Статьи по истории альпинизма

Продолжение…

Начало. Общее…

Начало экспедиции…

Погода была стабильная и, после вечернего дождика, утро 30-го июня 1868 года было прекрасным. Трое англичан Адольфус Мур, Камминс Таккер, Дуглас Фрешфильд и французский гид Франсуа Девуассу собирались на восхождение в хорошем настроении. Переводчик Пол (Павел Пипия) накануне договорился с носильщиками, которые с рассвета уже ждали во дворе. Они взяли с собой лошадь, чтобы поднять груз, как минимум, до половины подъема. Провожать восходителей вышли на балкон пара «начальников» в пышных мундирах и их слуги. Всё шло хорошо.

Путь подъема отличался от маршрута акклиматизационного выхода. Оказалось, что правее, вдоль ручья, идет узкая тропа, которая выше серпантинами выходит на альпийские луга на уровне церкви.  Чудное место, подумали англичане, в Альпах здесь бы стояли шале и жили туристы. Тут на зелёной роскоши носильщики оставили лошадь и нагрузились сами. Когда подошли к леднику Орцвери, они чуть было не устроили забастовку, засомневавшись, выходить на лёд или нет.

 Помявшись и поговорив друг с другом, носильщики всё же пошли вслед за англичанами. Путь был достаточно прост, группа пересекла плоский ледник, обходя немногочисленные трещины. Чуть выше, за мореной и под защитой скальной стены Фрешфильд с друзьями увидели хорошее место для ночевки. Правда, как оказалось, там было несколько сыровато, но терпимо. Было 2 часа 40 минут дня.  Здесь разгрузились и носильщики ушли на ночевку несколько ниже.  Они расположились на ночь прямо на камнях, но под скальным навесом.

  Франсуа Девуассу развернул кухонное хозяйство и быстро приготовил суп, к нему полагалась жареная ветчина (ham). Ну, и к столу, конечно, нашлась пара бутылок отличного вина. Идиллия? Она длилась недолго. Невесть откуда появилась тучка и осыпала путешественников первыми холодными каплями,  потом с небольшой паузой, дождь усилился и уже сопровождался градом. Всё это вместе с порывами ветра загнало альпинистов и их гида под пологи палаток.  В 7 вечера они уже спали.

Из книги Фрешфильда

Ночь не принесла большого похолодания, но облака разбежались. В час ночи был подъем. Сборы достаточно растянулись, к выходу все были готовы в 2.45 утра. Собравшиеся альпинисты не нашли ничего лучше, чем подать сигнал  носильщикам о своем выходе выстрелом из пистолета. Так была передана информация, что они вышли на восхождение. Ясной договоренности между двумя частями группы не было, но местные носильщики по идее должны были дожидаться спуска группы. Никакой обратной реакции не поступило, и по ходу первого часа восхождения альпинисты несколько раз оглядывались и пытались понять, встали ли их спутники. Несмотря на еще ночное время, из-за яркой луны, была прекрасная видимость.  Мир блистал в своем ледовом великолепии, а вдали начинала зарождаться  утренняя заря.

 Вначале путь шёл пологим снежным склоном, восходители поднимались в направлении бокового ледника, круто падавшего в основное тело долинного ледника Орцвери.  Крутизна вскоре выросла и было решено часть пути пройти по скалам. Здесь передохнули, достали верёвку.  В этом месте Мур решил, что он оделся  слишком тепло. Он снял свой утепленную куртку (Cardigan waistcoat) и аккуратно спрятал её среди камней, будучи уверен, что заберет её на обратном пути. Так она там и осталась (до сих пор?)…

Предполагаемый путь. Фото с Summitpost, нитку маршрута я дорисовал

 Удобный рельеф способствовал быстрому набору высоты. Шли по легким скалам и снегу, через какое-то время пересекли ледник и поднимались уже прямо в направлении западной вершины. В 6.30 альпинисты остановились примерно на высоте 4500,  в 500-х  метрах по  вертикали от цели. Это было прекрасное место для того, чтобы полюбоваться окружающими видами. Было абсолютно ясно и путешественники с большим интересом обсуждали, что за горы они видят вдали. Восток был открыт полностью, но и на Запад  вид был очень содержательным, несмотря на лёгкие облака. Конечно, это наблюдение почти ничего не давало, альпинисты лишь убедились в том, что оледенение на Кавказе обширно и здесь есть огромное количество вершин, не уступающих альпийским по крутизне и высоте.

 Крутизна с этого места возросла. На какое-то время Девуассу уступил лидерство,то есть, право бить ступени, Таккеру.  Но вскоре под снегом оказался предательский лёд и произошла обратная замена. Французский гид опять пошёл вперед, теперь уже не вытаптывать, а вырубать ступени. Темп движения замедлился.

 На пути восходителей оказалась довольно неприятное препятствие в виде большой трещины, которую Фрешфильд  в своем отчете назвал бергшрундом. Шириной в метр, с полуметровой стеной на противоположной стороне. В принципе, не так сложно, Девуассу вырубил нормальные ступени, выбрался сам, за ним Фрешфильд. Когда пошел Таккер едва не произошла авария. Слабина веревки зацепилась в трещине за сосульку. При попытке освободить её, молодой англичанин чуть спустился вниз и поскользнулся. Он упал головой вниз и завис на веревке, которая шла от находившегося ниже Мура. Еще чуть-чуть и он мог сорвать Фрешфильда с Девуассу. Естественно, чтобы выбраться из неудобного положения, Таккеру пришлось потратить немало физических сил. Для других же это было преимущественно эмоциональное испытание, но все дружно предпочли просто посидеть на месте минут 10, чтобы прийти в себя. Сидели молча.

 Выше склон казался крутым и сложным, но на деле он был еще сложнее, чем казался. Лёд был покрыт тонким слоем фирна и вырубать хорошие ступени было нелегкой задачей. Часто они у Франсуа получались такими неудобными, что следовавшие за ним англичане были вынуждены буквально цепляться всем, чем можно за склон («руками и коленями»), чтобы не соскользнуть. «Это останется загадкой, как мы прошли от первой ступени до последней, не соскользнув ни разу». Общую картину дополнял сильный ветер, который постоянно бросал в лицо крупинки снега и заставлял  отворачивать лицо в сторону. Так продолжалось около четырех часов!

 Последние метры перед седловиной были попроще, склон стал более пологим и был уже чисто фирновым. Достигнув плоского места, Девуассу просто сел на мешок и сказал, что с него хватит, он будет отдыхать – «хотите, идите дальше сами». Англичане сочувственно переглянулись. Поначалу, эти слова никто не воспринял это всерьез. Однако не идти на вершину было нельзя, а при этом гид не проявлял никаких признаков восстановления. Англичане посмотрели в сторону более низкой Западной вершины: узкий, казавшийся опасным, гребень. Идти не хотелось, да и незачем. Путь на Восточную вершину выглядел более понятным и простым. Поэтому пошли, не дождавшись пока Франсуа завершит свой отдых.

 К вершине вёл  широкий снежный склон, выводящий на участок простых скал, потом был опять снег, опять немного скал уже у самой верхней точке. На последних метрах Девуассу догнал своих подопечных и разделил с ними радость победы. По очереди зайдя на вершинный снежный гребешок, счастливые восходители минут десять любовались панорамами с небольшой площадки в 3-4 метрах ниже. Был полдень, ясное небо, дул довольно сильный ветер. На Востоке альпинисты попытались определить нанесенные на русские карты Базардюзю и Шебулос. На Западе они искали Эльбрус, но не нашли его (позже с Эльбруса они видели Казбек). Четко определили группу Коштантау и, немного  с сомнениями, выделили группу Адай-хох. Больше гор на картах тех лет ничего не было, нужно было идти к их подножьям, идентифицировать, узнавать местные названия. Но в повестке дня на первом месте стоял другой вопрос.

Казбек с севера

Было ясно, что спускаться по пути подъема – это безумие. Для такой крутизны по представлениям того времени было необходимо идти в тройках: два гида – один альпинист, шедший по середине. А у них – один гид на троих. Хотелось бы спуститься к палаткам, но ладно, об этом можно подумать спустившись ниже. А начало пути вниз было очевидным. Еще в Тифлисе от ученых они слышали о пологом северном склоне Казбека, теперь видели его перед собой. Вопрос был в том, как найти правильный путь дальше, ниже плато. Пока же альпинисты в бодром темпе начали спуск на Север. Пара веревок потребовала попеременного движения, потом бодро пошли по мягкому снегу одновременно. Плато лежало примерно на 4 тысячах метров, но отдыхать на нем не хотелось. Нужно было спешить. Вскоре отпал вариант траверса массива с выходом к палаткам. Путь преграждали скалы и трещины.

 Из рассказов тифлисских собеседников и Хатиссяна англичане знали, что по Девдораку можно спуститься. Но где точно? Пока что выбрали для пути пологий гребень, который разделял ледник надвое. Вид с него был потрясающий: и на Казбек и вниз, где было видно участок Военно-Грузинской дороги.  Однако путь к ней не казался простым. Хотя до языка ледника спустились без проблем. Было уже полшестого и альпинисты очень хотели сегодня оказаться внизу, мечтали даже о гостинице. Однако здесь однозначный путь был потерян, если он и существовал вообще. Наши герои начали спускаться по каким-то травянистым кулуарам, заполненным лавинным снегом и ручьями. Выбирались на гребешки, смотрели, смотрели, и опять уходили в кулуары. В очередной раз выбрались на возвышенность, пока Франсуа не увидел где-то в стороне пасущихся коров. Тогда начали траверсировать склон в их направлении и вскоре заметили рядом расположенный кош с людьми.

Было 7.45, вечерело, когда счастливые восходители встретились с пастухами. Последовала длительная пантомима, из которой было ясно, что им предлагают переночевать здесь, прислонившись к каменной стене коша. Путь вниз долог и непрост, включает брод, который надо ходить утром. На том все и успокоились. Смертельно уставшие альпинисты напились вдоволь свежего молока и быстро «отрубились», полулёжа в разных позах.

Ночь прошла неспокойно, так как то и дело сквозь дрёму являлись к ним страшные рогатые монстры, которые нарушали сладкий сон иностранцев. В действительности это были мирные животные, козы и овцы, которые, как оказалось утром, сжевали пару развешанных для сушки рукавиц и гетры.

 Наступило 2 июля. Вышли очень рано, как было рекомендовано пастухами. Они же дали в сопровождение мальчика, который шёл с альпинистами да самой почтовой станции Казбека. Тропа вниз была красивой и хорошего качества, по пути встречались какие-то культовые объекты поклонения местных жителей. Что-то типа алтарей со множеством костей принесенных в жертву животных.

 От места выхода на дорогу до станции Казбек было порядка  8-9 километров. Альпинисты прошли его в удивительно хорошем темпе, настроение и погода были прекрасными. При подходе к гостинице они исполнили свой лучший йодль, надеясь на торжественный прием победителей. Однако никто их не встретил и особо не обратил внимание. Переводчика Пола нашли в кровати. Он всё еще страдал от лихорадки, которая началась в Тифлисе.  Его тут же обязали послать гонца за носильщиками.

 Пока ждали спуска носильщиков, выяснилась позиция местных жителей. Они были рады видеть гостей живыми, но совершенно не воспринимали слова о том, что те были на вершине. Всё изменилось, когда пришли носильщики.  Они спустили всё, как полагалось, даже нашли случайно забытые очки.  Тут уже все местные начали оживленно обсуждать рассказ о том, как носильщики наблюдали подъем альпинистов на крутом склоне, как ждали их внизу, выходили навстречу и были уверены в их смерти. Это было для них очень неприятно, ведь власти могли обвинить бы их в разбое и убийстве.

Поди, докажи!

Вместе с рассказом мальчика, который привёл англичан с Девдорака, складывалась полная картина их восхождения и спуска. И к вечеру «общественность» Казбека поверила в реальность восхождения. Было много рукопожатий и обниманий, тосты, опять пел хор. Словом, был небольшой праздник.

Фрешфильд тут же в духане написал короткую заметку, которую передал с одним из офицеров для публикации в газете «Кавказ».  На обратном пути, через месяц, они были опять в Тифлисе и увидели эту заметку. В комментарии к ней английских альпинистов и их французского гида назвали «современными Мюнхгаузенами»…

 Автор: Ельков А.Ф.

Команда ...

  По окончании университета, 23-летний Дуглас Фрешфильд стал готовить экспедицию на Кавказ. Для этого ему пришлось убеждать сначала Альпийский клуб и Географическое общество, а затем через русское посольство и царское правительство. Обеспечив финансовую поддержку и получив разрешение, можно было подумать и о составе экспедиции. Компанию ему составил Адольфус Мур (1841-1887 гг.), к тому времени один из наиболее квалифицированных альпинистов, имевших на своём счету несколько отличных первовосхождений, бизнесмен, юрист и дипломат.  Вторым спутником стал приятель Дугласа Каминс Таккер (1843-1922 гг.), тоже достаточно опытный восходитель, будущий профессор Оксфорда. Не сомневался Фрешфильд и в четвёртом спутнике: Франсуа Девуассу (1832 – 1905), гид из Шамони, постоянный его спутник во всех путешествиях, к тому времени ставший просто его искренним и близким другом. Девуассу стал первым альпийским проводником, выехавшим за пределы родных гор, сопровождая "господ альпинистов". Вплоть до 20-х годов нашего века любая экспедиция в отдалённые горные массивы непременно включала в себя альпийских гидов в качестве "ударной силы". 

Замечательная фотография

См. часть 1

Сидят слева - направо: Таккер, Мур и Фрешфильд. Стоит второй слева - Девуассу

Аргонавты XIX века

 Лондон путешественники покинули в январе 1868  года. Сначала до Франции добрались вдвоем: Фрешфильд и Таккер.  Здесь к ним присоединился Девуассу. Занятый работой Мур обещал присоединиться только в июне.  По дороге на Кавказ путешественники посетили Египет, Сирию, Леван и Палестину.  Затем. В первых числах мая 1868 года морем через Стамбул и Трабзон они добрались до Батума, потом до Поти. Впоследствии их не раз называли "аргонавтами», что они и сами «провоцировали». Как и древнегреческие герои,  английские альпинисты довольно смутно представляли, что их ожидает в стране "золотого руна".

 Лучшей картой, которую удалось раздобыть во время подготовки, была немецкая карта Коха. Чтобы оценить насколько ценная информация о высокогорье давалась на ней достаточно сказать, что на Большом Кавказе были отмечены всего две вершины: Казбек и Эльбрус. Представления о горах Кавказа в литературе тех лет были крайне искаженными. Считалось, что оледенение здесь незначительно и что кроме как на Эльбрусе и Казбеке вообще нет долинных ледников. Видный гляциолог Хайм оценивая площадь оледенения Кавказа преуменьшал её в 15 раз, так что в действительности площадь оледенения только Эльбруса в два раза превышала его данные по всему горному массиву.

Карта Коха

Надо ли говорить с каким интересом Фрешфильд  рассматривал новую "пятивёрстную" карту, которую показал ему в Кутаисе губернатор Мингрелии граф Николай Левашов.  В Тифлисе же англичане  смогли обсудить все вопросы с самим автором этой карты, руководителем Топографического ведомства генералом Йосифом (Юзефом, Осипом) Ходзько, который предоставил в распоряжение гостей свои материалы. Там же они ознакомились с уникальной гипсовой моделью рельефа Кавказа, как им сказали, такую же отвезли в Петербург в подарок Царю.

Генерал Ходзько

 Ходзько поделился своим опытом восхождения на Арарат, в районе вершины которого пробыл без малого неделю.  А также рассказал о своих неудачных попытках подъема на Казбек и Эльбрус. 68-летний генерал даже пытался отговорить англичан от бессмысленной, по его мнению, идеи восхождений на них.  И затем любезно предложил свои услуги в качестве гида по достопримечательностям Тифлиса. От него гости узнали очень много интересного о столичной жизни, истории и нравах города.

В столице Грузии путешественникам удалось также застать уже собиравшегося уезжать «на пенсию» в Германию знаменитого геолога Германа Абиха (слева), который достаточно хорошо знал и Казбек, и Эльбрус. Ученый дал весьма ценные советы по направления подъема на эти вершины. Весьма ценной была также консультация у другого известного немецкого специалиста доктора Густава Радде (справа), директора Ботанического сада в то время, успевшего достаточно много побродить по горным долинам Кавказа.

В период с 1847 по 1863 годы русские военные топографы проделали колоссальную работу. Какой огромный район был по существу впервые картирован, да ещё во многих регионах практически в условиях войны! Населённые пункты, реки, леса, дороги, доминирующие высоты - всё, что необходимо для военных действий в первую очередь, и для административного управления во вторую. Для альпинистов же... На карте Центрального Кавказа появились всего три новые вершины: Адай-хох, Дыхтау и Коштантау. Ну и были обозначены семь перевалов. Из высокогорных районов подробно исследован лишь район Военно-Грузинской дороги, в остальных же случаях вершины расставлены по засечкам, сделанным с равнин Предкавказья.

Русская карта 1869 года

   Словом перед путешественниками лежала абсолютная альпинистская целина. Для основной работы они ждали приезда Мура. А начали с Арарата, хорошо исследованного (восхождения Паррота и Ходзько) массива, на вершину которого подняться не удалось из-за глубокого снега и непогоды (было начало лета). Путешественники вдоволь поездили по Армении и  Персии, чтобы к 20 июня вернуться в Тифлис.

