Сэр Крис Бонингтон женился на Лорите Макнотт-Дэвис. Церемония состоялась в Лондоне, в одном из престижнейших соборов, хотя оба молодожена постоянно живут в горах на севере Англии, в Лэйк Дистрикте. Медовый месяц жених и невеста проведут в Париже, затем поедут на Лазурный берег, где у Сэра Бонингтона также есть домик. Там знаменитый альпинист продолжит работу над своей новой автобиографией. Она должна выйти примерно через 50 лет после его первой книжкой, которую называют культовой или классической. I Choose to Climb называется..
Крису в прошлом году исполнился 81 год и он отметился восхождением на Олд Мэна, скальный останец на острове Хой. В 2014 году его супруга Венди скончалась от тяжелого заболевания головного мозга. Вместе они прожили почти 60 лет, тяжелым было расставание. В том же году скончался супруг Лореты Йан Макнотт-Дэвис, также известный альпинист, первовосходитель на Музтаг Тауэр (в частности), бывший президент УИАА и знакомый всем англичанам телеведущий научно-популярных программ. Собственно с этих двух печальных похорон и началось сближение Криса и Лорето, хотя знакомы они с 1981 года. Тогда Йан женился на молодой телеведущей чилийского происхождения.
17 марта на ютубе опубликовали прекрасный фильм об экспедиции на Эверест 1975 года, которой руководил Крис
Одно из самых смелых покушений. Ветер странствий № 15. 1980 год
25 сентября — 26 сентября
Внизу, в лагере 2, мы следили в бинокль и в 600-миллиметровую подзорную трубу за продвижением Дага и Дейгела, казавшихся крошечными черными точками, едва различимыми в окуляр. 24-го мы впервые заметили их в конце траверса вдоль линии веревок, навешенных ими в предыдущий день. Парни двигались успешно: было только 9 часов утра, и они уже находились в основании кулуара, ведущего к Южной вершине. Они исчезли в нем, и время потянулось томительно медленно. Периодически кто-нибудь разглядывал в бинокль верх кулуара. Должно быть, мы их уже пропустили, а может быть, они перешли на другую сторону гребня.
Было 4 часа дня. Ник Эсткуорт пристально смотревший в трубу, вскрикнул, увидев кого-то на верху кулуара. Мы столпились вокруг, нетерпеливо ожидая своей очереди посмотреть. Несомненно, ребята спускаются, иначе быть не может. Но затем стало ясно, что они все еще поднимаются и смогут достичь вершины, но в такое время дня, когда ночевка станет неизбежной. Я не думаю, чтобы кто-либо из нас хорошо спал в ту ночь, пока мы не увидели на следующее утро две фигурки, ползущие обратно длинным траверсом к лагерю 6. Затем было сообщение, что они дома, что победили вершину и отделались лишь укусами мороза в качестве расплаты за свой самый высокий бивак, который когда-либо существовал, и за одно из самых смелых покушений, которые когда-либо совершались на Эверест. Во всей экспедиции царила безграничная радость; я не мoг сдержать ликующий крик, закончив разговор с Дагом по радио. Дейгел едва говорил — так пересохло и воспалилось его горло.
Они были на спуске, но вторая группа уже поднималась. Мартин Бойзен, Пит Бордмен, Мик Бёрк и Пертемба вышли утром из лагеря 5, готовые либо к штурму вершины, либо, если бы Дейгел и Дат оказались в плохом состоянии, к полуспасательной операции. Кратковременная эйфория вскоре прошла: я должен был пережить еще две атаки на вершину, бессильный что-либо сделать и надеясь, что ничего плохого не случится. Я слишком хорошо знал, что следующие несколько дней будут адом, пока все восемь альпинистов не вернутся благополучно. Я с напряжением и беспокойством ожидал в лагере 2 двухчасовой связи, когда смогу узнать, что вторая штурмовая группа укрылась в лагере 6. С ними были шерпы Лхакпа Дорье и Мингма, которым поручалось принести кислородные баллоны для штурма.
В эфир вышел Мартин. Он сказал мне, что ни Мик, ни Лхакпа Дорье еще не прибыли. Только Мингма добрался до них. В результате кислорода едва хватало для Пита, Пертембы и Мартина в их восхождении на вершину на следующий день, и они считали, что Мик, казавшийся самым медленным из всех четверых, должен остаться внизу. Они находились в лагере 6 уже свыше двух часов, а его все не было.
