нас проскальзывала такая ярая, дикая ненависть, что становилось ясно – вопрос «съедать нас или нет!» - перед ними не стоит. И в самом деле, если его дедушка или папа всю жизнь охотился на таких как мы и преспокойно их жарил, то почему это он сейчас будет с нами церемониться?

Вот когда я вспомнил ту самую проклятую яму, с которой приставал ко мне старшина отряда носильщиков, она сама всплыла в моей памяти во время этого бунта, под этими бешеными взглядами в наш адрес.

Но наша дорога ещё не кончилась.

Экспедиция всё поднималась выше и становилось всё холоднее. Носильщики кричали всё чаще и громче. Вскоре пошёл дождь со снегом. Пирамида Карстенс, или как её тут называют – Пунчак Джайя, главная точка горного плато под названием Маоке. Тут даже есть ледник, длиной четыре километра, он располагается вокруг ещё трёх высоких вершин района. На такой высоте просто пришла зима. Нашим папусам стало совсем туго. Климат тут безобразный, в базовом лагере каждый день идёт дождь со снегом. Любые воздушные массы влажной экваториальной зоны, проносясь над Карстенс, обязательно конденсируются и выпадают тут. Поэтому здешнее горное плато, весь путь в 80 километров – это всё равно одно огромное болото, только холодное против того тёплого, которое было внизу. Точно также десятки маленьких речек и ручьёв текут по склонам и надо было по нескольку раз в день переходить их. Вода в них ледяная. Мы поначалу раздевались перед каждой речкой, переходили, а потом опять одевались, но потом плюнули на это дело – всё равно мы никогда не просыхаем! - и переходили потоки в одежде. Сразу вспомнились книги Владимира Арсеньева, когда они в начале экспедиции обходили каждую лужу, берегли сапоги, прятались от дождя в палатке, а потом выходили из-под тента, а с каждого куста сливалось столько воды, словно кто-то выливал сверху ведро, то уже забывали и про лужи, и про то что сапоги вымокли. У Арсеньева были субтропики, а у нас тут самые тропики, экватор.

Когда начались снежные перевалы, то за некоторыми носильщиками оставались кровавые следы, картина была просто нереально-фантастической: рядом заснеженные вершны, холод, ветер, а по обледенелым камням идёт караван абсолютно голых людей  с грузами за спиной. Мы только молились в душе – скорей бы эта дорога кончилась, скорей бы! И едва караван добрался до Базового лагеря, как носильщики побросали вещи и тут же побежали бегом вниз, к теплу. Старшина заявил, что «через 3 дня кто-то от них прибежит обратно – узнать про нас!» И убежал сам.

Мы остались одни. Только сейчас мы смогли спокойно оглядеться и насладиться красотой природы, к которой так стремились. Фантастическое зрелище открылось вокруг: два ярко-сине-зелёных озера отражают белые вершины, скупое солнце окрашивает всё в холодные краски, а внизу, до горизонта, зелёная масса джунглей, сквозь которые мы прошли.

Стали размещаться, зачерпнули воды, и оказалось, что она такая сине-зелёная из-за медного и железного купороса, который тут растворён – в результате у некоторых из наших ребят разболелись животы, нарушилось пищеварение. Что купорос – тут везде настоящая кладовая минералов, потому и не удивительно, что в 10 км от базового лагеря располагается секретная американская горнодобывающая компания – там вовсю идёт добыча ни много ни мало, а стратегического урана и золота. Хотя американцы везде утверждают, что роют здесь медную руду, - ага! - нашли дураков, в такую глушь забираться из-за меди. С ними мы ещё встретимся.

А пока готовимся к восхождению. Огляделись – стоит в базовом лагере одинокая палатка. Палатка  не древняя – жилая. Из неё выбрался худющий индонезиец, как оказалось, студент, и заявил, что трое его друзей ушли на вершину, а он тут сторожит вещи. Вот те раз!

Пора рассказать, что маршрут на Пирамиду Карстенс является самым сложным из всех гор в списке «Семи вершин» («восьми, уж, теперь!»). В самом начале идёт очень серьёзная стена, другого пути нет: 250-300 метров вертикали. Издали она кажется в трещинах,  что мы даже обрадовались: «Давайте пойдём не по классике, - предложил даже кто-то, - а пробьём свой маршрут, по какому-нибудь камину, хороший первопроход сделаем!» Но оказалось – рано радовались! – подошли ближе, а там ни одной трещины нет. Тут редко бывает ниже нуля, так что трещины не образуются, а вот текущая вода за миллионы лет проделала в склонах такие миниатюрные бесчисленные русла, что видятся издали трещинами. Но они все гладкие, зализанные, идут по всей стене. Красиво, но лезть крайне непросто!