Арарат, рисунок из книги Фрешфильда

20 июля «аргонавты»  вернулись в Тифлис из поездки по Армении и Персии. Попытка восхождения на Арарат не завершилась достижением вершины. Слишком глубокий снег затруднил движение на последнем участке. Никто из англичан неудачей это не считал. Во-первых, потому, что на вершине до них уже были люди. Во-вторых, главное было исследование гор, а не «покорение» их высших точек.

С большим наслаждением заморские гости зашли в гостиницу «Европа». Наконец, после скитаний по средневековью, они ощутили простой и понятный комфорт действительно европейского размещения. К тому же их ждала аккуратно сложенная отставшая часть багажа.  Даже ничего не пропало!  Фрешфильд в своих воспоминаниях отдаёт должное российским властям. Тифлис, а позже Владикавказ и Пятигорск, оказались в своих центральных частях вполне по-европейски выглядящими. Широкие проспекты, гостиницы, магазины, красивые дома, Азия отступила на окраины.

21 июля в Тифлис прибыл Адольфус Мур. Из Лондона он добирался до Вены поездом от берегов Ламанша, затем пароходом до Константинополя. Оттуда морским путем в Батум. Дальнейшая дорога  заняла больше времени, чем предполагалось. Она была в ужасном состоянии, да и регулярных перевозок можно было ждать долго. В результате, пришлось пересаживаться от одних попутчиков к другим,  ехать на разных видах повозок, одна хуже другой.

До его приезда Фрешфильд уже успел разведать положение дел в Тифлисе.  Попытки официальным путем раздобыть транспорт до Казбеги были безнадежны. Все официальные лица были в возбуждении в связи с ожидавшимся прибытием наследника, Великого князя Александра Александровича. Все ходили при полном параде, все возбуждены и заняты наведением общего порядка в регионе. На почте англичанам также отказали. Пришлось обратиться к частнику.

26 июня 1868 года в час дня тарантас был подан к дверям гостиницы «Европа». Англичане уже насмотрелись на  особенности сервиса на Востоке, к отсутствию рессор, например, но всё же удивились. Повозка представляла собой просто короб без всяких признаков сидений, спинок, ковров и прочих удобств.  Жаловаться было некому, пришлось использовать собственный багаж, чтобы оборудовать сидения, застелить их собственными ковриками и спальными мешками.

После пыльных улиц Тифлиса путешественников ждала интересная и долгожданная встреча с древней столицей Грузии городом Мцхета. Ну не совсем городом, скорее просто остатками древней крепости. По грузинским хроникам, Мцхета была основана представителем пятого колена потомков Ноя.  То есть, это был один из старейших городов мира. Романтическое место. Здесь же находится место слияния Куры и Арагвы. Сразу за Мцхетой у путешественников была первая ночевка на придорожной станции. Обстановка была типичной для станций на Военно-Грузинской дороге. Это был двухэтажный каменный дом, в котором на первом этаже была просторная столовая, а на втором комнаты, с кроватями и матрацами. В столовой стоял постоянно действующий самовар и  импровизированный бар, стойка с винами. Везде можно было получить на ужин борщ, яйца, в некоторых местах – бифштекс.

27 июня. Проехали мимо города Душети и станций Ананур и Пасанаур. Остановились на самой большой и комфортной станции на пути – Млети. Она находилась у подножья скал и выше начинались серпантины.

28 июня. Фрешфильд отметил, что в Альпах не приходилось видеть таких крутых серпантинов. Понятно, что сами англичане на подъеме спешились и пошли пешком, срезая огромные петли дороги. Не стали ждать подводу и на последнем участке подъема на перевал. Правда, Фрешфильд натёр ногу и решил ехать дальше на тарантасе, остальные же шли до самого Коби. К концу дня прибыли на станцию Казбек, известную нам как селение Казбеги или Степанцминда, сейчас. Пола отправили на поиск человека, который мог бы сопровождать команду во время тренировочного выхода, запланированного на следующий день. И вскоре переводчик привел человека, которого назвал Алексисом и представил, как очень опытного охотника. Выглядел он действительно неплохо, в физическом плане.

29 июня. В пять утра вышли в направлении церкви Цминда Самеба, которая примерно на полкилометра возвышается над долиной. С собой прихватили еще и сторожа, который открыл дверь в помещение, предварительно забравшись вовнутрь через окно. Это всё, вместе с неаккуратным, давно не ремонтированным внешним видом и жалким видом внутренним, было удивительно для англичан, которые слышали об этом объекте, как об очень почитаемой святыне.

Как и планировали, отправились в направлении ближайшей вершинки, лежащей на противоположной от Казбека стороне долины. Пока шли по траве, Алексис легко успевал за гостями, но только начался снег, он резко остановился, категорически отказавшись идти вверх. Это косвенно подтверждало информацию о том, что местные охотники вряд ли будут полезны на восхождении в качестве проводников.  Англичане, ведомые французским гидом, успешно поднялись на вершинку примерно 3000 метров, вероятно, какой-то отрог гребня Орцвери.

Вид Казбека с вершины озадачил альпинистов. Они слышали, что у него две вершины, но впервые увидели это сами. И с этой точки казалось, что они почти равны по высоте. Увиденный крутой склон, который ведет на седловину между вершинами, показался вполне проходимым. Решено было попробовать через пару дней совершить восхождение.

Внизу англичан ждал приятный сюрприз в виде официальной делегации, прибывшей из Тифлиса. Это был губернатор в сопровождении свиты высокопоставленных офицеров. Всё это было связано с подготовкой визита Цесаревича. А приятность сюрприза состояла в том, что вечером гости попали на большой концерт местной самодеятельности. Как они поняли,  с песнями и плясками выступали представители разных народностей, живших вдоль Военно-Грузинской дороги.

Вторым приятным моментом было общение с неким армянином по фамилии Хатиссян. Это был вполне интеллигентный, образованный человек, который по каким-то причинам решил изучать горную природу в районе Казбека. Он жил в селении с начала лета и обошел все окрестные долины. Но главный интерес у Фрешфильда вызвал его пересказ собранных за это время местных рассказов и легенд.  Кроме фантастических пересказов старинных мифов, англичан очень заинтересовали рассказы о пещерах на склонах Казбека, в которых размещались какие-то церкви и жили когда-то монахи. Все сборы на восхождение были оставлены на следующий день…

Продолжение следует

 В этом году исполняется 150 лет началу систематического альпинистского освоения Кавказа. В 1868 году трое англичан вместе с французским гидом и сопровождающими лицами обошли весь Центральный Кавказ. Они совершили два исторических восхождения на Казбек и на Эльбрус, и в целом обозначили альпинистский потенциал района. Впервые на наши горы посмотрели глазами опытных горовосходителей. И Кавказ получил «высший бал», назван альпинистским Эльдорадо.  При этом гости старательно пытались искать аналогии кавказских вершин с альпийскими. И найдя их, указали,  что они  во многом схожи, но кавказские горы «только выше и красивее».

  Политическая ситуация (Кавказская война), трудности транспорта, дороговизна путешествия делали путешествие в горную часть Кавказа в середине XIX века делом практически нереальным.  Изучением его немного занимались ученые, которые работали при государственных учреждениях императорской администрации. Однако горы как таковые их интересовали не в первую очередь, и не во вторую. Ведь изучать нужно было всё: и природу во всём многообразии, и народы. Да и понятия об альпинизме, о восхождениях, просто о горах как отдельных объектах еще не было. Горцы редко давали отдельным вершинам имена, да и то они были связаны с их хозяйственной деятельностью. Подниматься на них можно было, например, с научной целью, но только на те, где можно пройти пешком.  Тем не менее, в ранние периоды освоения Кавказских гор были совершены смелые попытки. Однако назвать их альпинистскими восхождениями было бы преувеличением, по-моему…

 Ранняя история восхождений на Казбек по книге  Александра Титова «Казбек». Государственное издательство «Физкультура и спорт». Москва, 1938 г.

 Первые сведения о Казбеке. От XVIII в. дошло до нас сообщение, записанное несколько позднее грузинским писателем Иоанном Батонишвили в его сочинении «Калмасоба». Оно гласит, что некий Иосиф Мохевец «совершил восхождение на вершину Казбека, на которую не вступала нога человека». Если в основе этого легендарного сообщения лежит действительный факт восхождения, тогда безвестный мохевец становится современником, а возможно и предшественником знаменитого Жака Бальма, швейцарского крестьянина (не верно, к Швейцарии савояр Бальма не имел отношения, ред.), родоначальника альпийских проводников, который первым взошел на вершину Монблана (4800 м) в 1786 г.

Есть мнение, что Иосиф – это Безуртанов, ингуш из деревни Гергети, дед знаменитых гидов Яни и Исаака. В реальность этого восхождения трудно поверить, трудно придумать мотивацию, трудно представить технические аспекты, кажется, что подобное восхождение имело бы более «широкую прессу» и осталось бы в памяти тех же гидов Безуртановых. Они бы не молчали по этому поводу. Да и при попытках Паррота это обстоятельство было бы известно, и ему бы посоветовали соответствующего гида, либо рассказали о нём. Фрешфильд в своей книге приводит целую россыпь легенд, которые ему рассказали в Казбеги. Но в них нет и намёка на возможность восхождения. А сами горцы, даже самые сильные, принципиально отказались восходить, условно говоря, за «снеговую линию».

 Скорее всего, речь шла о выходе в высокогорную зону именно в плане поисков сокровищ. Ред.

 В это же время Якоб Рейнеггс, врач при дворе последнего грузинского царя Ираклия II, путешествуя, собирал сведения о Казбеке, который называл «снежной горой селения Степан-Цминда». Он записал предание о сокровищах, спрятанных на вершине этой горы, и снова сообщил о неудачной попытке некоего грузинского священника проникнуть к ней.

 Первые исследователи Ф. Паррот и М. Энгельгардт. Еще во время прокладки дороги, до открытия колесного движения по ней, в 1811 г. в ущельях Казбека работали будущие крупные ученые Фридрих Паррот и Мориц Энгельгардт. По поручению правительства они проводили первую орометрическую нивелировку Крыма и только что «присоединенного» Кавказа. Во Владикавказе их встретил один из князей Казбеков и проводил до сел. Степан-Цминда с отрядом казаков «ввиду опасности пути».

 Обоим будущим профессорам  Дерпта  вместе было всего-навсего 50 лет. Двадцатилетний Фридрих Паррот, будущий покоритель вершины Арарата, был еще студентом Дерптского университета. Он был полон юношеского задора и дерзаний. Пока Энгельгардт, на котором лежала вся геологическая часть экспедиции, исследовал окрестные ледники, совершая ежедневные восхождения к их языкам, он задумал взойти на вершину Казбека. Князья Казбеки подыскали ему спутников из числа местных жителей, но те, достигнув с Парротом снеговой линии, отказались следовать дальше. Паррот пытался идти один, но плохая дорога и собственная неопытность помешали ему подняться выше 3907 м.

 5 сентября, через пять дней после своей неудачи, Паррот снова вышел к вершине, но уже в сопровождении четырех солдат, которых ему дали из Степан-Цминдского укрепления. Тем путем, который знают теперь тысячи альпинистов, мимо Цминда-Самеба по хребту Квена-мта и через Гергетский ледник, они направились к вершине. Но припадки горной болезни у большинства солдат и разыгравшаяся снежная буря снова заставили их вернуться. Упрямый Паррот задумал третье восхождение и только рано наступившая зима заставила его вместе с Энгельгардтом прекратить работу и покинуть ущелье.

 Пребывание их на Казбеке значительно обогатило науку. В своем совместном труде, который вышел в 1815 г., Паррот и Энгельгардт дали первые сведения о флоре и горных породах Казбека, а также оставили интересное описание современного им Владикавказа и Военно-Гру­зинской дороги.

 Попытка доктора Коленати. Открытие в 1814 г. колесного движения по Военно-Грузинской дороге значительно облегчило путь к Степан-Цминде.

 В 40-х годах Казбек неоднократно посещал доктор Коленати, ученый, работавший в Петербургской Академии наук. Он исследовал геологическое строение Казбека и его ледники, иногда охотился на туров с мохевцами, сопровождавшими его в горах. 11 августа 1844 г. он предпринял попытку взойти на Казбек. В спутники себе Коленати отобрал пять человек из жителей сел. Казбек и Гергети. Ему удалось подняться на 500 м выше Паррота, но плохая погода заставила его вернуться.

 Он был уверен, что от высшей точки, достигнутой им (4436 м), до вершины оставалось всего 60 — 70 м. На самом же деле впереди лежал труднейший участок с подъемом более 500 метров.

*******

 В 50-е-60-е годы XIX века в Альпах произошли большие изменения, которые можно даже назвать революцией.

 После периода революций 1848-1850 годов и Крымской войны, в Европе наступило некоторое затишье, относительная стабильность.  Английская империя находилась на пике своего могущества, высоко возвышаясь над другими странами. Развитие железнодорожного транспорта облегчило организацию дальних поездок и путешествий, которые стали доступны даже представителям среднего класса. К тому времени Альпы стали модным местом отдыха для сотен  или даже тысяч туристов с Британских островов.  Многие из них начинали совершать  горные восхождения и постепенно проникались спортивным азартом.

 "Золотой век" альпинизма, так называют историки этого вида спорта период с 1854 по 1865 годы. Это был период интенсивного изучения высокогорной зоны и покорения основных вершин Альп. Инициаторами и главными действующими лицами были практически одни англичане, хотя при восхождениях им принадлежала чаще роль ведомых.  Основная же нагрузка падала на плечи нанимаемых проводников из числа местных крестьян и охотников, сильных, мужественных и выносливых "детей природы".

 Альпинизм тех лет  во многом носил исследовательский характер.  На восхождение было принято брать измерительные приборы, писались подробные отчеты,  в том числе по температурам на разных высотах.  Ведущие альпинисты стремились, прежде всего, найти новую непокоренную вершину,  отметиться в хронике красивым первовосхождением.

  Понятно, как бы ни был велик горный массив в центре Европы, количество «непокорённых» вершин всё же ограничено и из года в год стремительно уменьшалось. "Золотой век", как век первовосхождений, закончился в 1865 году, восхождением на знаменитый и труднодоступный Маттерхорн.  Еще оставались «не взятые» горы, но уже требовался некоторый новый тренд, новые направления.

   По окончании «Золотого века», когда главные первовосхождения были совершены,  в альпинизме наметился  некоторый  застой. И далее в Альпах эволюция пошла по направлению усложнения маршрутов, поиска новых путей к вершинам, стали совершаться восхождения без проводников и в зимнее время.

  Но принципиально новое слово было сказано Дугласом Фрешфильдом и его спутниками, который своим смелым путешествием на Кавказ в 1868 году, открыли новую главу в истории покорения гор: "Альпинизм за пределами Альп".  До них многие ученые исследователи посещали горные районы и даже совершили восхождения. Примером может служить всем известная экспедиция  в Южную и Латинскую Америку Александра фон Гумбольдта. Однако их подход никак нельзя было назвать альпинистскими. Мало интересовались они опытом горовосхождений,  плохо готовились к подъему в горы, при малейших технических сложностях ученые отступали, описывали маршруты языком художественной литературы, а не в виде передачи опыта последующим восходителям. То есть, до «Золотого века»  понятия альпинистской культуры не существовало, после 1865 года первым из своих коллег вырвался за пределы Альп именно Дуглас Фрешфильд. Он был и одним из самых богатых из альпинистов, и одним из самых фанатичных. Был профессионалом: альпинистом-географом, географом-альпинистом. Но на момент начала экспедиции Фрешфильд был просто свежим  выпускником Оксфордского университета, с солидным опытом альпийских путешествий и восхождений, и с уймой прочитанных книг.

 Сам Фрешфильд начал планировать альпинистскую исследовательскую экспедицию в какие-нибудь далекие горы еще в школьные годы, но окончательный выбор страны был сделан благодаря одному из активнейших лидеров Альпийского Клуба тех лет Херфорду Бруку Джорджу (1838 – 1910).

 Джордж не был среди учредителей  Альпийского Клуба в 1857 году.  Он присоединился к активистам только через пару лет. Какое-то время собрания Клуба проводились на территории New College, учебного заведения, в котором Джордж был одним из ведущих преподавателей.  В общем-то, тогда стало ясно, лучшего редактора для вновь создаваемого издания под названием Alpine Journal, лучше не придумать. Адвокат по образованию, он стал преподавателем ряда дисциплин, и ученым историком, высоко эрудированным человеком. Годы спустя, он написал несколько книг по истории, в том числе классический для Англии труд о России, то есть, о вторжении к нам Наполеона.

 Можете при случае ознакомиться. Такой другой взгляд из тумана на события 1812 года.

 Известно, что среди членов Альпийского клуба были споры о том, можно ли заниматься альпинизмом за пределами Альп. Джордж не принадлежал к числу любителей словесных дискуссий, но сказал самое весомое слово в этом споре.

 2 мая 1865 года он выступил на собрании Альпийского Клуба с достаточно большим сообщением под названием «Mount Elbrouz and attempted Ascent of  a Russian expedition». Позже текст этой небольшой лекции был помещен в первом томе Альпийского журнала.