В глубине души я слегка беспокоился за Мика. Когда я решил отказаться от участия в третьей штурмовой группе и вернуться в лагерь 2, я предложил Мику идти со мной, поскольку он довольно долго находился наверху в лагере 5. (Он прибыл с Дагом 18-го и до утра 23-го, когда я спустился вниз, провел здесь пять ночей. Однако к 25-му, ко времени подъема в лагерь 6, он провел там целых восемь ночей.) Он ответил, что сможет хорошо идти и в следующие несколько дней сумеет отдохнуть. Я знал, какой он непреклонный и как жестоко будет разочарован, если я, предложив ему участие во второй штурмовой группе, изменил бы решение. Поэтому я позволил ему остаться.
Но сейчас моя тревога, разбуженная Мартином, прорвалась со всей силой. Я сказал ему, что ни при каких условиях Мик не должен идти к вершине на следующий день. Я потребовал, чтобы он спустился вниз. Мартин был потрясен моей реакцией, и позже, когда он вышел в эфир, я понял, что мое распоряжение, вероятно, невыполнимо. Находясь в верхнем лагере на Эвересте, альпинисты в основном должны полагаться на самих себя. До этого момента все они были членами команды, зависящими друг от друга и от общего контроля руководителя, но завершающий бросок совсем другое дело. Здесь складывается ситуация, как в небольшой экспедиции или в Альпах, когда их собственные жизни - в их собственных руках и только они сами могут решать, как им действовать. Я сказал Мартину, чтобы Мик связался со мной, как только появится в лагере 6.
Первым пришел Лхакпа Дорье и смущенно рассказал, что задержался из-за неполадок с кислородом. Мик достиг лагеря немного позже. Мартин, почувствовав напряжение и подергивание перильной веревки, вышел помочь ему подняться последние несколько футов, схватил его рюкзак и сам убедился, насколько тот был тяжел. Мик, как всегда веселый, объяснил, что по моей просьбе перевязал некоторые перильные веревки внизу скального пояса, затем догнал Лхакпу Дорье и обнаружил, что его кислородный баллон неисправен. Мик дождался Мингму, возвращавшегося после доставки груза в лагерь 6, передал его исправный аппарат Лхакпа, направлявшемуся с грузом в лагерь 6.
Мое решение оставить Мика в лагере после его объяснений уже не казалось логичным, особенно после того, как они обнаружили под снегом еще два баллона кислорода. Когда ему передали, что я хочу вернуть его вниз, он сказал: «Крис мог вообразить невесть что».
Я сидел в палатке с включенной рацией, пытаясь писать письмо, когда из лагеря 6 раздался голос Мика. Я объяснил ему, что обеспокоен его медленным подъемом и столь долгим пребыванием высоко на горе. Он уверенно защищался. Не имело смысла спорить по радио, и я попросил дать мне Мартина: пусть сами решают, взять им Мика в штурмовую группу или отправить назад. Мартин, очевидно смущенный и озабоченный, сказал, что Мик, кажется, чувствует себя достаточно уверенно и что они не видят причины, по которой могли бы отстранить его от штурма вершины. Мне оставалось только предупредить, чтобы они держались вместе и, если кто-либо отступит, вернулись все вместе.
Оглядываясь назад, могу сказать, что даже это предупреждение было неосуществимым в реально создавшейся обстановке. Линия перильных веревок, следуя по ступенькам, протянулась на 450 м в направлении вершины Эвереста. Я просил слишком многого. Посовещавшись, они решили, что, если кто-нибудь пойдет настолько медленно, что поставит под угрозу достижение группой вершины, он должен повернуть назад, не доходя до конца перил.
Между тем третья штурмовая группа также выдвигалась к исходным позициям. Ронни Ричардс был уже в лагере 5 с шерпами Лхакпой Дорье и Мингмой. Тат Брейтвейт и Ник Эсткуорт находились в лагере 4. Шерп Анг Пхурба намеревался в этот день подняться снизу из лагеря 2 прямо в лагерь 5, набрав 1200 м высоты, чтобы, как я подозревал, показать нам, насколько сильнее он на высоте любого из нас.