Ваыяснилось что случилось с индонезийской командой, - один чудак сидел на стене в висячей палатке, и ждал, а двое других ушли два дня назад в отрыв и где-то работают, а где – он не знал. Обещали вернуться в тот же день, но не вернулись. У парня в палатке была рация – это его и спасло, а то бы мы и не узнали, что ему нужна помощь. Бог спас беднягу послав под стену нашу экспедицию вовремя: у него кончались продукты, к тому же он совершенно не умел лазать по скалам, его подняли сюда те двое товарищей, а сами – как потом выяснилось – погибли: одного ударил камень, а другой провисел долго под дождём и снегом и просто замёрз. После разговора по рации с палаткой мы разглядели в бинокль этих бедняг. Короче, вместо восхождения нам предстояла серьёзная спасательная операция. Команда разделилась: я и Егор Тимме остались спасать парня и доставать погибших, а остальные, шестеро, двинули на вершину – это были Лёва Дорфман, Валера Розов, Сергей Ларин, Саша Белоусов, Андрей Вялкин и Дима Лифанов.

Едва мы взялись за стену, как появились на вертолёте американские спасатели – они, наверное, услышали наши переговоры по радиосвязи. Прекрасно экипированные парни с этикетками «Freeport» - по названию той самой стратегической урановой шахты - тем не менее не имели опыта работы на скалах,  у них всё было «заточено» под работу в шахтах, под землёй, когда человека сверху подымают наверх, а тут им надо было стать скалолазами, а вот этого они, признались, не умели. И давай просить нас помочь достать людей со стены. Что тут поделаешь?

С большим трудом мы добрались до того парня на стене, в висячей палатке. А он, наверное, уже с ума сошёл, заявляет, что «никуда без своих друзей не двинется, палатки не бросит!» Ванчале я его взялся уговаривать, объяснять ситуацию, но тот ни в какую, упирается и всё. Тогда я не на шутку рассердился и так ему выдал, что он осел: и в самом деле, двое Чемпионов СССР и России, мастера спорта, спасают какого-то новичка, у которого даже верёвок не оказалось с собой для спуска, а он ещё упирается!

Наконец парня уговорили. Спускать было непростое дело, поставили его третьим между нами, и он как по перилам, спускался, когда мы стояли. Потом пришлось лезть за теми погибшими и спускать их тела.

После этого американцы расчувствовались и  пригласили меня к себе на свою секретную шахту «Freeport», где до меня был ещё один русский парень, вертолётчик, о котором с большим теплом все там вспоминают.

Шахты, и весь посёлок – это отдельная песня, главное впечатление, которое я вынес оттуда – это появившаяся у меня твёрдая вера в коммунизм. Freeport – это огромное горное ущелье тяжело доступное, практически отрезанное от всего мира. Но всё равно оно охраняется со всех сторон полицией, армией и туда извне просто так никого не пускают. С первых встреч со спасателями я сразу попросил у них позвонить, вот они под эту мою просьбу и повезли меня показывать свой коммунистический посёлок. Намотали по нему километров тридцать, он очень большой, чистый, благоустроенный, но главное – коммунизм: стоит бензоколонка, ни охраны, ни кассы, подъезжает любая машина, наливает шофёр полный бак бензина и уезжает восвояси – вот это жизнь! Что ещё я мог подумать?

Покормили меня – тоже коммунизм: в столовую приходишь, набираешь себе всё что хочешь, сколько угодно, ешь и платить не нужно, пошёл дальше. Вот это да-а-а!

Только одно меня насторожило: все дома в том посёлке назывались «барак номер один», «барак номер два» и так далее. Короче, тут не было ни одного человека, который бы не должен был тут находиться. Индонезийские рабочие получают тут по 1000 долларов в месяц – это громадные деньги для страны, где средняя зарплата 100 долларов считается хорошей и можно прожить. Но «тысячу» во Фрипорте получают «не за просто так». Мне пришлось переночевать в этом посёлке, пока я долго дозванивался до нужных мне людей, пока договаривался насчёт нашего обратного отлёта, короче – пришлось остаться ночевать. И постепенно у меня всё сильнее и сильнее начала болеть голова и всю ночь я промучился совершенно без сна. Тут мне и объяснили, что «это большой радиационный фон так влияет – ничего страшного, пройдёт!» Люди, которые были вокруг меня, разъяснили, что «это только первые две недели так будет болеть, а потом привыкнешь и всё - перестанет! Мы тут по 20 лет уже работаем и живём – и голова не болит!»