  Начало выступления было достаточно оригинальным. Джордж упрекает английские власти, в том, что они позволяют «этим русским» украсть у Европы высочайшую вершину континента. Английское правительство протестовало, когда царь подавлял польское восстание, защищало черкесов, не дает «проглотить» Турцию, а тут молчок. Русские объявляют, что Эльбрус является высочайшей горой Европы, а не Монблан. Это воровство!

 Красивая заставка, не более того. Если разбираться,  то расположением Эльбруса в Европе, то есть, проведением границы по Главному Кавказскому хребту, мир обязан европейским ученым. В России всегда более популярной была идея границы по Кумо-Манычской впадине.  Но представьте, каково было бы европейцам выговаривать  это словосочетание!

  Далее Джордж дал  краткий обзор всего, что известно было о Кавказе, в том числе и как об альпинистском объекте.  И переходит непосредственно к анализу материалов в восхождении на Эльбрус 1829 года по материалам российско-немецкий ученых Ленца и Купфера. Подходит он к ним прямо скажем критически.

 Сам Джордж Эльбруса не видел, но думает, что на пять с половиной тысяч метров взойти без альпинистских навыков невозможно. Затем  следует предположение, что видеть  вершину  с большого расстояния Емануэль не мог,  следовательно, не мог видеть на ней горца. При этом Джордж почему-то определил, что смотрел генерал на Эльбрус с расстояния в 65 миль! То есть, дальше Пятигорска. Реальное расстояние по прямой от поляны Эмануэля до вершины вряд ли больше 12 километров.

 А раз генерал  говорит, что видел, значит,  врет, сознательно, чтобы отличиться перед  царем. А «черкес» Киллар врет, чтобы получить обещанные за восхождение деньги, а академики, которые тоже не видели его на вершине, подпевают генералу. Что с них взять, если они впервые  в жизни увидели  «живой» ледник. 

 Правда, Емануэль не говорил, что видел  Киллара на вершине, он лишь исчез из видимости в ее районе.  Киллар шел грамотно, точно по графику, намного впереди других, был в отличной физической форме. Если он не ходил на вершину, то значит, прятался часа два на скалах, чтобы обмануть «неверных». Но следом за ним шел казак, который мог видеть лидера  и отобрать в случае его неудачи первый приз. Кстати, горцы на практике показали, как надо ходить на Эльбрус англичанам, вскоре после  выхода статьи Джорджа, в 1868 году.

    И еще. Ни генерал, ни император, ни ученые не предавали факту восхождения какой-то чрезвычайной  роли. На первом плане стояли научные и политические результаты экспедиции. Что касается академиков, все они были блестящими учеными и  все их слова и собранные данные  отличались немецкой пунктуальностью и точностью.  Генерал Емануэль никак не выглядит  тупым служакой.  Хорошо бы он выглядел в глазах  более тысячи человек, если бы заставил их праздновать событие, которого не было.  Да и российские военные, офицерский корпус того времени, был едва ли не самым образованным и культурным в мире. Это было поколение Пушкина и декабристов.

  Словом, с выводами лекции Джорджа мы не согласны почти по всем пунктам. Именно с его подачи большая часть мировых справочников, энциклопедий и т.д.  не указывали и не указывают  Киллара Хаширова в качестве   первовосходителя на Эльбрус. Чаще всего называется имя Дугласа Фрешфильда, который присутствовал на той исторической лекции. И без сомнения 20-летний студент в мечтах уже переносился в загадочную страну,

  Чудесная фотография  и необходимый комментарий.

   «Ветер странствий» – для любителей гор и путешествий   моего поколения это сочетание слов звучит как что-то значительное. Так назывался ежегодник, выпускавшийся издательством ФиС. При дефиците тех лет на литературу и огромном спросе, каждый его выход был событием. И купить его  почиталось  обязательным, так же как и собрать коллекцию предыдущих выпусков.  «Ветер странствий» создавался Г. Трипольским и, благодаря его умелой работе,  каждая статья сборника читалась, и иногда читалась  и по много раз. 

 Мне посчастливилось попасть в число его авторов, в последнем сборнике, перед тем как выпуск этого издания прекратился.  На какой-то период вообще литература данного формата показалась исчезнувшей из нашей жизни.

   В начале нового века издатель, известный горный турист, мастер спорта Игорь Балабанов решился на настоящий поступок, попытался возродить выпуск ежегодника.  Такого же капитального формата и содержания.  «Чтобы каждый хотел поставить его себе на книжную полку» -  так он говорил о своей задаче.  

  Прежде всего, спасибо Игорю, спасибо за попытку, и за честь, которую он мне предоставил, пригласив в число авторов.  Но тут речь пойдет о критике. Дело в том, что для  иллюстрации статьи об истории альпинистского освоения Кавказа мною было предоставлено несколько фотографий. Из них опубликована оказалась одна. Но, к сожалению, подпись под ней была со мной не согласована. В результате появилась досадная ошибка. Которую я не вправе не попытаться исправить.  Мне кажется, что дело это важное.

   Когда я впервые (в 1982 году) увидел эту фотографию  в книге Р.Кларка «Иллюстрированная история альпинизма»,  посвященную 100-летию  английского Альпийского Клуба, я подумал также как сейчас редактор. Руководитель экспедиции достопочтенный  Дуглас Фрешфильд, имя которого известно любому грамотному альпинисту, представлялся важным и властным человеком. Это казалось естественным подумать, что именно он сидит в центре группы. Несколько смутило, но не заставило серьезно задуматься, что на других фотографиях, более позднего периода  (в ежегоднике Руского Горного Общества, польской книге Болеслава Хващинского  и  журнале «На суше и на море») пожилой  Сэр Дуглас не совсем  похож на мужчину сидящего в центре кавказской фотографии 1868 года. Наверное, изменился с годами….

   И только  в 90-е годы,  не помню уже где, но я увидел настоящую подпись под фотографией. И буквально стукнул себя по голове, да как же сам не мог догадаться, что  центральный персонаж фотографии – это не вовсе Фрешфильд.  И это логично и понятно, в центре должен сидеть самый авторитетный и опытный  участник экспедиции.  А им был  самый взрослый  в этой компании  – Адольфус Мур.  Ему было тогда 27 лет, это был  не только заслуженный в команде альпинист, но и  сложившийся бизнесмен,  сотрудник  Ост-Индийской компанией.  А его младшие партнеры, вчерашние студенты,  Фрешфильд (справа) и Таккер (слева) скромно  примостились внизу, сидя в восточном стиле, или по-колониальному.  Два друга, учившихся вместе, затем вместе путешествовавших и потом  вместе преподававших в Кембриджском Университете.  

   И это не всё, что хотелось сказать о подписи к фотографии. В «Ветре Странствий» написано, что Фрешфильд находится «в окружении своих единомышленников». Но разве это так ?  Посмотрите на окружающую публику! Какой типаж !

  Вот казак,  стоящий слева – это же вылитый Ерошка из «Казаков» Толстого.  Простота и бесшабашность, и в то же время огромная физическая сила видны в этом человеке.

А кавказец в центре! Кого он напоминает ? Мне лично - Шамиля Басаева. Какой самоуверенный и самодостаточный взгляд.  Как он держит оружие ! Сразу видно, с какой любовью он к нему относится.  Можно предположить, что и скакун у него из лучших, и вообще,  это какой-то независимый полевой командир того времени.

Какое уж тут единомыслие с англичанами ! 

Два других кавказца так же колоритны и характерны. Тот что справа,  похож на  торговца, он озабочен чем-то, наверное,  хочет не упустить возможности  заработать на англичанах побольше. Левый же смотрит самоуверенно и нагловато. Он одет, как ему кажется, богато и красиво. Видно представляет себя важным и уважаемым человеком. Возможно, это и есть переводчик экспедиции, иногда не очень надежный, иногда склонный к обману, но незаменимый менгрел Бакуа Пипия, окрещенный англичанами Полом. Случайно встреченный в Поти, он стал важной частью экспедиции. И, в целом, работа переводчика была оценеа положительно. Его рекомендовали второй кавакзской экспедиции 1874 года. 

  В контрасте с ними смотрится огромный Франсуа Девуассу, гид из Шамони. Здесь он напоминает просто слугу, постоянно (и этот момент) находящегося на службе. И когда у господ праздник, для него всё равно работа. Взгляд Франсуа какой-то отсутствующий и тусклый. Но какая мощная фигура! Девуассу действительно был больше слуга, чем гид.  По скалам лазить он не очень любил, ступени предпочитал  рубить медленно и капитально, не такие «на полстопы», как многие гиды, считавшиеся супермастерами. И с Фрешфильдом на сложные маршруты они просто стремились не попадать. Уже сам факт, того, что первыми на заключительном участке подъема на  Эльрус шли горцы Соттаев и Джаппуев, характеризует Девуассу, как не очень амбициозного человека. Ни Кнубель 1874 года, ни Бургенер 1884 и 1886 года, вперед себя никого не пускали. Говорят, что перед смертью Фрешфильд (ему было под 90) в бреду звал Франсуа и просил того достать горные ботинки. Отношение точно как к верному слуге. Отметим, что Девуассу скончался лет на тридцать раньше своего хозяина.

  Но всё же главная фигура композиции - Адольфус Мур. Вот уж кто по-настоящему играет свою роль. Для меня, например, по снимку абсолютно ясно, что именно Мур был главным авторитетом в экспедиции. Нет, он не был главным в определении маршрутов и графиков движения. Но именно ему была поручена важная секретная миссия. Как это было сделано и кем, узнать невозможно. Но упускать такую возможность британская разведка не имела права. Путешественник того времени, это, как правило, разведчик. А тут возможность проникнуть вглубь Кавказа, края  которому Англия долгое время активно помогала оказывать сопротивление России.

  Ну а как выглядел  тогда разведчик в представлении англичан?  Да вот так, как показал Мур!  Восток требует загадочности в облике, богатства в одежде и оружии,  разведчик ездит с сопровождающим его караваном. Зачем ездит? Всё должно  быть покрыто восточным туманом.  Загадочный человек встречается с местными  правителями, беседует с ним на равных, обсуждает какие-то наспех придуманные торговые дела. Потом тайно с кем-то беседует, ищет, кого можно подкупить, т.е. плетет интриги.  А сам продумывает и продумывает текст будущего отчета.

  На Кавказе всё было не так, как на Ближнем Востоке, в Индии или Юго-Восточной Азии, но сам облик разведчика Мур сохранил. Поэтому так театральна его поза, ничего от альпиниста, какой-то блестящий офицер со специальной миссией от Королевы!  В действительности всё было наверняка скромнее, и Мур не был ни офицером, ни профессионалом в разведке. Да и задачи перед ним стояли не экстремальные. Но принятие надлежащего образа ему, скорее всего, помогло. И отчет его понравился. Это подтверждает его карьерный рост, ответственные места, которые он занимал на службе. И то, что в 1874 году он вновь оказался в  составе альпинистской экспедиции на Кавказе. Хотя к тому времени альпинистских амбиций у него уже не было совсем. Так, просто позвали – и он поехал. Что, кстати, сказалось на ходе той экспедиции, которая сделала не так много, по сравнению с экспедицией Фрешфильда.

  Источником этого снимка называется семейный архив, нигде не указано в каком месте сделан снимок.  Друзья собрались втроем  в Тифлисе и там, вероятно, и сделана фотография.  Может мне кажется, но Фрешфильд и Таккер выглядят более загорелыми, чем Мур, который в горах еще не бывал.

Адольфус Мур –  альпинист № 1 60-х годов?    

Кто был сильнейшим альпинистом  Золотого века? Эдвард Уимпер!  Естественный ответ большинства знакомых с историей альпинизма.  Первовосходитель на Маттерхорн, Гран Жорасс, Эгюий Вер, Барр д’Экрен..  Конечно, сравнивать силу  и значение достижений альпинистов – дело интересное, хотя объективно некорректное. Французское капитальное издание «Знаменитые альпинисты» отмечает отдельными статьями только шесть из альпинистов, пик деятельности которых пришелся на 60-е годы XIX века.  По некоторым признакам они могут быть подразделены на пары.

 Одну пару составили Джон Тиндаль и Лесли Стивен. Именно их полемика в значительной мере отражала прогресс альпинизма в те годы. Ученый Тиндаль был старше Стивена на 10 лет. Он ходил в горы с научными и эстетическими целями, хотя честолюбия ему было не занимать. Однако увидеть профессора, идущего первым, было просто невозможно. Его оппонент Лесли Стивен входил в число интеллектуальной элиты Великобритании как бы с другой стороны. Это был один ведущих литературных критиков, искусствовед, писатель, журналист. Он был старше Уимпера, почти на 10 лет. Прекрасная физическая форма сочеталось у него с даром художественного восприятия гор. Стивен ходил много, однако по-настоящему сложных и эпохальных восхождений на его счету нет.

 Между двумя этими деятелями велась многолетняя дискуссия на тему, что главное в альпинизме. Вкратце дилемма была таковой: Для Тиндаля главное – это дух исследования,  для Стивена – дух приключения.

 Так же как нет их у других отмеченных статьями альпинистов:  Томаса Кеннеди и швейцарского профессора Эдмунда фон Фелленберга.

 Так что среди фигур, которые могли бы составить конкуренцию «одержимому Маттерхорном» Эдварду Уимперу,  серьезно можно рассматривать одного Адольфуса Мура. Они почти одногодки, Мур моложе Уимпера на полгода.

  Физически многие альпинисты Золотого века были готовы неплохо. Но на их фоне некоторые показатели Мура выглядели впечатляющими. Чего стоит, например, переход Курмайор – Монблан - Шамони за один день, или восхождение Гринденвальд – вершина Веттерхорн – спуск в Розенлауи – возвращение в  Гринденвальд за полдня. Это уровень современного спортсмена.

 Как и Уимпер, Мур  попадает в горы в 1860 году.  Уимпер был художником прикладного жанра, Мур начинающим небогатым бизнесменом, занимавшимся торговлей с Индией. Оба они не слишком восторженно смотрели на горную природу, по крайней мере, не фанатичная  любовь  к Альпам двигал их как альпинистов. Оба были практичными людьми, но, несмотря на это, оба не знали точного  ответа на вопрос, зачем им это надо. Они привыкли делать дело, которое начали до конца. И альпинизм  давал им  поле для деятельности, для раскрытия себя самого, также как и для удовлетворения своего тщеславия.

  В третий свой сезон, в 1862 Мур участвует в первовосхождении на четырехтысячник Фишерхорн. Его партнером по восхождении был Херфорд Джордж, о роли которого в истории Кавказа мы писали выше. В 1863 году Мур – уже сложившийся восходитель. Среди достижений сезона траверс массива Дом  и Лискамма.

 Пик активности Мура, как и у Уимпера приходится на 1864 – 1865 годы. И часть 1864 года они проводят вместе.  Сезон начался  с совместной экспедиции в Дофинэ, в массив Экрена. Уимпер с гидом Кроцем, Мур  с партнером Горацием Уолкером и гидом Христианом Альмером переходят из Ля Грав через перевал Бреш де ля Мэйж и далее совершают первое восхождение на высшую вершину Района - Барр д'Экрен.

После этого Мур с Альмером восходит на Монблан, присоединяется к Уимперу в Цинале, где они вместе проходят перевал Момминг. Затем в Оберланде Мур восходит на Алечхорн, Эйгер и  совершает рекордное по скорости восхождение на Веттерхорн.

 В 1865 в компании с Уолкером Мур как бы движется с востока на запад. Вначале - первовосхождение на Пицц Розегг,  в массиве Тёди, затем  первовосхождение на прекрасную вершину Оберальпеншток. Из Церматта – новое первовосхождение на четырехтысячник Обергабельхорн. И затем самое главное восхождение  – первый маршрут на Монблан с итальянской стороны – знаменитый гребень Бренва. Оно по праву носит имя Мура, который открыл его, изучил и организовал группу. В нее входили Г. Мэттьюз,  отец и сын Уолкеры (отцу было 59 лет) и гиды братья Андерегги, Мельхиор и Якоб. Это было сделано 15 июля, а днем раньше произошла катастрофа на Маттерхорне, на спуске погибли четыре из семи первовосходителей. Это было самое выдающееся восхождение Уимпера, но оно и поставило на него темное пятно на всю жизнь.

  Эта катастрофа очень сильно ударила по всей альпинистской жизни Великобритании. Она шокировала всё общество и первые годы многие даже боялись ходить в горы из-за страха общественного осуждения. Как написал один биограф Мура «он много сделал, чтобы вывести Альпийский Клуб из состояния маразма, в которое он впал после Маттерхорна». В отличие от Уимпера, личность которого альпинистская общественность Великобритании никогда не принимала, Мур пользовался великолепной репутацией. Он был секретарем Клуба, и ему постоянно предлагали стать президентом. Он отказывался, так как значительную часть времени проводил в поездках в Индию.

 В конце 60-х Адольфус Мур  открывает зимние Альпы, в течение нескольких лет он проходит ряд перевальных маршрутов и делает несложные восхождения. Его рассказы привлекают внимание альпинистов следующего поколения. И начинается целая компания совершения первых зимних восхождений, продвинувшая альпинизм в техническом плане

 Подводя итоги, скажу так. По рейтингу чисто альпинистских восхождений – лидер Уимпер. Но если на весы положить другие козыри (это, прежде всего, кавказская экспедиция, затем зимние восхождения и, в завершение, активная роль в общественной альпинистской жизни), то Мур обходит Уимпера. Правда, Уимпер еще много лет после того, как Мур оставил альпинизм, продолжал считать его своим главным занятием в жизни. Не только следил за всем происходящим и писал путеводители, но и совершил выдающуюся экспедицию в Южную Америку, много ходил в горах Канады.