Линия снабжения была напряжена до предела. Требовалось доставить в лагерь 6 четыре баллона кислорода для возвращения обессиленных восходителей, а также создать запас для третьего штурма вершины 28 сентября. Однако в лагере 5 имелось только три баллона, и Ник Эсткуорт добровольно вызвался в ранние утренние часы из лагеря 4 в лагерь 5 доставить кислородные баллоны. В пути с ним произошло удивительное.
«Я вышел, — рассказывал он, — по-моему, около 3.30 утра, поднимаясь по перильным веревкам в лагерь 5. Была лунная ночь, и очертания скал четко вырисовывались на освещенном снегу. Метрах в шестидесяти выше лагеря я огляделся. Не могу вспомнить почему, вероятно, почувствовал, что кто-то следует за мной. И увидел фигуру позади себя. Альпинист шел достаточно далеко сзади, так, что я не мог чувствовать его подъема по перилам, но не слишком далеко внизу. Я предположил, что он пытается догнать меня, и остановился в ожидании. Мне показалось, что и он остановился или двигался очень медленно, но не пытался подать сигнал. Я крикнул вниз, но не получил ответа и тогда подумал: «Черт с ним, пойду дальше. Возможно, это Анг Пхурба подымается из лагеря 2 и надеется удивить всех, придя в лагерь 5 раньше нас».
Я продолжал подниматься между тем местом, где заметил фигуру, и старым местом лагеря 4 (оно использовалось в предыдущих экспедициях и располагалось примерно в 180 м выше нынешнего лагеря 4 в середине Большого центрального кулуара), и она все еще находилась позади. То была явно человеческая фигура с руками и ногами, в одном месте я даже видел ее выше талии: неровность склона скрывала нижнюю часть тела. Достигнув старого места лагеря 4, я опять обернулся, но теперь там никого не было. Уж не произошло ли какого несчастья!? Шедший сзади, вероятно, не успел бы повернуть назад и спуститься по веревкам незамеченным, так как я видел почти весь обратный путь к лагерю 4. Все это казалось очень странным».
Придя в лагерь 5 около 6 часов утра, Ник Эсткуорт рассказал Ронни Ричардсу о происшествии. Тат Брейтвейт и шерпы вышли из лагеря 4 в тот же день позже и прибыли около 11 часов. Тат утверждал, что никто вскоре после его выхода лагерь не покидал. Человек, которого видел Ник, вероятно, не был членом команды.
На этот счет возможно несколько толкований. У восходителей бывают галлюцинации, вызванные недостаточной акклиматизацией. Вероятно, самая знаменитая история произошла с Френком Смайсом, который в 1933 году пытался взойти на Эверест в одиночку, после того как его напарник повернул обратно. Смайс не пользовался кислородом и на высоте около 8200 м был убежден, что связан веревкой с напарником. То была несомненная галлюцинация. Однако Ник Эсткуорт находился на много меньшей высоте, между 7280 и 7470 м, и имел хорошую высотную акклиматизацию. К тому же Ник был очень трезвой, лишенной фантазии личностью, с аналитическим умом математика. Я подозреваю, что имело место явление, связанное, вероятно, с тем, что случилось в этот день позже, или с трагедией, происшедшей в 1973 году немного ниже этого места: тогда погиб в лавине Джангбо, шерп, который работал в тесном контакте с Ником еще осенью 1972 года.
Тем временем в лагере 6 Бойзен, Бёрк, Бордмен и Пертемба готовились к штурму вершины, намереваясь выйти в 4.30 утра. Внизу было зловеще. Тонкая, высокая дымка покрывала горизонт на западе: море облаков почти поглотило долины, заполнило Западный цирк и заползало на стену. Погода угрожала испортиться, нужно было идти быстро, чтобы избежать ночевки.
Мартин Бойзен, самый нетерпеливый, двигался первым, следующим шел Пит Бордмен, за ним вплотную — Пертемба, Мик Бёрк замыкал шествие. Было почти невозможно держаться вместе, пока поднимались по перильным веревкам, так как каждый поднимался в своей манере и в своем темпе. К тому же высоко на Эвересте человек в защитных очках и маске как бы завернут в кокон.
Вскоре Мартина постигла неудача — вышел из строя кислородный аппарат и потерялась кошка. Это лишило его возможности продолжать восхождение, и он в отчаянии вернулся в палатку.