Оказалось, что этим работягам-индонезийцам не разрешают привозить сюда семьи, только бригадиры и мастера имеют такую привилегию. Только раз в год им привозят сюда жён на неделю, и вот на этот период построены отдельные специальные бараки - семейные. Некоторые начальники участков живут тут в отдельных домах вместе с семьями, а простые работяги живут в бараках. Комнаты тут на четыре койки в два этажа – как у матросов на корабле. Народу много, но все вместе, кто живёт в комнате, никогда  не встречаются: работа идёт в 3-4 смены по 6-8 часов – пришёл-ушёл, а расселяют их по такой схеме, чтобы люди с одной смены нигде никогда не скапливались.

Свои огромные зарплаты работяги отправляют семьям, родным, у кого кто есть. Конечно, по сравнению с советскими сталинскими урановыми лагерями это просто курорт, но всё равно – «почти зона!» Тем более, что здесь работают, кроме индонезийцев, и американцы, которые тоже получают большие деньги.

Для меня главный итог посещения Фрипорта, кроме впечатлений о коммунизме, заключался в том, что удалось договориться с начальством, чтобы нашу экспедицию пропустили через посёлок после восхождения, вместо того, чтобы прорубаться снова с дикими папуасами через страшные джунгли. Так мы значительно сокращали путь: когда ехали сюда, то облетали весь остров, шли 160 км до горы, а тут в 50 км к югу приличный посёлок Тембагапура, а от него вертолёт до берега моря до международного аэропорта Тимука. Поезжай – не хочу! Весь мир бы сюда рванул поглядеть, но злые американцы этот путь засекретили и закрыли.

Правда, есть новые веяния как добираться до базового лагеря Пирамиды Карстенс: прилетаешь или приплываешь в международный аэропорт Тимука, там получаешь пермит, и тебя везут на вертолёте по специально выделенному «коридору» - вместо прямых 150 км летишь (и платишь – соответственно) – 250 км. Интересно, что никаких вертолётов кроме военных на острове нет, и потому фирмы, которые берутся возить сюда альпинистов, арендуют наши «КАмовы» из самой Малайзии, с нашими же экипажами. Получается страшно дорогой и длинный маршрут, но другого варианта пока нет. Время покажет. Ждём!

Короче говоря, после успешного восхождения на Пирамиду Карстенса (Пунчак Джайя) – 5030 метров, и после удачных спасательных операций, мы нестандартным путём выходили с маршрута – нас пропускали через секретный Фрипорт – посёлок коммунистических шахтёров. Только до этого нас предупреждали: «Не фотографировать!», но нашим ребятам всё «по фигу!» – ещё как фотографировали. А я метался от одного к другому и кричал: «Прекратите! Выкинут опять в джунгли по прежнему пути, или посадят тут на века!» Но меня никто не слушал.

А до этого была радостная церемония прощания с папуасами, с нашими доблестными носильщиками. Они свой лагерь на эти четверо суток устроили как раз по напрвлению к шахтам, на километр ниже. Посмотрел я на их лагерь – ребята жили в шалашах, постоянно жгли костры, и также ходил голые. Наутро носильщики помогли нам перенести наши вещи от Базового лагеря до Фрипорта. Конечно же, мы отдали все какие могли вещи папуасам в подарок, а главное – отдали ненужные ботинки, исполнили самую горячую мечту папуасов. Юра Савельев отдал свои ботинки старшине всех носильщиков. Надо было видеть счастье этого человека написанное на его лице! Он тут же надел их и побежал в них раскинув руки как птица крылья. Он прыгал с камня на камень, как горный козёл, визжал от восторга и светился неописуемым счастьем – вот теперь глядя на его лицо, улыбку можно было с уверенностью сказать, что мы с ним принадлежим к одному роду человеческому. Для папуаса способность и возможность хорошо и далеко ходить очень важна, и они все были уверены, что обладатель ботинок многократно выигрывает в этой способности, перед босыми соплеменниками, идти и идти куда хочешь. Мы смотрели на счастье папуаса в ботинках и радовались вместе с ним, только наши дети умеют так радоваться. Конечно ботинки были не новыми, треснутыми после двух экспедиций, но это было не важно. Может быть такое счастье можно сравнить разве что если белому человеку, у которого были «Жигули», вдруг подарят «Мерседес» 20-летней давности – вы же обрадуетесь?