 Уинстон Черчилль (1874 – 1965), кстати бывший в молодости альпинистом, и взошедшем на десяток альпийских вершин называет в своих воспоминаниях Мура «замечательным человеком». Но не за альпинистские заслуги, точнее, в первую очередь не из-за них. Немного тогда было в Англии таких «селф-мэйд» персон, как он. Начав карьеру бизнесменом практически с нуля, Мур переходит на государственную службу и занимает высокий пост личного секретаря  Лорда Рэндольфа Черчилля (отца Уинстона). А затем Муру доверяют более высокий пост - главы  Политического департамента  Индийского офиса. Довольно ранняя смерть от инфекционного заболевания, полученного во время очередного морского перехода, оборвала его развивающуюся карьеру политика. Мур умер в госпитале Марселя в 1887 году.

 Он был близок к тому, чтобы стать первым человеком, взошедшим на обе вершины Эльбруса, но не стал им....

 Дуглас Фрешфильд. Становление.

   Весь Лондон знал о восхождении на Монблан по уникальному театрализованному шоу, которое в течение нескольких лет проводил  в одном из лучших залов британской столицы   журналист Адам Смит. Спектакль повествовал  преимущественно о его собственном восхождении на высшую точку Альп в 1851 году. Также рассказывалось о Соссюре и Бальма, о гибели гидов в 1820 г и о «невесте Монблана», французской  графине Анриетт д’Анжевилль. Спектакль шел достаточно регулярно в течение 9 лет! Многие романтически настроенные особы женского пола,  выходя из зала, страстно желали стать альпинистками. И части из них это удавалось. На одном из первых представлений была состоятельная дама, жена «солиситера» Национального Банка  Генри Фрешфильда. В истории она так и осталась, как сама себя называла – Мисс Генри Фрешфильд (1814–1901), то есть, жена Генри Фрешфильда. В девичистве она звалась Джейн Квентин Кроуфорд, представительница мощного рода, который до сих пор играет в жизни Великобритании значительную роль. Её два брата были видными политиками своего времен. С собой мадам привела  маленького сына. Его звали  Дуглас и  родился  он  26 апреля 1845 года.

 Первое свое восхождение  Дуглас Фрешфильд  совершил в 1850 году, возрасте 5 лет, в горах Уэльса. Это была высшая точка района – гора Сноудон. Несложная, конечно, по тропе. Его отец занимал один из важнейших постов в Государственном Банке Британии,  мать  увлекалась  литературой, историей, географией и … альпинизмом.  Родители    брали  с собой единственного сына  в Альпы, куда они выезжали  почти каждое лето.  Особенно насыщенными были их путешествия 1859 и 1860 годов, когда они прошли пол Альп, при этом совершили четыре альпинистских восхождения. Мисс Фрешфильд даже написала отдельную книжку по этому поводу: «Леди на альпийских тропах». Первая альпинистская книга, написанная женщиной, между прочим.

     Будучи студентом,  Фрешфильд  уже самостоятельно каждое лето выезжает в различные районы Альп для исследований и восхождений. В семнадцатилетнем возрасте он впервые поднимается на Монблан. Его гидом был  Франсуа Девуассу, высокий сильный мужчина, отличавшийся добрым нравом и большой физической силой.

  Дуглас Фрешфильд, несмотря на молодость, успел внести свой вклад в освоение альпийских массивов в  период «золотого века».  Объектом исследований он с друзьями  выбрал  горы  Ломбардии (Бергамские Альпы),  Доломиты, Энгадин (Ченгало, Презанелла, Чима ди Брента и др.). Всего на счету Фрешфильда 20 первовосхождений в Альпах, самым популярным сейчас является классический маршрут на Тур Ронд в массиве Монблана.

 Но первым его по настоящему выдающимся достижением была экспедиция 1868 года на Кавказ, которая признается первой в  главе "Альпинизм за пределами Альп"...

Продолжение следует, часть 2

 Статья с сайта russianclimb.com...

Часть 1.

 Пласа де Мулас – это базовый лагерь нынешних экспедиций, то есть место скопления коммерческих групп, многочисленных слабо подготовленных любителей и обслуживающего персонала. В 1954 году там уже была постоянная стоянка. Здесь располагались и военные, помощь которых обещал Перон.

Принято считать, что ниже были «подходы», а выше – это уже восхождение. Лулу ходил по этому маршруту на вершину дважды в 90-е годы. При этом всегда силился узнавать места, где они спускались 40 лет тому назад. Тогда всё было как в тумане, так что узнавалось плохо. Сейчас в сезон на горе многолюдно, тысячи людей, сотни палаток, Пласа де Мулас обычно гудит. Уж он, Лулу,  точно там гудел. Пару раз «набирался» там основательно…

Разные команды по-разному, то есть, в разных местах, могут устраивать высотные лагеря. Но в целом, постепенно сформировалась схема действия, применяемая прежде всего для коммерческих команд.

Первый лагерь Канада (4900м). Продолжительность подъёма 2-5 часов, набор высоты 600 метров. Подъём по тропе, местами, где круто – зигзагом. Вообще, выше «Пласа де Мулас» находится большое количество мест для ночёвок. Путь проходит мимо скал Конвея и Пласа Калифорния (4600 м).

В последнее время стало модным делать  остановку на перекус в верхней части Portezuelo del Manso (5200 м). Это место ещё называют Cambio de Pendiente, что значит «смена склона», или же «Пласа Аляска» или «нижнее Гнездо кондоров». Настоящее «Гнездо Кондоров» расположено на высоте 5400 метров.

Приют Antarсtida Argentina (5500 м) ныне уже не используется, выше него расположен участок, называемый «Жёлтый балкон» (Вalcon amarillo). Далее поднимаются по осыпным тропам к приютам (местам ночёвок) Plantamura, Libertad либо Berlin (5900-6000 м). Имеющийся здесь стационарный приют может быть рассмотрен только как место вынужденного ночлега, планировать его в качестве места ночёвки не стоит.

Заранее необходимо чётко распланировать использование собственных палаток. Район «Берлина», к сожалению, достаточно перегружен людьми, здесь грязно и неуютно. Для многих восхождение заканчивается именно здесь. Метрах в 100 выше по склону можно расположиться на площадках так называемых «Белых скал» (White Rocks). Место здесь кажется более приятным и защищённым, чем стоянка «Берлин».

Перед восхождением, с вечера, рекомендуется посмотреть (пройти пешком) путь подъёма, чтобы уверенно идти здесь в темноте.

Штурмовой день: исходный бивак (5900-6100 м) - вершина Аконкагуа (6968 м). Решающий выход занимает 10-18 часов, включая спуск. Технических сложностей нет, подъём идёт преимущественно по осыпным склонам, кое-где по скальной тропе.

Выход с биваков «Берлин» или «Белые скалы» планируется на ночное время: с 2 до 5 часов. В темноте люди идут зигзагами по тропе, идущей по осыпям и лёгким скалам. На высоте 6300 метров в основную тропу слева вливается тропка с маршрута «Польский траверс».

Далее тропа идёт вдоль жёлтых скал вулканического происхождения и по неприятному осыпному склону выводит на плоский участок, потенциальное место для ночёвки на Independencia (6500 м). Находящийся здесь деревянный «Приют Индепенденция» (Независимость) пребывает в жалком состоянии, он полуразрушен и не защищён от ветров. Тем не менее, в нём будет принято немного отдохнуть, может даже и перекусить.

Далее тропа выводит вас на Cresta del Viento (Ветряный гребень), участок, открытый ветрам, далее путь мимо характерной скалы «Палец» (El Dedo) траверсом ведёт по направлению к главному кулуару «Каналета». При этом существует несколько троп и оптимальным считается набрать немного высоты до входа в кулуар.

«Каналето» можно назвать узким кулуаром или даже жёлобом, заполненным разнокалиберными осыпями. Это самый тяжёлый участок маршрута – физически и морально. При плохой погоде, при снегопаде здесь могут возникнуть трудности при передвижении, особенно вниз, в состоянии утомления. Перепад высоты в Каналето около 400 метров, крутизна достигает 35-40 градусов. Здесь может быть несколько троп, прежде всего, потому, что спускаются иначе, чем поднимаются. По-разному идут группы и в разных погодных условиях. При наличии участков снега идут обычно по ним, так как это облегчает подъём. Темп движения по «Каналето» достаточно разный в зависимости от физического состояния альпинистов. Рекомендуется следить за минимальным темпом – за час восходители должны набирать не менее 80 метров по высоте.

В верхней части «Каналето» уходят направо, на гребень, соединяющий Северную и Южную (низшую) вершину. Гребень зовётся «Гуанако», видно, в честь найденных на нём останков ламы.

Отсюда вершина уже рядом, однако, предстоит преодолеть ещё пару мест, которые могут быть покрыты льдом и представлять некоторую опасность. Здесь лучше идти в кошках, даже если есть хорошие следы предыдущих групп.

Вершина Аконкагуа представляет собой достаточно пологое плато, которое в хорошую погоду можно всё обойти, чтобы заглянуть на противоположные стороны горы. В плохую погоду лучше сразу начинать спуск. На верхней точке Южной Америки установлен массивный крест, в основании которого хранится «вершинная книга».

Спуск. Именно на спуске с Аконкагуа происходит большая часть несчастных случаев. При плохой погоде, на фоне большой усталости альпинисты могут сбиться с правильного пути, поскользнуться и получить повреждения, которые на высоте иногда бывают фатальными. Поэтому лучше всегда идти единой группой, под управлением местного и своего гида.

Расчёт времени на спуск – на 20-40% быстрее подъёма. Главная сложность и опасность – это изменение погоды и действие горной болезни, которую здесь называют индейским словом «пуна».

Сейчас на Аконкагуа ходят сотни, маршрут позволяет подниматься людям без всякого альпинистского опыта. Маршрут Гуанако, идется пешком. Если бы не ветра, восходили бы почти все.  Почти все….

Те, кто хочет разнообразия, выбирают польский маршрут.  Однако в последнее время почти никто  по настоящему польскому маршруту не ходит, все уходят на классический маршрут

Страница истории в журнале.

Первая альпинистская попытка восхождения – это немецкий профессор Пауль Гюссфельд. Не повезло ему.  Он нанял лучшего альпийского гида своего времени Александра Бургенера. Но тот подхватил, какую-то инфекцию в Чили и на восхождение не пошёл.  А без него уже не стал рисковать и сам Гюссфельд.

 Затем появляется фигура Маттиаса Цурбриггена.  Это самый знаменитый представитель своего рода, до тех пор, пока не появился горнолыжник по имени Пирмин. Швейцарский гид  первым поднялся на вершину.  А через несколько дней  повторил маршрут с организатором экспедиции английским джентльменом Фицжеральдом.   Вот их фото, с чувством юмора у них было всё в порядке.  Печально, что Маттиас под конец жизни спился, обнищал и покончил, в конце концов, с собой.

 Поляки! Польский маршрут… Берардини всегда любил поляков. Они вели себя дерзко или даже нагло в горах в районе Монблана, многих французов это раздражало.   А вот Лулу любил с ними поболтать,  выпить и пошутить. Много у него приятелей в Польше, где и как они только не знакомились!  Часто на хижинах и даже на маршрутах.  Берардини  иногда гостил у живущего в Шамони Тэда Вовконовича, там всегда было весело и душевно.  Польский  экспедиционный альпинизм, прославившийся в 70-80-е годы, начинался именно на Аконкагуа. С дерзкого (опять это слово) восхождения 1934 года по новому маршруту. Тогда это было там четвертое-пятое восхождение вообще.  И надо же, так получилось, что тот же день с другой стороны поднялись итальянцы, их экспедицией руководил знаменитый Джервазутти, по прозвищу  Фортиссимо - «Сильнейший». Легендарная личность. Берардини  чувствовал себя как французом, так и итальянцем. И гордился этим.

Южная стена

 О своем восхождении Лулу рассказал людям тысячу,  или две тысячи, или больше раз. Так что в голове уже был  четко сформулирован краткий конспект. Сначала - как радужно всё начиналось. Пара почти анекдотов. Потом - как поняли, что обратной дороги нет, спуститься по таким скалам у них не хватит снаряжения. Как начинало доходить, что они в смертельной опасности. И как ему пришлось выйти на ключевое место с уже помороженными руками.  Он помнил свои чувства, о которых предпочитал не говорить никому: отчаяние, ярость, злость на всех, и больше всего на гору.  Слезы на глазах,  ругань на устах, но он пролез! Все признали его главным героем восхождения, мол, он всех спас. Ценой черных пальцев!

 Какой была бы его жизнь без этого.  Лучше? Что об этом думать? Грохнулся где-нибудь, как Лионель или как Кузи…   Сколько друзей и знакомых погибли в горах! А он умирает в постели. Это судьба…

 На вершине тогда не задержались, да толком и не были на ней. Нужно было спасаться. В начинающейся темноте четверка измученных  альпинистов добралась до приюта Перона (сейчас Индепенденция). Какая радость – нашли бутылку с керосином. Как делили натопленную водичку! И всё время выглядывали в темноту,  где же еще двое. Как они выжили, сидя на скалах!   Утром на спуске встретили  спасателей из горной военной школы.  Странным сейчас кажется, что первым делом они стали курить.  Потом их вели под руки,  несли, везли на мулах, на машинах в госпиталь в Мендосу. Всех потом обрезали, кроме Параго.  Удивительно, что Робер уберегся – нельзя сказать, что он себя жалел.

Сейчас на Южной стене несколько маршрутов, половина из них впервые пройдено сумасшедшими словенцами. Но все кроме одного  не повторяются. Ходят лишь их маршрут, точнее вариант их маршрута, с выходом на вершину найденным Месснером.  В 54-м у  их команды не было такого ледового опыта, тогда вообще не ходили по такому льду. Хотя можно было и рискнуть. Но они выбрали выход по скалам и дорого за это заплатили.

И в памяти опять возникает чувство досады.  Но больше всего это относится к 1995 году…

В конце января 1995-го они приехали в  Аргентину….  Раста до этого не ходил на высоту.  Ну, ясно, что нельзя было начинать с такой стены!  Когда они пришли под Стену, прошел снегопад, сантиметров 40 выпало снега. Лулу попытался убедить Расту пройти нормальную акклиматизацию, сходить на Нидо де Кондорес. Но тот упорствовал, говорил, что останется наблюдать за стеной, что этого достаточно. Упрямый был парень. Берардини пошел один на Пласа де Мулас и на Нидо. Когда вернулся, Раста уже был на стене.

Но виноваты еще и корсиканцы. Откуда не возьмись, появились гид с клиенткой на Южную стену!  Нужно быть совсем ненормальным, чтобы вести туда клиента. Да еще женщину, на такой опасный маршрут!

 Чувство вины и досады не покидало Люсьена.  Не  могло покинуть и даже сейчас, накануне смерти. Как всё началось?  Лулу в отличие от своих  многих своих сверстников никогда не стеснялся появляться на скалах.  Часть его друзей, утратив с  возрастом физические кондиции, начинали чувствовать себя неуютно  среди молодежи. Берардини же легко находил друзей среди представителей новых поколений.  Его авторитет был высок, его узнавали, ценили, да и любили, наверное…

 В Монпелье есть свои скалы, Клярэ называются. Не топовые, конечно, главных специалистов, звезд здесь не увидишь. Для местного пользования.  Берардини бывал там  регулярно. Однажды Лулу сказали, что на скалах появился необычный парнишка.

 Когда он впервые увидел этого парня на скалах, невольно вырвалось: «Что этот чертенок здесь делает?».  Негры  занимались скалолазанием редко, как и плаванием. Лулу не искал этому объяснения, просто удивился. Его звали Югу Бозиль, он был метис, получивший за дреды кличку Раста.  Югу  оказался общительным мальчиком, резковатым и прямым, и явно не глупым. И очень упорным.  Его папа был из известного гаитянского рода, но с французской мамой жил недолго. Детство Расты было самым что ни есть дворовым, тем более, что значительную его часть он провёл в Кот д’Ивуаре.  Необходимость постоять за себя, привела Расту в тренировочный зал.  Он даже стал мечтать о карьере гимнаста. Но для большого спорта было поздновато.  Да и травмоопасный это вид, раз-два и  связки на коленях порваны.   Так и случилось. Нужно было искать другое применение своих недюжинных сил. 

 Раста быстро  стал просто ближайшим другом. Он хотел быть первым не только на домашних скалах, где стал тренером детей и юношей. Бозиль выезжает в другие районы, пробует самые сложные маршруты. Его замечают.

 И как логическое продолжение Лулу и Раста вместе приезжают в Шамони. Первый взгляд на Гран Жорасс – «я пойду его соло и зимой». Собственно, это говорил новичок в горах. А ведь сходил. А летом 1993 года Югу выходит на Западную стену Пти Дрю на неповторяемый маршрут Томаша Гросса. По середине стены, самый прямой и почти сплошь итэошный… Его восхождение было признано лучшим во Франции в том году. Приз присужденный Федерацией Раста не получил… его уже не было в живых…

Рекорды Аконкагуа  

Лулу перелистывает страницы, внизу перечисляются некоторые рекорды. Многие его сверстники отрицательно относятся ко всей этой рекордоманией. Аконкагуа за 2 часа с копейками с Пласа де Мулас!  В беговой форме, строем, троечкой. Итальянская сборная по ски-альпинизму. Молодцы! 