«Я влез внутрь, — вспоминал он, — и застонал от тоски, разочарования и жалости к себе. Позже выползло солнце, но поднялся непривычно сильный ветер. Я высунул голову и пристально осмотрел кулуар. Были видны две крошечные точки как раз под вершинным гребнем. Меня интересовало, где Мик, и когда две верхние фигурки достигли гребня, я заметил его в основании кулуара. Было только 11 утра — они шли отлично. Я закрыл вход. Ожидание стало почти невыносимым».
Пит Бордмен и Пертемба быстро продвигались, поднимаясь несвязанными выше перильных веревок вдоль цепочки следов, ведущих к основанию кулуара Южной вершины и затем на его верх. Хотя некоторые ступеньки были засыпаны снежной пылью, снежный покров был намного тверже, чем два дня назад. Пит, раз или два оглянувшись, увидел вдали фигуру, траверсирующую верхнее снежное плато, но предположил, что это Мартин или Мик, севший понаблюдать за ними, и что они оба вернутся в лагерь.
Достигнув Южной вершины, Пертемба с тревогой обнаружил, что засорился его кислородный аппарат. Неисправность была та же, что и у Дейгела; копаясь в аппарате, они потратили час, чтобы выковырять два дюйма льда, заполнивших воздушную трубку. Имея даже после этого отличный запас времени, они сменили кислородные баллоны и двинулись в путь. При этом они забыли связаться веревкой, но поднимались вместе.
Облака теперь вползали на стену, поглощая ее. Ветер постепенно усиливался, но видимость-была вполне приемлемой. Они могли видеть линию следов, извивавшуюся перед ними по юго-восточному гребню, и чувствовали себя в состоянии контролировать ситуацию.
Бордмен и Пертемба достигли гребня в десять минут второго, показав очень быстрое время, даже принимая во внимание следы, оставленные первой штурмовой двойкой. Они не были вознаграждены значительной перспективой, которой наслаждались Даг и Дейгел, так как были окружены принесенной ветром тонкой дымкой. Китайская каланча служила единственным признаком того, что они стояли на высочайшей точке Земли. Пит надел особую тенниску, подаренную ему в честь этого случая альпинистским клубом. Она была похожа на костюм средневекового рыцаря, надетый поверх лат. Пертемба вынул непальский флаг. Альпинисты сфотографировали друг друга, и Пит обратился к миру перед миниатюрным магнитофоном: «Хелло, это первая попытка звукозаписи с вершины горы Эверест. Не хотите ли вы что-либо сказать зрителям, Пертемба?» Послышался заглушенный шум, пока Пертемба освобождался от кислородной маски, но на вопрос, не устал ли он, ответил очень твердо: «Нет». Потом Пит рассказал в общих чертах об условиях и деталях восхождения и закончил бодро: «Вот только я нигде не могу увидеть отделения "Барклай-банка"». В этом общем расслабленном настроении они съели немного шоколада и мятного кекса, а затем начали спуск. У них еще оставался большой запас времени: было только 1.40 дня.
Они прошли не более нескольких ярдов, когда к их крайнему изумлению сквозь дымку начали проступать очертания чьей-то фигуры. Пит Бордмен вспоминал:
«Мик сидел на снегу в нескольких сотнях ярдов ниже пологого вершинного склона. Поздравив с восхождением, он пожелал заснять нас на перегибе гребня (как бы на вершине), но я рассказал ему о Китайской каланче. Тогда он предложил нам вернуться с ним на вершину. Я неохотно согласился, и он, почувствовав мое нежелание, переменил свое намерение, решив
подняться в одиночку, заснять ее, а затем вернуться после нас. Он взял камеру Пертембы, чтобы сделать несколько рекламных кадров наверху, а мы вернулись метров на пятнадцать назад и позировали перед его аппаратом. Раза два я сфотографировал Мика с голубым Питер-флагом. Он попросил подождать его у большой скалы на Южной вершине, где Пертемба и я бросили свои первые кислородные баллоны, веревку и пленку по пути наверх. Я сказал ему, что Пертемба хочет идти связанным со мной, поэтому он сможет догнать нас значительно быстрее. Мы двинулись обратно по гребню к Южной вершине».
После того как они расстались, погода начала быстро портиться. Охваченные усиливающимися мрачными опасениями, Пит и Пертемба немного спустились, чтобы подождать Мика.