Но как всегда в жизни бывает - счастье очень быстро кончается, так и у нашего папуаса оно длилось примерно десять минут. Неожиданно летун погрустнел, перестал прыгать, бегать, шёл всё медленнее, потом побрёл, упал и с трудом начал сдирать со своих ног счастливые ботинки. Когда он кое-как, со стоном и воплями, разулся, то на его ступни было страшно смотреть!

Дело в том, что ступня папуаса по своему виду – это тоже самое что и рука. Большой палец точно также отставлен в сторону и остальные пальцы разведены друг от друга, как на кисти руки. Нога у них служит не только для того, чтобы ходить, но и для совершения хватательных движений: для нас это невероятно дикое зрелище, без привычки, но даже при ходьбе все пальцы ног у них работают, они активно упираются о землю, как бы отталкиваются от неё, от неровностей на земле. Мы отталкиваемся всей ступнёй, потому что привыкли ходить в обуви, а папуасы ходят мягко, пружинисто, и следы у них на мягкой земле совсем другого вида – пальцы глубоко входят в грунт и видно, что они отталкиваются от краёв сделанного углубления. Когда же папуасы прыгают, через ручей, например, или через яму, то смотрят – что их ожидает после прыжка в месте приземления, и выбирают – если есть за что уцепиться, то они в момент касания поверхности хватаются пальцами ног за выступы, или за сучья, и за счёт этого не соскальзывают при приземлении. Я однажды обратил внимание, когда наш караван возле одного ручья преодолевал неудобно лежащее скользкое дерево, как прыгают папуасы. Мы-то в своих фирменных ботинках скользили за милую душу – как только ног не переломали! А наши проводники высмотрели в месте приземления в дереве углубление, сгнивший сучок, образовалась там ямка, вот они так прыгали, чтобы большим пальцем ноги попадать в эту ямку, хватались за край и отлично удерживались, не скользили, не падали. Белый человек на такой трюк просто неспособен со своей сжатой ступнёй.

Так вот наш друг папуас – старшина носильщиков, после «счастливых полётов» в ботинках Савельева, стёр в кровь свои растопыренные пальцы на ступнях, сорвал ногти, в общем – превратился за 10 минут в больного инвалида. Как он будет после этого возвращаться к себе за 160 километров – ума не приложу, наверное, его понесут. И как он после этого случая стал относиться к ботинкам – я не знаю, так как мы в эти минуты его болей и расстались. По крайней мере, ясно, что теперь ботинки не будут его горячей мечтой и голубым счастьем.

Мы улетели, папуасы не махали нам руками, они прощаются молча и бесстрастно, так нам показалось. А мы обсуждали совершённое: если бы не эта случайная спасательная операция, то мы бы все взошли на Карстенса, но и шесть человек – это наш успех. Жалко, что я сам не попал на самый верх, так что теперь остаётся задача – снова ехать на остров Новая Гвинея, искать своих родных, теперь, папуасов и снова с ними пробиваться сквозь джунгли. И особенность похода на Пирамиду – это именно не альпинистский интерес, а вся окружающая экзотика, на вершину отводят лишь 10 процентов устремления.

Половину маршрута на гору от базового лагеря мы прошли всей командой, как раз до той стены. За стеной начинается более-менее сносное восхождение, классический путь. Выход на него по стене существует пока только один: одна-единственная наклонная трещина, где-то под 45 градусов, которую делают за шесть верёвок, Егор и Валера оценили эту работу как «крымскую» тройку-бэ. Но если бы не было этой наклонной трещины, тогда восхождение по данному маршруту было бы невозможным, надо было бы искать другой проход. Когда выходишь со стены, то уже работаешь на нормальных скально-снежных склонах, а перед самой вершиной есть площадки.

Были мысли после спасательной операции и нам с Егором Тимме двинуть на вершину, но это было совершенно нереально по срокам, ещё четверо суток нигде не взять.