А разве не вызывает восхищения  испанец Фернандо Гарридо, проживший на вершине Аконкагуа 66 дней.  Скоростное восхождение  Лулу еще мог себе представить, примеряя к себе. Он не раз бил рекорды на разных маршрутах, даже когда остался без пальцев. А вот два месяца на одном не очень приветливом месте – извините, это никак. Сколько же нужно было вина занести!

Ну и Южная стена. Австриец Бубендорфер прошел её за 11 часов. Об этом не хотелось слышать. Пижон, наверняка повесил сначала веревки. Раста был лучше его, и шел 8дней. Хотя они зачем-то пошли втроём. С дамой, которой на стене было явно не место. И еще пару дней они сидели на вершине в палатке. Женщину потом удалось спасти, а Югу умер на руках у спасателей…

«Куда вы меня несёте?» – Лулу с удивлением увидел аргентинских солдат, которые неизвестно как оказались в госпитале.  Они подхватили его лёгкое, невесомое тело и понесли молча,  как-то жестко и не гуманно. «Почему мне не дают воды? Дайте воды!”. Солдаты уносили его куда-то вниз и уже не казались солдатами. «Прости Раста!» - я не сберег тебя. Сзади где-то мелькнула и исчезла знакомая до боли панорама Южной стены Аконкагуа….

Валерий Худаев. Батька Горбунов и сын, Публикация 1988  года. Журнал "Турист"...

Наше время, время широкой гласности, возвращает из забвения, восстанавливает в праве на сострадающую совесть и память советских людей имена. Имена громкие в 20—30-е годы и малоизвестные человеку из 80-х. Это неправда, что мертвым ничего не надо. Им нужна честь имени, это нужно их близким, нам и тем, кто будет после нас.

Наш очерк посвящен одному из ближайших помощников В. И. Ленина по работе в Совнаркоме, выдающемуся организатору науки, герою гражданской войны, первому советскому академику-географу, замечательному путешественнику и незаурядному альпинисту Николаю Петровичу Горбунову. Сотни бесстрашных исследователей, ученых, горных туристов, альпинистов, рабочих экспедиций, простых носильщиков-таджиков, людей, которых трудно упрекнуть в излишней сентиментальности, называли его ласково и доверительно — батькой, а себя шутливо «бандой батьки Горбунова» — честь немалая для любого руководителя во все времена. Но он ее заслужил сполна.

Много сил и энергии отдал Горбунов исследованию Средней Азии, главным образом Памира, этой удивительной высокогорной области нашей страны, неизменно возглавлял Таджикско-Памирские экспедиции Совнаркома и Академии наук СССР вплоть до трагического 1938 года.

...Беда, как известно не приходит одна — женам и детям, близким и дальним родственникам репрессированных было суждено убедиться в этом на собственном страшном опыте. Но об их судьбах известно еще меньше. Поэтому мы расскажем и о Горбунове-младшем. Андрею едва минуло семнадцать, когда он стал сыном «врага народа». Но выстоял. Ему помогли святая вера в отца, грядущую справедливость, собственная воля и мужество, поддержка и участие добрых и смелых людей, которых он всегда встречал на своем долгом и тернистом пути.

Доктор физико-математических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР Андрей Николаевич Горбунов более десяти раз побывал на Памире, провел там в общей сложности около трех лет, был начальником высокогорной зимовки, возглавлял юбилейные экспедиции, посвященные памяти отца и других славных первопроходцев, стерших «белые пятна» с лика «Крыши мира».

Уютная квартира на пятнадцатом этаже громадного дома, взметнувшегося ввысь на тихой улочке неподалеку от станции метро «Академическая». Много вечеров провел здесь автор этих строк. Квартира напоминает небольшой мемориальный музей. Кажется, что академик Горбунов вышел ненадолго и скоро вернется. На стенах его фотографии в походном снаряжении, виды Памира, ледника Федченко, пика Коммунизма. На полках труды академика (избранные сочинения недавно изданы и тут же стали библиографической редкостью), книги его сподвижников, сына...

Внимание привлекают фотографии: Ленин, выступающий на митинге, а рядом Горбунов, Луначарский и Горбунов... А вот личные записки вождя, адресованные Горбунову. Некоторые из них удалось чудом сохранить. Здесь трепетно хранят память об отце и деде.

СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ

Н. П. Горбунов родился в 1892 году в Красном Селе — неподалеку от Петербурга. Семья придерживалась передовых по тому времени взглядов. Николай учился в школе для детей рабочих, основанной отцом — инженером-технологом местной писчебумажной фабрики. Затем последовали Петербургское реальное училище и технологический институт, который Николай Петрович позже назовет «школой науки и революции».

В дни Февральской революции Горбунов принимает активное участие в демонстрациях, митингах, знакомится с большевистскими листовками и газетами, много размышляет. Привлеченный в мае 1917 года А. В. Луначарским к агитационной работе, с гордостью писал матери, что проводит тактику большевиков. В июне Николай — член РСДРП(б). Тогда же назначается заведующим Информационным бюро ВЦИК.

На четвертый день Великого Октября Горбунова вызвали в комнату № 67 Смольного — рабочий кабинет В.И.Ленина.

«Владимир Ильич меня не знал, член партии я был совсем молодой», — вспоминал он много позже. Рекомендовал Горбунова старый революционер В. Д. Бонч-Бруевич. Он уже давно присматривался к молодому человеку, видел «в деле» в трудные дни от Февраля к Октябрю. Так Горбунов стал секретарем Совета Народных Комиссаров (СНК) и личным секретарем Ленина.

Это он вел протоколы заседаний Совнаркома, ставшие ныне бесценными историческими реликвиями. Когда над Петроградом нависла большая опасность, Н. П. Горбунова назначили председателем эвакуационной комиссии. На этом посту он остался и после того, как 10 марта 1918 года специальным поездом правительство РСФСР выехало в Москву. В августе Горбунов был утвержден по рекомендации Ленина заведующим Научно-техническим отделом ВСНХ. О том, насколько он энергично взялся за работу, свидетельствует хотя бы такой факт — уже к концу следующего года в разоренной стране действуют 33 научно-исследовательских института.

Но военная обстановка становится все тревожней. Горбунов просит направить его на Южный фронт. С конца 1919 года он становится начальником политотдела 14-й армии, действующей против Деникина. С наступлением генерала Врангеля Горбунов назначен членом Реввоенсовета 13-й армии, действовавшей на крымском направлении. За непосредственное участие в победоносных боях, успешное проведение мобилизации, за организацию «Кампании победы» Горбунову вручена высшая награда Советской республики — орден Красного Знамени.

В середине декабря 1920 года двадцативосьмилетний Николай Горбунов по предложению Ильича становится управляющим делами Совнаркома, контролирует исполнение постановлений Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны (СТО), составляет повестки дня заседаний этих важнейших государственных органов, выполняет сотни неотложных поручений вождя.

Как страшную личную трагедию, самое величайшее горе воспринял он кончину В. И. Ленина. С первым же поездом прибыл Горбунов в Горки и, отдавая последний долг вождю, снял с френча самое дорогое, что у него было, — орден Красного Знамени и положил его к ногам Ильича.

(Из многих орденов, которые вернули позже их владельцам, остался лишь один, именно горбуновский, за № 4272, который видели в Мавзолее на френче Ильича по 1938 год. Затем его заменили орденом, которым была награждена Клара Цеткин. Сейчас орден Горбунова находится в Центральном музее В. И. Ленина.)

Горбунов не медля ни дня, отдал распоряжение составить точную опись документов Совнаркома, запечатлевших мысли и дела вождя, собрал воедино и все адресованные лично ему ленинские письма и записки, свои записи поручений Владимира Ильича, которые аккуратно вел из года в год. Распорядился сделать их машинописные копии. Значение столь дальновидного подхода к ленинскому наследию, которое проявил в те скорбные дни Горбунов, переоценить нельзя...

...Казалось бы, управляющий делами Совнаркома не мог и помыслить о дальних странствиях и походах, буквально заваленный делами с утра до поздней ночи. Но он нашел время, чтобы блестяще осуществить свою «хрустальную» мечту. Этой давней грезой был для него Памир. В 1928 году началась продолжавшаяся до трагического 193S года его работа по изучению географии, геологии и природных ресурсов Тянь-Шаня, Памира и всей Средней Азии...

На Памир!

Было это во время празднования двухсотлетия Академии наук (1928 г.). На торжество прибыли крупные ученые из многих стран мира. В перерыве одного из юбилейных заседаний Николай Петрович долго беседовал с известным немецким метеорологом профессором Фикером. Выяснилось, что у них, выражаясь современным языком, одно хобби — Памир.

Надо сказать, что здесь они не были оригинальны. Уже многие годы Памир — «Крыша мира», как издавна называют это высочайшее на земле плоскогорье, будоражил умы русских и иностранных ученых.

Десятки крупных исследователей, путешественников и геологов считали за честь проникнуть и изучить эту изумительную горную страну. Но «белых пятен» здесь оставалось еще много.

Беседа навела на мысль о создании совместной советско-германской экспедиции. Сказано — сделано. Николай Петрович приложил огромные усилия для осуществления этого проекта.

Сама экспедиция стала возможна только через три года. Понадобилось провести огромную подготовительную работу, согласовать планы, добиться разрешения правительства. Время ведь было трудное, не хватало средств и на, казалось бы, более актуальные задачи. Огромная роль Горбунова в осуществлении экспедиции была настолько неоспорима, что Академия наук назначила его руководителем. Во главе немецкой группы стоял В. Рикмерс. Финансировалась экспедиция Академией наук СССР, а также Германским и Австрийским альпийскими обществами на паритетных началах. В ее состав с советской стороны вошло немало замечательных ученых и крупных общественных деятелей: Д. И. Щербаков, профессор, Н. В. Крыленко, генеральный прокурор РСФСР, О. Ю. Шмидт, заместитель наркома статистики...

Николай Крыленко в группе выезжающих на Памир

Для того чтобы понять, какое важное значение придавалось самой экспедиции, назовем хотя бы несколько лиц, входящих в ее Научный совет: академики С. Ф. Ольденбург, В. Л. Комаров, А. Е. Ферсман...

Деятельная подготовка к работам экспедиции началась уже в январе 1928 года. Научное оборудование и часть экспедиционного снаряжения были закуплены в Германии. Заботу о палатках, спецодежде, альпинистской обуви, специальных видах продовольствия взял на себя В. Рикмерс.

Предстояло работать в совершенно глухих, безлюдных высокогорных местах. Здесь лишь редкие стада овец могли служить подспорьем для питания людей, а незначительный травяной покров не мог прокормить большое количество вьючных животных. Пришлось начинать с завоза фуража для верховых и караванных лошадей, муки, консервов, топлива, с закупки овец и баранов.

В городе Ош организовывались и снаряжались караваны экспедиции. Они один за другим выступали в путь по большой памирской дороге. Общий путь всех отрядов шел через Заалайский хребет в долину Маркансу, печально известную гибелью в ее зыбучих песках многих караванов.

Горбунов оставался в Москве, обеспечивая все необходимые материалы экспедиции. Наконец и его небольшая группа выступила из Оша с караваном, направляясь по более короткой дороге к озеру Каракуль. В первых числах августа группа без особых приключений достигла Каракульской базы экспедиции. Но здесь уместно вернуться несколько назад и рассказать о планах, которые поставили перед собой путешественники.

К черту на рога…

Глава немецкой экспедиции Вилли Рикмер-Рикмерс был одним из известнейших путешественников и исследователей Средней Азии. Горбунов вместе с ним наметил два предварительных плана: один — поход по Памиру к «белому пятну» — пику Гармо, подступы к которому никогда до этого не были рекогносцированы и исследованы. Высота его тоже была неизвестна, но определялась примерно в 7 тыс. метров над уровнем моря; в случае неудачи другой план предусматривал исследование пика Кауфмана (ныне пик Ленина), который, по предварительным данным, был значительно выше Гармо и на который, естественно, еще никто и никогда не взбирался.

Горбунов и таджики

Был намечен маршрут: Москва — Оренбург — Ташкент — Андижан — Ош и далее без малого 400 километров верхом на лошадях через перевал Талдык, на высоте 3 700 метров, в долину Алая, затем через перевал Кызыл-Арт на Заалайском хребте, восточнее пика Кауфмана, оттуда по Памирскому тракту к озеру Каракуль. Отсюда экспедиция должна была свернуть в сторону через перевал Кызыл-Белес, направиться к основному лагерю — у Танымасского ледника...

На Казанском вокзале членов экспедиции провожала целая толпа. «Пишите почаще», — кричали провожающие.

«И вы нам!» — воскликнул весело Николай Васильевич Крыленко.

— Но куда, назовите ваш адрес, — недоумевали провожающие.

— К черту на рога!

— Так и писать!

— Да, так и писать!

Действительно, шутка шуткой, но представьте неизведанные дороги и тропы той поры, беснующиеся банды басмачей на Памире, и вы поймете, что в реплике Крыленко скорее звучала суровая реальность, нежели юмор.

«Дорога на Ош отвратительна, — вспоминал один из членов экспедиции. — Машина лишь носит громкую кличку автобуса, а на самом деле это большой допотопный грузовик с шатким навесом от дождя. Он то и дело застревал в грязи или проваливался в огромные колдобины, грозя опрокинуться...» И тут могли помочь лишь плечи пассажиров. А после Оша даже такая дорога исчезла, поехали верхом, отягченные всяческой поклажей и оружием.

Банда выбирает атамана

Экспедиция пересекала долину реки Маркансу, окаймленную тесным кольцом высоких снежных гор. Имя ее в переводе на русский означает «Долина смерти». Она погребла в своих песках не одного путника. Все здесь было мрачно, серо, уныло: ни травинки, ни кустика, ни одного зверька или пичужки. Все мертво. Песок слепил глаза, засыпал ноздри и рот, мучительно хотелось пить.

Экспедиция, по рассказам очевидцев, представляла в этот момент чрезвычайно своеобразный вид. Пропыленные, в потертой, грязной одежде двигались усталые путники. Николай Петрович, желая подбодрить свой отряд, шутил, смеялся.

Кто-то, отъехав в сторону, вдруг схватился за бока и воскликнул: «Товарищи, да ведь мы смотримся настоящими разбойниками, оборванцами». Невольно сорвавшееся определение было очень удачно.

«Банда батьки Горбунова!» — подхватили все сразу. Николай Петрович не протестовал, сразу вошел «в роль». Кинооператор Топчан так и заснял «банду». С этого момента Горбунов навсегда превратился для членов этой и всех последующих экспедиций в «батьку».

Не узнаешь меня?

Наконец с большими тяготами экспедиция добралась до Танымаса (в переводе — «Не узнаешь меня») — «белому пятну», туда, где еще не ступала нога человека, В высокогорном лагере было отвратительно: пыль, духота, чрезмерная сухость воздуха. Появилась непреодолимая жажда. Несмотря на огромную усталость, люди рвались вверх к ледникам.

На генеральном «военном» совете было решено разделить русскую часть экспедиции на две группы. Одна во главе с Горбуновым направляется на юго-запад по Бартангу, исследует эту реку, переваливает в долину реки Язгулем и выходит ее верховьями со стороны Танымасских ледников. Другая под началом Шмидта отправляется для исследования ледника Федченко, с тем чтобы выйти в конце концов в долину реки Язгулем для встречи с группой Горбунова. (Кстати сказать, именно после этой экспедиции Шмидт «заболел» Арктикой и остался ей верен до конца.)

Долго ли, коротко ли, группы, пройдя намеченный путь, соединились. Об этом свидетельствуют шуточные стихи:

В Язгулем мы попали,

это вам не хи-хи!

Неизвестно нам тоже,

за какие грехи.

Газета «Известия» писала: «...в результате всесторонних работ экспедиции тайна так называемой неисследованной области полностью раскрыта. Все россказни о неизвестной народности, обитающей в верховьях Язгулема, Ванча и Танымаса, оказались вздором. Таинственные перевалы Кишал-Аяк пройдены...»

Скупая газетная заметка оставляет «за кадром» все тяготы многокилометрового высокогорного пути по неизведанным тропам, вершинам и перевалам почти без снаряжения, нехватку продуктов, теплой одежды и многого другого.

Даже сейчас, по прошествии шестидесяти лет, поражает размах работ, выполненных экспедицией Горбунова. Было обследовано и тщательно изучено и заснято специальной фотограмметрической съемкой подробного масштаба «белое пятно» Памира площадью свыше 3 000 кв. километров. Открыто тридцать крупных ледников. Экспедиция также открыла около пятидесяти горных вершин высотой от пяти до семи тысяч метров, многочисленные заоблачные перевалы.

Альпинисты экспедиции совершили около тридцати восхождений. Семь из них на вершины свыше 6 тыс. метров и одно на пик Ленина высотой в 7 134 метра. Об обширнейших зоологических, ботанических, минералогических, лингвистических коллекциях и говорить не приходится...

Экспедиция была полностью закончена к 1 ноября. В ее состав в общей сложности входили 107 человек, не считая носильщиков. В иные дни число их доходило до 50 человек. За время работы такой грандиозной по тем временам экспедиции не было ни одного серьезного заболевания. Несмотря на то, что сотрудники экспедиции неоднократно подвергали свою жизнь опасности, несчастных случаев было мало. Пострадавшие три человека поправились еще во время работ и вернулись домой вполне здоровыми. (Весьма поучительный факт и для нынешних путешественников!)