«Казалось, все ветра Азии пытались сбросить нас с гребня. Было 4 часа пополудни, и небо вокруг Южной вершины Эвереста уже начало темнеть. Я сбросил в белесую мглу заледеневшие и бесполезные теперь защитные очки и в перчатках неуклюже попытался очистить лед с ресниц. Нагибая голову к снежной пене, я всматривался вдоль гребня. Мик должен был вернуться по крайней мере 3/4 часа назад. Мы ждали около 1,5 часа. От мест бивака Дага и Дейгела не осталось никаких следов. Небо, карнизы, снежные вихри — все слилось, видимость понизилась до трех метров, все следы занесло. Пертемба и я прижались к скале Южной вершины, где Мик просил подождать его. Пертемба сказал, что не чувствует пальцев рук и ног, меня тоже пробирал холод. Я думал о Мике с его очками, ослепленном снежным вихрем, преодолевающем короткий участок перил на взлете Хиллари с хрупким 30-сантиметровым надувом в сторону Непала и карнизами на тибетскую сторону гребня. Я думал о нашем собственном трудном положении: спуске по 250-метровому кулуару Южной вершины с 20-метровым взлетом посередине и затем пересечении половины 600-метрового огромного траверса над скальным поясом, пока не достигнем конца перильных веревок, протянутых от лагеря 6. У Дага и Дейгела этот спуск от их бивака до лагеря 6 занял в солнечную погоду 3 часа, но сейчас у нас оставался только час светлого времени. На высоте 8750 м граница между контролируемой и неконтролируемой ситуациями
узка, и мы понимали, что она находится в пределах минут; сильный ветер превратился в неистовый снежный буран, закрывший солнце, светившееся сквозь облака.
Нужно было решать. Я посмотрел на часы и сказал: «Будем ждать не более десяти минут». Пертемба согласился. Мы почувствовали облегчение, переложив некоторую ответственность на часы. Но время шло. Сперва мы пошли неверно — слишком далеко в сторону Южного седла. В 45 м ниже сделали обратный траверс, пока не обнаружили то, что считали кулуаром Южной вершины. Иногда буря ослабевала, и я смотрел вверх, пытаясь разглядеть скалы Южной вершины. Часы показывали половину пятого, а Мика все не было. Теперь мы должны бороться за собственные жизни. Ранний вечер медленно переходил в ночь, наш успех обернулся трагедией.
Пертемба не был техничным альпинистом, не имел опыта передвижения без перильных веревок или в плохих условиях. Сперва он шел медленно. Бесчувственными ногами я бешено
выбивал ступени на протяжении трех веревок и, в сущности, тянул его вниз, в гонимый ветром, ссыпающийся порошковый снег. Но Пертемба силен, легко приспосабливается. Он начал идти быстрее, и вскоре мы смогли двигаться вместе.
Находились ли мы в кулуаре? Я чувствовал внутри волну ужаса. Затем я увидел сдвоенные скалы в снегу, на которые обратил внимание утром. Отсюда мы спустились наискось и в сумерках увидели кислородный баллон Дага, отмечавший верх короткого участка перильной веревки над скальной ступенью. Мы подобрались к концу и, привязав к нему кусок веревки, спустились еще на 45 м. Отсюда продолжали спуск вниз и вправо еще на 300 м в направлении конца перильных веревок. Как только начали траверс, нас стали накрывать лавинки из сухого снега с вершинных склонов. К счастью, кислородные баллоны еще работали, и мы могли дышать.
Мы пробирались вслепую через тонкие ручьи ледяной крупы и снега, сыпавшиеся по наклонным скалам. Я почувствовал постукивание снега по голове и, взглянув вверх, увидел большую лавину, несущуюся прямо на меня. Пертемба припал к склону, держа пристегнутую к моему поясу веревку и туго выбирая ее. Врубив ледоруб в лед, я повис на нем. В течение нескольких минут вздыбившийся снег проталкивался надо мной и вокруг меня. Затем он остановился. Пертемба удержался; ледоруб оставался во льду. Мы двинулись дальше. Это было чудом, что в темноте мы нашли конец перильной веревки, маркированный двумя кислородными баллонами, торчавшими из снега. На перилах Пертемба спускался медленно, я безжалостно тянул его, пока он не крикнул, что потерял одну из кошек. Веревка, связывающая нас, зацепилась. Освобождая ее, я упал с 4-метровой скальной ступени, повиснув на перильной веревке. В одном месте участок перил был сметен прочь. В половине восьмого мы ввалились в штурмовые палатки лагеря 6. Мартин был там, и я разрыдался».
Перевод с английского А. Туника