Горбунов на Памире

Понадобилось два года, чтобы проанализировать с достаточной полнотой результаты работы Памирской высокогорной советско-германской экспедиции. Они превзошли самые смелые ожидания. Были созданы совершенно новые карты огромного региона. Установлены новые районы питания правых притоков Амударьи, по существу открыт гигантский ледник Федченко, колоссальные гидроэнергетические ресурсы края и многое другое. Труды Памирской экспедиции вышли в свет десятью объемистыми выпусками...

Здесь, вероятно, следует сделать оговорку. Размеры журнальной публикации не позволяют проследить маршруты всех отрядов экспедиции 1928 года и даже отряда самого Горбунова, разбившихся на небольшие группы и выполняющих каждый свое, строго определенное задание. Всем, кого интересуют подробности, мы рекомендуем прочесть замечательную книгу, выпущенную издательством «Наука» в 1987 году: «Н. П. Горбунов. Избранные труды. По неисследованному Памиру». (Составителем этой книги является профессор А. Н. Горбунов, сын Николая Петровича Горбунова.)

В статье-отчете «Некоторые данные о географических работах 1928 года в области белого пятна на Памирах» (так тогда называли Памир) Н. Горбунов, в частности, писал: «...август и сентябрь во льдах Памира чудесны, неизменно ясные до прозрачности горизонты, теплые тихие дни, не слишком морозные ночи, отсутствие всяких бактерий и связанных с ними простудных заболеваний создают отличные условия для лагерной жизни, для научной работы и для альпийского туризма, Заалайский хребет и ледниковый Памир с его неисследованными уголками, высокими хребтами, огромными вершинами и гигантскими ледниками, представляют собой превосходный объект для развития у нас массового здорового горного спорта, закаляющего организм, воспитывающего волю и делающего человека смелым, мужественным и нестрашащимся препятствий и трудностей... Невзгоды путешествия быстро забываются. Но неизгладимым следом запечатлевается радость познания природы и овладения ее тайнами».

«Дожать» вершину

...Минуло пять лет. Все новые экспедиции снаряжал Горбунов на Памир.

Вот как описывает активный член Таджикско-Памирской экспедиции 1933 года М. Ромм свои впечатления о первой встрече с Горбуновым: «Большой кабинет уставлен книжными шкафами, завален образцами минералов... Из-за письменного стола встает высокий, слегка сутулый человек... Лицо не расплывается в официально-любезную улыбку, не становится подчеркнуто серьезным. Николай Петрович смотрит спокойно, чуть-чуть благожелательно. Первая встреча, обычно определяющая отношения, складывается просто и легко... Я слушаю рассказ Горбунова, бессменного начальника ТПЭ, и под этот рассказ карта Таджикистана оживает...»

В 1933 году было решено подняться на пик Коммунизма (тогда Пик Сталина) — высочайшую вершину нашей страны (7 495 м). Непосредственно в восхождении приняли участие десять испытанных альпинистов: Н. Горбунов, Е. Абалаков, Д. Гущин, А. Гетье, Н. Николаев, Ю. Шиянов, А. и Т. Харлампиевы (отец и сын), А. Цак и В. Маслов.

Альпинисты приехали на ледник Бивачный 24 июля и сразу же стали вести подготовку к восхождению. Они забрасывали по восточному отрогу, ведущему к вершине, продовольствие, устраивали промежуточные лагеря. Часть пути по этому отрогу была еще в прошлом году разведана Горбуновым. С высоты 6 400 метров 22 августа на штурм вышло шесть человек во главе с Горбуновым. Носильщики уже не могли подняться выше. Альпинисты несли двухпудовую метеостанцию, приборы, фотоаппараты. Дополнительная нагрузка сильно изнуряла людей и тормозила восхождение.

Здесь следует подчеркнуть, что Горбунову в это время было уже за сорок — слишком много для того, чтобы заниматься высотным альпинизмом. Товарищи по экспедиции отговаривали его от непосредственного участия в штурме вершины. Он выслушал их доводы, а потом отвечал: «Пожалуй, мне все-таки надо идти. Могут встретиться непредвиденные трудности. Без меня могут не «дожать» вершину. А она должна быть взята во что бы то ни стало. Это ведь не спортивное восхождение, а научное задание, задание правительства...»

И трудности не заставили себя ждать.

...Высота 6 900 метров — осталась тройка самых сильных и мужественных: Горбунов, Абалаков и Гетье. Они ослабели от восьмидневного недоедания и долгого пребывания на огромной высоте.

Обстановка между тем продолжала ухудшаться: налетела снежная буря, окончательно занемог Гетье — тяжелейший сердечный приступ. На двух альпинистов, способных идти вверх, осталась плитка шоколада и банка консервов. Только 3 сентября погода позволила продолжить подъем.

Было совершенно ясно: если она вновь «выкинет фокус», это верная гибель. Больной Гетье остался в палатке, а двое смельчаков двинулись дальше. Каждый шаг давался ценой неимоверных усилий. До пояса проваливаясь в снег, альпинисты упорно шли вверх. Один подъем за другим по извилистым уступам гребня давался крайним напряжением сил. 40 шагов — и как подкошенные они падали в снег. Легкие работали как меха, и все же не хватало воздуха. Наконец, гребень под ними, но как много взял он времени! До вершины еще далеко...

Надо сказать, что еще в ледниковом лагере Горбунов предвидел возможность и такого положения, когда понадобится нечеловеческое усилие, чтобы «дожать» вершину. Стрелка анероида уже показывала 7 250, но солнце неумолимо клонилось к западу. Нужно было торопиться. Из-за страшной боли в ногах Горбунов стал отставать. К тому же во время подъема он продолжал фотографировать, делал зарисовки и засечки, пытаясь разобраться в затейливом клубке сходящихся здесь горных хребтов, определял по приборам расположение ближайших вершин. Фотоаппарат и приборы, которыми он был буквально увешан, казались неимоверно тяжелыми на этой высоте...

— Ты должен дойти, Евгений, — просипел Горбунов Абалакову. И тот, оставив рюкзак, «налегке» заковылял к высшей точке пика, но скоро упал и не смог подняться, на четвереньках преодолел последние метры. И вот счастье — Абалаков на вершине. Поставив тур, он спустился к Горбунову. Альпинисты обнялись, радовались, как дети.

Предвершинный гребень пика Сталина (Коммунизма)

Спуск занял три часа. Вот палатки лагеря... Теплая встреча с Гетье, сильно опасавшегося за них. Все выполнено, взята вершина, но... оказались обмороженными ноги у Горбунова. Упорное растирание не помогло... (В Душанбе ему были ампутированы пять пальцев на ногах.)

Надо ли говорить, что взятие высочайшей вершины страны имело огромное значение! Впервые в мире на такой высоте (6 850 м) была установлена метеорологическая станция. Покорение пика дало возможность окончательно выявить топографическую картину всего колоссального горного массива. Кстати сказать, лучшие немецкие альпинисты считали тогда эту вершину совершенно недоступной с востока. Но она была взята советскими людьми, покорена благодаря неимоверному упорству начальника отряда Н, П. Горбунова и дружной работе всего коллектива альпинистов...

За первопроходцами последовали другие восходители. Были найдены и пройдены новые маршруты, в том числе сложнейшие — по южной стене пика. Но маршрут первовосходителей навсегда останется самым почетным.

...В 1935 году Николай Петрович стал действительным членом и непременным секретарем Академии наук СССР. Это было свидетельством признания его огромных заслуг перед советской наукой.

«Десять лет без права переписки»

«Спокойное» течение жизни Горбунова, наполненной напряженнейшей разносторонней деятельностью, было трагически прервано в конце 1937 года, так же, как жизнь и деятельность многих тысяч других безгранично преданных ленинизму, кристально чистых перед Родиной большевиков, расстрелянных или замученных под нагло и беспардонно приклеенными им чудовищными и нелепейшими ярлыками «врагов народа»...

В конце этого страшного года Николай Петрович был исключен из рядов большевистской партии, но как ни странно, находился еще на свободе. Сыну Андрею он запомнился в эти дни особо сосредоточенным, суровым, даже мрачным, но не сломленным или испуганным. Часами ходил он по комнате, о чем-то напряженно думая.

Вероятно, именно тогда он, обращаясь к сыну и дочери, написал пронзительные, проникновенные строки; «Андрончик и Светланка, родные мои! Что бы ни случилось со мной, я завещаю вам быть всегда преданными делу коммунизма и Коммунистической партии... Будьте честны и верны нашему делу. Все свои лучшие силы отдавайте ему. И если будет нужно, не пожалейте ради него и своей жизни... Старайтесь быть такими, каким был Ленин. Крепко вас обнимаю и целую...»

За две недели до ареста Николай Петрович Горбунов был восстановлен в партии.

Чушь какая-то, фантасмагория, скажет наш читатель. Но, увы, ошибется. Конечно, нормальный человек не может даже вообразить такой низости — это был подлейший, хорошо рассчитанный и особо изуверский прием «корифея науки» и его подручных. Он должен был, дав лучик надежды на избавление, тем вернее сломить, морально раздавить жертву произвола, сделать ее воском в руках палачей, способную под диктовку написать донос на себя, на близких, друзей, предать само дело, которому были отданы все силы, лучшие порывы души...

19 февраля 1938 года к дому, где жила семья Горбуновых, подкатила спецмашина, известная в народе под зловещим названием «черный ворон», или просто «воронок». Обыск продолжался всю ночь. Тщетно искали оружие, порочащие документы. Затем Николая Петровича увезли в неизвестном направлении, прихватив его архив, в котором были письма и записки В. И. Ленина, адресованные лично Горбунову, переписка с видными деятелями партии и науки, все научные труды арестованного.

Жена Горбунова, Маргарита Александровна Смолянинова, дочь известного революционера-большевика, будучи женщиной энергичной и весьма не робкого десятка, едва оправившись от шока, вызванного арестом мужа, «ударила во все колокола» — написала заявления Сталину, Калинину, Берия... Обращалась в прокуратуру, НКВД...

Последняя из этого далеко не полного списка инстанция живо откликнулась. Смоляниновой весьма прозрачно дали понять, чтобы она вела себя «скромнее». Угроза не подействовала. Тогда Маргариту Александровну вновь вызвали в НКВД и, принуждая подписать клеветнический материал на мужа, уже открыто пригрозили арестом в случае отказа... Мужественная женщина и здесь не дрогнула.

Ее арестовали и более восьми месяцев продержали в Бутырской тюрьме без предъявления обвинения и даже допросов. Просто так, для острастки... Мол, не жалуйся!

Из тюрьмы Маргарита Александровна вышла совсем больной, с возобновившимся туберкулезом и глухотой. Большая часть вещей была конфискована. На работу ее не брали как жену «врага народа» и содержащуюся якобы под следствием в тюрьме.

Как оценить, какой мерой измерить преданность и мужество этой простой русской женщины! Чувствуя свою правоту и будучи свято уверена в невиновности мужа, она с удвоенной энергией взялась за восстановление своих прав и выяснение «дела Горбунова».

И случилось невероятное. НКВД «дало слабину» под этим яростным напором, готовностью идти на плаху, на дыбу ради правого дела. Смоляниновой вернули часть вещей, дали комнату взамен конфискованной квартиры... Стали регулярно приходить и стандартные ответы. Вот один из них. Читаю его с глубокой душевной тошнотой и стесненным сердцем, А каково было бедной женщине с безжалостно растоптанной судьбой, поруганной любовью впиваться глазами в эти холодные, равнодушные строки!

«...Сообщаю, что Ваша жалоба по делу Горбунова Н. П. ...Главной Военной Прокуратурой рассмотрена и оставлена без удовлетворения. Виновность Горбунова доказана материалами следствия, осужден он правильно и оснований для принесения протеста по делу нет».

 И подпись: Военный прокурор 2-го отдела. Военный юрист 2 ранга Максимов.

Иные ответы несли, правда, больше информации. Мол, ваш муж жив, здоров и находится в одном из дальних лагерей без права переписки в течение десяти лет. И какое дело было подписавшему эту «радостную весть», что народная молва уже давно считала, и не без оснований, «десять лет без права переписки» эквивалентом расстрела без суда и следствия!..

В 1946 году Маргариту Александровну вызвали в приемную НКВД и сообщили, что Николай Петрович умер... еще два года назад. Но даже это роковое известие не поколебало ее решимости добиться хотя бы посмертной реабилитации мужа. В свои письма и заявления (их были сотни!) она вкладывала всю душевную боль, все пережитые горести, желая вернуть детям доброе имя отца, чтобы они могли войти в будущее с гордо поднятой головой.

Неравная борьба продолжалась шестнадцать долгих лет! Наступил 1954 год. И вот, наконец, такая долгожданная, но такая горькая, «полынная» радость: «Дело по обвинению Горбунова Николая Петровича, осужденного 7 сентября 1938 года, — прочла она сквозь пелену слез, — пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР... Приговор в отношении Горбунова Н. В. отменен, дело о нем в силу п. 5 ст. 4 УПК РСФСР прекращено и он полностью реабилитирован...»

Это сообщение, подписанное Председателем Военной Коллегии Верховного суда СССР генерал-лейтенантом юстиции Челцовым, стало семейной реликвией, моральной индульгенцией мертвому и живым — его родным и близким. Но понадобились еще многие годы, чтобы слова «академик Горбунов» гордо засияли на борту океанского судна, именем славного большевика-революционера и ученого были названы одна из вершин Памира и самая высокогорная метеостанция страны, на строительстве которой он клал первые кирпичи...

Что к этому можно добавить! Маргарита Александровна умерла совсем недавно, так и не узнав точной даты смерти мужа, места, где он похоронен. Не знает этого до сих пор и его сын — Андрей Николаевич Горбунов. Что ж, сейчас, пожалуй, и невозможно проследить скорбный путь каждой жертвы страшного явления, которое мы называем «культом личности»...

«Я верю тебе, отец!»

Когда арестовали отца, Андрею едва минуло семнадцать лет. Потрясение было настолько сильным, что в первое время у него буквально все валилось из рук. Обида и боль за отца были непомерны. Но Андрей, конечно же, и на миг не мог представить его в чем-то виновным перед страной, обществом, делом, которому Горбунов-старший отдавал все свои силы.

Все казалось каким-то кошмарным сном, который вот-вот должен закончиться счастливым пробуждением. Еще совсем недавно отец, уступая его настойчивым просьбам, давал читать письма Владимира Ильича, Надежды Константиновны Крупской, Луначарского... Как это все совместить с происшедшим!!

Ученик девятого класса, круглый отличник, турист и спортсмен, признанный «заводила» в загородных вылазках сверстников, он вдруг почувствовал себя в каком-то страшном вакууме. Ведь отношение окружающих к родным и близким «врага народа» было почти однозначным...

Андрей учился в московской средней школе № 175, что в Пименовском переулке.

С особой теплотой и любовью хранит Андрей Николаевич память о человеке большой души и исключительного мужества — директоре школы Ольге Федоровне Леоновой. Она не побоялась хлопотать за сыновей и дочерей репрессированных. Будучи депутатом Верховного Совета СССР, Леонова рисковала всем. Ее могли бы легко обвинить в пособничестве «предателям», в непонимании «линии партии». И за меньшие «грехи» — мы уже хорошо это знаем — следовала в то время немедленная расправа. Но смелая женщина, пренебрегая собственным благополучием, стучалась в двери самых высоких инстанций, горячо доказывая, что дети не несут ответственности за дела отцов. Она буквально отстояла Андрея Горбунова — одного из лучших своих учеников. Школу он окончил с золотой медалью.

Юноша мечтал об авиационном институте. Однако аудитории престижных технических вузов были для него наглухо закрыты. Ольга Федоровна помогла Андрею поступить на физический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова... Тогда он готовил за редким исключением только школьных учителей. И кто-то из высокого начальства решил, что это не опасно...

Осенью 1939 года Андрей стал студентом МГУ. И в университете он учился только на «отлично». Война застала Горбунова студентом третьего курса. Какое-то время еще продолжались занятия. Затем Андрей стал курсантом Военно-инженерного училища в Костроме. Воевать ему не пришлось — держали в резерве.

Физика атомного ядра

Наступила весна 45-го года. До Победы еще было немало радостных и трагических дней. А в аудитории физфака МГУ собралось тем временем человек тридцать вновь принятых студентов. Большинство из них были в военной форме, в сапогах, на которых еще окончательно не стерлась пыль фронтовых дорог. Студентов-физиков старших курсов срочно разыскивали повсюду.

Профессор Д. В. Скобельцын, крупный советский ученый, лаконично сообщил демобилизованным, что они собраны для ускоренной учебы по специальности «физика атомного ядра». До трагедии Хиросимы оставалось всего несколько месяцев...

Андрей Горбунов оказался в числе срочно разысканных и демобилизованных. Ведь он был одним из лучших студентов физфака. На все остальное закрыли глаза. Как говорится, было не до жиру — отставание от американцев в атомной гонке становилось смертельно опасным.

Вскоре после одной из лекций у студентов спросили: «Ребята, кто хочет поехать на Памир в составе экспедиции физического института им. П. Н. Лебедева Академии наук СССР (ФИАН) для исследования космических лучей!» Надо ли говорить о том, что Андрей Горбунов тут же предложил свою кандидатуру.

Ведь Памир был для него «землей обетованной». Мальчишкой провожал он отца в первую экспедицию на Памир в 1928 году. Все последующие экспедиции тоже уходили буквально из квартиры в Леонтьевском переулке, где жила семья Горбуновых. Здесь был их своеобразный штаб. Всех участников экспедиции, руководимых отцом, Андрей знал не только в лицо.

В сентябре 1945-го Андрей уже трясся в двухосном товарном вагоне, доверху наполненном всевозможным скарбом экспедиции ФИАНа, в далекий киргизский город Ош.

За сутки до Оша, а путешествие длилось несколько дней, он уже не мог спать — здесь начинали свой путь на Памир все экспедиции, руководимые отцом. А вот и дом Марфы Дмитриевны Жерденко. Горбунов-старший всегда останавливался у нее. В обширном дворе разбивали палатки, перепаковывали багаж, грузили караваны...

— Хлопчик, уж не родственник ли ты какой батьке Горбунову! — спросила немолодая женщина, пристально вглядываясь в лицо Андрея.

— Сын, — глухо ответил тот, и она, всплеснув руками, обняла парня.

— Входи, родной, самым дорогим гостем будешь. Здесь все любили твоего батьку, помнят о нем, хороший человек был...

Лагерь Памирской экспедиции ФИАНа расположился в урочище Чечекты на высоте 3 860 метров.

Суровая красота Памира покорила Андрея.

Каждый последующий год он возвращался сюда на много месяцев и наконец остался начальником зимовки. Полгода на Памире зимой и весной 1947 года пролетели быстро. Уложены пухлые рабочие журналы с результатами тысяч экспериментов, сотнями фотографий.

В аэропорту Горбунова встречал сам профессор В. И. Векслер, замечательный ученый-физик, будущий академик — честь высокая для молодого ученого!

Только машина тронулась, Векслер тут же попросил рассказать о полученных результатах, Андрей, зная нетерпеливый нрав шефа, молча протянул пачку приготовленных графиков.

— Ну, Андрюша, молодец, — сказал Векслер, жадно просмотрев бумаги, — тут материала на десять диссертаций! — И добавил: — Ну, хватит, будете работать здесь, у меня, на первом советском синхротроне...

Но защитить кандидатскую, а потом и докторскую, стать членом КПСС Андрею Николаевичу Горбунову удалось лишь после 1954 года. А в 1958 году А. Н. Горбунов, способный молодой ученый, уже был включен в состав делегации Советского Союза на II Международную конференцию по мирному использованию атомной энергии, которая состоялась во Дворце Наций в Женеве. У Горбунова-старшего были бы все основания гордиться таким сыном!

Вопреки трудно, трагически складывающейся судьбе Андрей Николаевич Горбунов преодолел все препятствия, сказал свое яркое слово в науке. Прошел нелегкий путь от простого лаборанта до заместителя директора Физического института им. П. Н. Лебедева Академии наук СССР. На этом посту он проработал несколько лет. Часто выезжал в научные командировки в США и Канаду, Францию и Швейцарию...

В 1977 году, в день 60-летня Великого Октября, А. Н. Горбунов стал лауреатом Государственной премии СССР. Так страна оценила его большие достижения в области физики ядра.

Несмотря на огромную занятость и уже, прямо скажем, солидный возраст, Андрей Николаевич по сегодняшний день остается страстным путешественником, активнейшим туристом. Трудно найти уголок в нашей стране от западных границ до Сахалина и Камчатки, от Северного Ледовитого океана до знойной Кушки, где бы он ни побывал. В походах Андрея Николаевича почти неизменно сопровождает жена и верный друг Наталья Павловна. Она, кстати сказать, окончила именно тот вуз, о котором мечтал в юности Андрей Николаевич — Московский авиационный институт, училась здесь же в аспирантуре, работала преподавателем. В настоящее время Наталья Павловна — доцент кафедры начертательной геометрии Института инженеров гражданской авиации.

Каждый год, когда наступает пора отпусков, супруги Горбуновы, с досадой отмахнувшись от путевок в санаторий, устремляются в новое путешествие. В прошлом году, например, они совершили плавание по Лене от Осетрова до Якутска. В этом спустятся по Енисею до полярного Диксона.

— У меня, знаете ли, более чем сорокалетний стаж туриста, — сказал мне как-то Андрей Николаевич. Затем, хитро сощурившись, шутливо добавил: — И останавливаться на этом достижении не собираюсь!

Пенсия Андрею Николаевичу, как говорится, заказана. Оставив пост заместителя директора ФИАНа, он работал здесь же заведующим сектором. А в настоящее время возглавляет кафедру физики и химии Всесоюзного заочного института инженеров железнодорожного транспорта.

Дорогами первопроходцев

Поведаем лишь об одном путешествии Горбунова-младшего. Он сам считает его самым важным в своей жизни...

Близился 1983 год, а с ним и пятидесятилетие Таджикско-памирской экспедиции Совнаркома и Академии наук СССР 1933 года — наиболее яркого достижения академика Н. П. Горбунова и его сподвижников, значение которого для науки, альпинизма и горного туризма не только не померкло с прошедшими годами, но приобрело новые краски.

За недостатком места не будем рассказывать, скольких сил и трудов затратил Андрей Николаевич Горбунов в это застойное время, чтобы стала возможной комплексная научно-спортивная юбилейная Памирская экспедиция Академии наук, Госкомгидромета и Спорткомитета СССР 1983 года. Но она состоялась. И надо ли говорить, что ее оргкомитет — штаб экспедиции, созданный для координации научно-исследовательских работ, многочисленных альпинистских и туристских групп, по праву возглавил член Географического общества СССР, доктор физико-математических наук, профессор А. Н. Горбунов!

Экспедиция прошла многими дорогами первопроходцев. Ее научные, альпинистские и туристские отряды работали автономно, по своим программам. В юбилейной экспедиции приняли участие горные туристы из Москвы и Ленинграда, Свердловска и Новочеркасска...

Участники экспедиции установили в честь первопроходцев мемориальные доски на пике Коммунизма, Гидрометеорологической станции (обсерватории) имени академика Н. П. Горбунова, сооруженной на леднике Федченко на высоте 4 200 метров, в районе ледника Фортамбек, в базовом лагере первовосходителей на Леднике Коммунизма и в других местах.

Комплексная экспедиция на Памир 1983 года способствовала дальнейшему развитию альпинизма и горного туризма в нашей стране, вызвала большой интерес, особенно среди молодежи.

Пароходу и человеку

Кто же не помнит пламенных, ставших хрестоматийными строк поэта-трибуна Владимира Маяковского: «...Мы идем сквозь револьверный лай, чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, строчки и другие громкие дела...»

6 ноября 1987 года Андрей Николаевич с супругой Натальей Павловной и сыном Алексеем поднялись на борт океанского лайнера «Академик Горбунов». Экипаж судна торжественно встретил их, показал свое немалое хозяйство. За год до этого события на лайнере был поднят Государственный флаг СССР. Судно было построено в Польше на Гданьском судостроительном заводе имени В. И. Ленина. Его длина 185 метров, скорость хода 20 узлов. За один рейс судно берет на борт многие тысячи тонн груза.

Встреча была поистине трогательной, произвела большое впечатление и на экипаж, и на родных Николая Петровича Горбунова.

Представляется глубоко символичным, что неутомимый путешественник-исследователь Н. П. Горбунов «стал теплоходом». Лайнер неустанно бороздит моря и океаны, гордо несет на борту флаг нашей Родины, для которой так много сделал академик Горбунов — революционер-ленинец, замечательный ученый и человек.

Только за первый год своей работы теплоход перевез около 600 тыс. тонн различных грузов, прошел без малого 100 тыс. миль, посетил 49 портов многих стран.

Сейчас его курс — в порты атлантического побережья Западной Европы, затем — Марсель, Суэцкий канал, Фриматл, Аделаида, Мельбурн, Сидней, Окленд и конечный — Мелекир (Новая Зеландия). Счастливого тебе плавания, «Академик Горбунов»!

Не прервется нить

Пример «кочующих» деда и отца «заразил» и сыновей Андрея Николаевича Горбунова. Все они — Алексей, Петр и Андрей — заядлые туристы. Петр влюблен в сплав по бурным, стремительным потокам. И чуть ли не каждый год отправляется в верховья горных рек. Алексей и Андрей предпочитают пешеходные маршруты. К походам сыновья готовятся со всей основательностью и продуманностью молодых ученых.

Двое уже кандидаты физико-математических наук. Младший — готовится к защите. Уже и правнуки академика торят свои первые туристские тропы. Доброго вам пути, Горбуновы, новых ярких свершений в жизни и конечно же в туристских странствиях!

Журнал «Турист» 1988 г.

Размещено на сайте

http://much-more.ru/publ/z_t/3-1-0-925

 В сентябре 2014 года я и мой муж Игорь Смирнов совершили восхождение на Западную вершину Эльбруса под руководством замечательного гида от клуба 7 вершин Владимира Котляра.

 То, что я пишу свой отчет только сейчас, через год, не случайно. Собственно, моего отчета не будет. Рассказов, подобно которому я могла бы написать, полным-полно в сети. Едва ли мое повествование о «нашем» Эльбрусе окажется чем-то необыкновенным – по количеству восхождений главная вершина Европы бьет рекорды и среди россиян и среди иностранцев. Улеглись уже страсти в преддверии праздника Великой Победы, про события Великой Отечественной сказано много и многими.

 Теперь я хочу вспомнить о событиях на Эльбрусе в 1942-1943 годах. Боевые действия на Эльбрусе явились частью того грандиозного сражения, которое мы сейчас называем Битвой за Кавказ.

 Читая отчеты о восхождениях на Эльбрус, мы часто встречаем следующее. «Проходя до от Косой полки до седловины каждые три шага, я задыхался и останавливался передохнуть», «от седловины мы два часа позли до вершины», «так было плохо, что хотелось выкинуть свой рюкзак, несмотря на то, что там был термос и варежки», «сознание мое помутилось, в глазах стало темно» и т.п. Заметим, что все это пишут восходители, по доброй воле отправившиеся на вершину двуглавого гиганта.

Я расскажу о другом.

Я расскажу о том, как обороняли кавказские перевалы обычные советские солдаты, часто не имея не малейшего опыта восхождений в горах. Без соответствующего снаряжения и одежды, в фуфайках, сапогах или валенках.

 Я расскажу, как с оружием в руках люди сражались с противником на больших высотах. Как зимой 1943 года в сложных погодных условиях с кошками на валенках они снимали немецкий флаг с вершины Эльбруса.

 Я расскажу, как наши соотечественники в ноябре 1942 перенесли вручную через заснеженный перевал Донгуз-Орун (почти 4000 м) больше 10 тонн молибдена с Тырнаузского горнообогатительного комбината. А через снега перевала Бечо той же осенью – перевели огромное количество народа из самого Тырныауза – женщин, детей и стариков из Приэльбруья в Сванетию.

И каждый раз, когда мне становится в горах тяжело, я вспоминаю эти события. Вспоминаю, как несравнимо тяжелее было тем людям, у кого за спиной были не рюкзаки с термосами и запасные варежки, а маленькие дети. И, поверьте, мне сразу становится легче.

 Почитайте и вы. Читайте, даже, если вы уже все знаете об этих событиях. И пусть воспоминания об этом останутся не только в виде фамилий на холодных каменных обелисках на склонах Эльбруса, но и в нашей памяти.

 Мне правильнее было бы назвать свой рассказ «Эльбрус в огне». Но авторство этих строк принадлежит не мне – много из сведений, что легли в основу моей истории, я почерпнула в замечательной книге Александра Михайловича Гусева, непосредственного участника тех давних событий. Книга так и называется – «Эльбрус в огне». Отсылаю всех желающих к этому замечательному произведению.

Желающих ознакомиться с фоторассказом непосредственно  о нашем восхождении, прошу сюда >>>>>>> 

Битва за Кавказ

  Каждому образованному россиянину известно, что гитлеровское командование для нападения на СССР разработало план «Барбаросса». Согласно этому плану Центральная группа фашистских войск должна была двигаться через Минск и Смоленск к Москве, Северная – через Прибалтику к Ленинграду, Южная – форсировать Днепр и захватить бОльшую часть Украины. Адольф Гитлер в директиве № 32 от 11 июня 1941 года определял время завершения «победоносного похода на Восток», как конец осени 1941. Чем этот «победоносный поход» окончился к началу 1942 года, мы все помним. Немецкие войска под Москвой были остановлены и разгромлены. План «Барбаросса» провалился.

 Гитлер и до этих событий полагал, что не менее важно не только захватить Москву, но и завладеть промышленными и сельскохозяйственными районами Украины и нефтеносным Закавказьем. После поражения под Москвой немецкое командование направило основные усилия на южное направление. Конечной целью вермахта был захват Баку и Северного Кавказа - основных источников нефти для всей экономики СССР. Параллельно гитлеровское командование силами группы армий «Б» начало наступление в район Сталинграда – крупного транспортного узла на Волге, взятие которого открывало немцам путь вглубь СССР.

Захват Харькова, Воронежа, Ростова-на-Дону, выход к Волге, продвижение немцев на Кавказ – все это стало реальностью летом 1942 года.

Кавказ. Краткая географическая справка
 

Большой Кавказский хребет простирается на 1200 км от Таманского полуострова и Анапы до Апшеронского полуострова и Баку, т.е. от Черного до Каспийского моря.

Группа армий, созданная для наступления на Кавказ, получила название «A». Ростов-на-Дону – «ворота Кавказа» - был взят немцами в июне 1942 года.
Майкоп, Армавир, Новороссийск, Краснодар, Элиста, Минеральные Воды, Пятигорск, Черкесск, Кисловодск– все эти города были захвачены в результате боевых действий летом 1942 года. Создалась реальная опасность прорыва гитлеровцев в Закавказье. Они уже стояли у самих предгорьев Кавказа. Черное бакинское золото уже заранее грело немцев, ласковые волны Черного моря шумели у них в ушах.

 Уже подсуетились ушлые германские промышленники и организовали нефтяные фирмы, такие как «Ost-Öl» и «Karpaten-Öl», которые получили эксклюзивный договор на 99-летнюю эксплуатацию нефтяных месторождений на Кавказе. Для этой цели изготовили и доставили на юг СССР большое количество труб, которые позже были захвачены и использованы уже нашими нефтяниками.

 Операция «Эдельвейс». Немецкие горно-стрелковые войска

 Операция «Эдельвейс» — такое кодовое название получила операция по захвату Кавказа. Гитлер вообще любил всякие такие романтическо-героические словечки. А как же назвать операцию по захвату территории, где находится великий горный массив? Ну, конечно же – название легендарного горного альпийского цветка. Красиво звучит и отлично подходит по сути. К тому же, 1-я горнострелковая дивизия вермахта также называлась «Эдельвейс».

  Оставим в стороне Орджоникидзе, Новороссийск и Туапсе – желающие могут самостоятельно ознакомиться с этой частью Битвы за Кавказ. Скажу только, что командующий 1-й танковой армией генерал Эвальд фон Клейст (именно его танки прижали советские части к горам после падения Нальчика) полагал, что лезть немцам на перевалы вообще не стоит. Он считал, что основной удар армий группы «А» нужно направить в сторону реки Терек, Моздока, Грозного и Владикавказа и выйти напрямую на Апшеронский полуостров к Баку. Но Гитлер принял собственное решение. И немецкие горные части направились к перевалам, чтобы выйти в Черному морю в тыл советских войск.

 А вот советское командование считало, что кавказские перевалы сами по себе трудно проходимы. Поэтому какой-либо существенной их обороны организовано не было. Чего их оборонять, если там сам черт ногу сломит. Может черт и сломит, но у немцев для этой цели имелось кое-что получше неопытных чертей.

 Это были отлично обученные в горных условиях, хорошо экипированные горнострелковые батальоны. Цветок эдельвейс являлся эмблемой горных стрелков, поэтому их самих часто называли «эдельвейсами».

  Горнострелковые войска Вермахта формировались по территориально-спортивному принципу. В них принимали только уроженцев горных районов Баварии и Тироля, а также спортсменов-альпинистов. В довоенной Германии существовала налаженная система подготовки горных стрелков. Помимо того, что все альпинисты призывались преимущественно в горные части, командование поощряло занятия горным спортом среди населения горных районов. К началу войны немцы имели хорошо подготовленные резервы для ведения войны в условиях гор.

 В процессе подготовки физически здоровые стрелки (лиц младше 24 лет в эти войска не принимали) осваивали премудрости военного альпинизма: передвижение по различным формам рельефа, разведка, организация и ведение боевых действий в горных условиях, в т.ч. выше линии снегов, использование специальных средств связи и оружия. К обязательным навыкам и умениям немецкого горного стрелка относились основы скалолазания, управление вьючными животными, организация стоянки в экстремальных условиях, ориентирование на местности, лыжная подготовка и многое другое.

Да и экипировочка у немцев была подходящая. Даже оружие было специальное – облегченное с прицельными системами с учетом углов возвышения. Веревки, ледорубы, ледовые и скальные молотки, альпенштоки и прочие нужные вещи. Не забудем упомянуть подробные карты и средства связи. 

 Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

 Каждый горный стрелок имел утепленный зимний костюм и верхнюю ветрозащитную куртку - анорак. Она шилась из водоотталкивающей хлопчатой ткани и предназначалась для ношения поверх обычной повседневной полевой куртки. Ветрозащитные штаны делались с широким штанинами и завышенной поясницей для защиты от холода и ветра. Весь этот комплект имел белую подкладку и в зимних условиях мог носиться наизнанку. Куртка еще имела специальный «хвост», который пристегивался между ног и превращал куртку и брюки в подобие костюма. Немецкие горные ботинки имели двойную подошву, которая в носке и на каблуке подбивалась обычными обувными гвоздями, а окружность подошвы и каблуки снабжались шипами, расположенными попарно.

 В распоряжении стрелков были походные спиртовые индивидуальные кухни и примусы, темные очки. Солдаты обеспечивались специальным высококалорийным питанием.

Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

Немецкие горные стрелки имели большой опыт ведения боевых действий в горной местности – в Норвегии, на Балканах, в СССР. До войны многие из них, кстати, приезжали с дружественным спортивным визитом и на Кавказ. Во главе 1-й горнострелковой дивизии стоял генерал Хуберт Ланц, который сам до войны много раз бывал на Кавказе. Он хорошо говорил не только по-русски, но и знал некоторые языки Кавказа, хорошо изучил местность – перевалы и тропы. В 30-е годы совместные советско-германские восхождения были делом обычным.

Не зря у Высоцкого в его «Военной песне» можно найти такие строки:

«А до войны - вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою,
Он падал вниз, но был спасен, -
А вот теперь, быть может, он
Свой автомат готовит к бою».

«Они приезжали сюда отдыхать за несколько лет до войны. Местных жителей поражало, во-первых, то, что среди туристов-иностранцев так много именно немцев, а, во-вторых, невероятное упорство, с которым они совершали «тренировочные» восхождения, – рассказывала инструктор по горному туризму Светлана Холобаева в Музее обороны Приэльбрусья. – Встречали их очень хорошо, жили немцы в том числе и на турбазе Министерства обороны, которая тогда уже существовала. Старики рассказывают, что практически все немцы были с фотоаппаратами, но что снимали – горные виды или ландшафт будущих военных действий, уже не выяснишь». («Тайна исчезнувшей роты», «Совершенно секретно» 29.09.2014)

Перед 49-м горно-стрелковым корпусом под командованием генерала горных войск Рудольфа Конрада (куда и входила 1-я дивизия Ланца) стояла задача осуществить наступление на Сухуми и захватить перевалы в восточной и центральной части абхазского Кавказа и в районе Эльбруса. Что немцы с успехом и стали претворять в жизнь.

А что у нас? Советские горно-стрелковые подразделения

У нас с подготовкой воинских подразделений, обученных воевать в горах, обстояло плохо. Если не сказать очень плохо. «На Эльбрусах нам не воевать» - искренне в руководстве Красной Армии в предвоенные годы. А воевать пришлось и очень серьезно.

Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

 К началу войны в советской армии существовало 19 горнострелковых и 4 горнокавалерийских дивизиями. Однако командование Красной Армии считало их применение в высокогорных районах маловероятным, поэтому их подготовка и экипировка оставляли желать лучшего. Панамки и вьючные животные в транспортной части – вот и вся горная экипировка.

 По словам автора книги «Эльбрус в огне» А.М. Гусева, «к началу войны альпинистов не регистрировали по особой военно-учетной специальности. Поэтому лишь некоторые спортсмены, и то случайно, находились к тому времени в горных соединениях».

 В начале войны группа спортсменов самостоятельно обратилась в Генеральный штаб Красной Армии с тем, чтобы участвовать в боевых действиях в горах или обучать этому других военнослужащих. Так альпинист Гусев попал в 9-ю горнострелковую дивизию в Батуми. Вот что он пишет:
«Специальная горная подготовка в этих частях не проводилась. Не имели они ни специального горного снаряжения, ни обмундирования. Обычным был и рацион питания. Бойцы и командиры носили сапоги или ботинки с обмотками, обычные брюки, шинели. Эта одежда и обувь мало годились для действий в условиях высокогорья. Горнострелковые соединения имели на вооружении специальные орудия, приспособленные для ведения огня в горах, а стрелковое вооружение было обычным, с прицелом, рассчитанным для стрельбы под небольшим углом к горизонту. Это снижало его эффективность, так как в горах приходится вести огонь вдоль крутых склонов, а порой и отвесно вверх или вниз».

 «Хотя перед войной в горнострелковых войсках и проводились учения, бойцы тренировались в несложных предгорных районах и лишь изредка совершали походы через перевалы и на вершины. Правда, уже в то время в армии достаточно широко был развит альпинизм, но в основном он носил чисто спортивный характер. А ведь горная подготовка для горнострелковых соединений, по существу, является одним из элементов боевой подготовки. Она необходима для успешного ведения боя и в предгорьях, и на перевалах, и на вершинах. Ориентировка, ведение разведки, применение различного рода оружия, сами правила ведения огня - все это в горах имеет свою специфику. Знание гор позволяет уменьшить потери от естественных опасностей: мороза, лавин, камнепадов, закрытых трещин. Особенно сложны Действия в горах в зимних условиях. Чтобы добиться успеха, необходимо владеть горными лыжами, уметь ходить на снегоступах. Ни того, ни другого в горных соединениях не было».

 Только когда клюнул жареный петух, а именно в ноябре 1941, когда мы потеряли Крым, оказались на грани поражения под Ростовом-на Дону, осознали опасность прорыва противника в Закавказье, началось что-то меняться. Из тыла и с фронта стали отзывать опытных альпинистов и спортсменов, способных обучить солдат горно-стрелковых батальонов технике передвижения по сложному рельефу, передвижению на лыжах и специальным приемам высотного боя.

  В существовавшая грузинском поселке Бакуриани спортивная база ДСО «Динамо» преобразована в «Школу военного альпинизма и горнолыжного дела». Основными задачами этой Школы стали горная подготовка воинских подразделений, инструкторов для Отдельных горно-стрелковых отрядов (ОГСО), горных проводников и других горных специалистов. Помимо этого еще и в Казахстане и Киргизии стали работать 26 специальных военно-учебных пунктов (ВУПов) горной подготовки.

Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

 По личному приказу Берии на Закавказском фронте были собраны все альпинисты со всей Красной Армии. Они стали заниматься организацией боевой горной подготовки бойцов и командиров. Еще одна заслуга Берии – это отмена личного приказа Сталина о запрете призыва в армию горцев-сванов, которые стали отличными проводниками и разведчиками.

Постепенно к осени 1942 года советские горнострелковые отряды становились по-настоящему горнострелковыми. Обученные профессионалами и укомплектованные добровольцами внутренних и пограничных войск НКВД, курсантами военных училищ, альпинистами и жителями горных районов Закавказья, хорошо экипированные и оснащенные для действий в горных условиях. В ноябре 1942 года даже открыли Школу военного альпинизма и горнолыжного дела (ШВАГЛД), где преподавали известные альпинисты Е. Абалаков и Е. Белецкий.

Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

Поменялся и подход к обмундированию. Охотно использовалось трофейное оборудование и одежда. В амуницию советских горных стрелков вошла плотная брезентовая ветрозащитная куртка с капюшоном и горные брюки с манжетами снизу для ботинок. В зимнее время горные стрелки носили легкую и теплую ватную куртку или короткую двубортную куртку (бушлат), сшитую из шинельного сукна. Зимой обязательно под куртку поддевался меховой жилет, а на голову шерстяной подшлемник. К теплым стрелковым варежкам стали привязывать веревки, чтобы не сковывать движения в бою.
Советским горным стрелкам приходилось проходить ускоренный курс подготовки в естественных условиях – подготовку боем. Где неуспевающий или совершивший ошибку погибал в бою.

Перевал Бечо

  Многие из нас были в Приэльбрусье. Вспоминаю свои первые впечатления от города Тырныауза. В ущелье, огражденный со всех сторон горами, он показался мне таким спокойным, защищенным, далеким от больших городов и их суеты. Так поначалу, я думаю, казалось и жителям Тырныауза в начале той войны. Где немцы, а где Кавказ…Тысячи километров…Вокруг вечные, непоколебимые горы, что может угрожать среди них? Но война пришла неожиданно. Это казалось невероятным, но горы и стали ловушкой – под Нальчиком стояли немецкие части, перекрывая единственную дорогу из ущелья, а через перевалы лезли немецкие егеря.

  В Баксанском ущелье оставалось много мирных жителей, большей частью это были семьи работников Тырныаузского молибденового комбината.
Горное ущелье потому и называется ущельем, что имеет один въезд-выезд. Баксанское ущелье, ведущее к Эльбрусу, не является исключением. От столицы Кабардино-Балкарии, Нальчика, или Пятигорска туда идет единственная дорога от города Баксан. По-другому выбраться из ущелья можно только через горные перевалы.

 Путь на Нальчик был отрезан – там уже были немцы. Отходить больше было некуда, а ущелье имелся шанс перейти через перевалы в Грузию.
В сложившихся условиях комбинат в Тырныаузе решено было взорвать, часть молибденового концентрата по возможности перенести через перевалы в Грузию, туда же эвакуировать и мирное население.

Легко сказать – перейти перевал. Физически подготовленному человеку со специальным оборудованием это не составляет проблемы. Однако женщинам, детям и старикам это было практически невозможно без посторонней помощи.

Георгий Одноблюдов Александр Сидоренко

 К подготовке перехода в Грузию были привлечены все имеющиеся на тот момент в ущелье альпинисты. Руководителем операции был назначен Георгий Одноблюдов, опытный альпинист, в довоенное время работавший начальником альплагеря «Рот-Фронт». В то время он являлся начальником Центральной спасательной станции Эльбрусского района и начальником военно-учебного пункта при Эльбрусском сельсовете и военруком средней школы села Эльбрус.

 Георгий Одноблюдов привлекает к подготовке перехода своих друзей-альпинистов, находящихся на тот момент в ущелье: Александра Сидоренко, Алексея Малеинова, Виктора Кухтина, Николая Моренца и Григория Двалишвили. Решено было выводить людей через перевал Бечо.

Перевал Бечо

Перевал Бечо – высота 3 372 м – высокогорный перевал в центральной части Кавказского хребта между массивами Донгуз-Орун-Чегет-Гарабаши и Шхельда. Местные жители издавна пользовались этим перевалом для перехода и для транспортировки грузов Приэльбрусья в Грузию. Этот перевал был выбран по причине своей относительной легкости, но как может быть легким осенью снежный перевал высотой 3400 м, с ледником и снежным гребнем?

 Альпинисты и молодые работники комбината проходили и проверяли трассу заранее. Где было необходимо, путь расчищали, перекрывали трещины деревянными мостками, на снежных ледяных подъемах ледорубами вырубили тысячи ступенек, вбили металлические штыри с кольцами, натянули канаты. Времени катастрофически не хватало, как не хватало специального горного снаряжения. На склонах соорудили два перевалочных пункта – северный и южный приюты. Туда подняли палатки, продукты, заготовили дрова.

 Маршрут эвакуации начался от поселка Тегенекли. Туда людей доставляли на машинах и подводах. Людей разбили на группы по 60-100 человек, каждую такую группу вели по два альпиниста – ведущий и замыкающий.

 23 дня – с 11-го августа до 2-го сентября длился этот тяжелый горный переход. Несмотря на конец лета погода стояла осенняя. 40 километров узких горных троп с осыпями, ледниками и трещинами. Длинной вереницей потянулись по склону участники перехода. У многих из них было с собой по 100-150 грамм молибденового концентрата – ценное сырье на хотели оставлять врагу. Женщины, старики, дети, самых маленьких из которых приходилось нести на руках, в рюкзаках за спинами или привязывать к груди простынями, чтобы руки были свободны и могли держаться за канаты или опираться на палки.

 На самом трудном участке перевала - это была "куриная грудка", самый крутой взлет снежного гребня был лед, а на нем снег. Несколько ишаков, груженых продовольствием, вдруг провалились в трещину. Матери которые своих детей несли сами, не доверяя никому, увидели, что опасность запредельная. Тогда они передали детей - альпинисты переносили их по одному.

 Вот рассказ одной из участниц этого перехода, бывшей работницы Тырныаузского комбината Евдокии Лысенко (Ю. Визбор. Очерк «Легенда седого Эльбруса»)

«Двенадцатого августа нас направили в путь, дали нам в руки альпинистскую палку, сына одного увязала в простынь, второго за ручку... а меньшому было год и четыре месяца. Температура у ребенка сорок была.

Шли мы тропинками, страшными, жуткими. Шли за альпинистами. Благодаря им прошли через страшные водопады, где ни видать ни дна, ничего. Насилу прошли. Лед, трещины трещат, ломаются, а мы переходим. Только переступишь, ребенка перетянешь - расколется лед...

Потом стали лезть по канату, триста метров на вершину. Я ребенка одного в простыне, другого за ручку. А сама за веревку хватаюсь и тяну. И тут уже на вершине подхватывали солдаты детей и нас. Мы сюда добрались, а потом спускаться начали. Ребенка вяжешь, второго сажаешь на себя и, как на санках, спускаешься вниз. И поехали. Ехали, не знаю, может, в пропасть, может, еще куда.»

Переход через перевал Бечо окончился благополучно и без потерь. Людей из Баксанской долины после льдов и снегов приютило теплое черноморское побережье. А на перевале уже после войны установлена мемориальная доска – советский войн и прижавшаяся к нему маленькая девочка.

«Покоренный Эльбрус венчает конец павшего Кавказа»

Вот так высокопарно в немецкой прессе освещали водружение флага Германии на вершине Эльбруса летом 1942 года. Но об этом позже. На перевалах Кавказа творилось много других значимых и кровавых событий.

49 горно-стрелковый корпус под командованием генерала горных войск (даже такие звания были!) должен был наступать через Главный Кавказский хребет от дороги на Туапсе до Мамисонского перевала. В начале августа немцы обосновались на линии Краснодар - Пятигорск – Майкоп.

Вопреки уверенности в непроходимости кавказских перевалов Главный Кавказский хребет непроходимой громады гор собой не представляет.
«На северных и южных отрогах Главного Кавказского хребта идут через перевалы дороги и тропы из одного ущелья в другое. Они пригодны в основном для вьючного транспорта и пешеходов. Эти боковые перевалы приобретают огромное значение во время военных действий в горах, так как именно через них можно зайти во фланг или в тыл противника. Большую роль могут сыграть они и в случае партизанской войны» (А.М. Гусев «Эльбрус в огне»)

Немцы отлично понимали стратегическое значение перевалов и рвались завладеть ими.

Основные боевые действия развернулись на перевалах, расположенных на участке хребта от Эльбруса до Маруха. Это перевалы Хотю-Тау, Чипер-Азау, Донгуз-орун, Бечо, Клухор, Марух, Чипер-Карачай, Морды, Гандарайский, Нахар, Домбай-Ульген и некоторые другие.

Немецкие горные стрелки на лыжах

Задача обороны кавказских перевалов была возложена на 46-й армию, военные части которой были сильно растянуты по всей линии фронта – от южного побережья Черного моря до перевала Мамисон. Дорога на перевалы была практически открыта. Войска генерала Конрада, разделившись на несколько частей, стремительно двинулись в горы при поддержке танков. Отступающие советские войска, прижатые к предгорьям, оказывали немцам, где могли, разрозненное сопротивление. Но что они могли сделать, двигаясь по ущельям к хребту, в непривычной обстановке, без знания гор и карт местности?

Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

А.М. Гусев: «Большинство отходивших двигались без карт, причем мало кто знал горы. Большую помощь в выборе правильного пути на перевалы оказывало им местное население и партизаны. Таким образом, бойцы и командиры, отходившие по основным ущельям и дорогам, достигали перевалов, встречали там наши части и благополучно попадали на побережье, где происходило переформирование. Однако многие отряды постигала печальная участь. Преследуемые врагом, они попадали в боковые ущелья, заканчивающиеся отвесными скалами, крутыми снежными склонами и нагромождениями ледников. Тут могли пройти только опытные альпинисты. И люди гибли от лавин, камнепадов, гибли в бездонных трещинах ледников, гибли от пуль настигавших их гитлеровцев. Много лет прошло с тех пор, но и сейчас еще находят в горах останки бойцов и командиров, пытавшихся прорваться к своим через суровые заоблачные выси гор и погибших здесь, но не сдавшихся врагу.»

«Страшно даже подумать о судьбе тех частей и подразделений, которые, будучи отрезаны от пути на Юго-Восток лавиной немецких танков, направились в предгорья ущелий Хребта. Теснимые противником, без карт, без связи со штабами и друг с другом, они поднимались по многочисленным ущельям Западного и Центрального Кавказа, рано или поздно достигая ледниковой зоны. Невозможно себе представить поведение измученных длительными переходами людей, обутых в армейские сапоги на леднике. И это под прицельным пулеметным и минометным огнем! Те, кому довелось видеть немногочисленные кадры немецкой военной хроники, чьи отцы погибли в этом страшном пекле, вряд ли смогли подавить слезы. Я видел это и не смог». (Я. Дьяченко. «Война на Кавказе)

 Основные силы гитлеровцев направились к Клухорскому перевалу – с целью прорыва к Сухуми. Часть горных войск отделилась от них - в направлении Баксанского ущелья. К 15 августа 1942 года немцы вступили в Кодорское ущелье и овладели перевалами Хотю-Тау и Чипер-Азау, выйдя в верховья реки Баксан. Они планировали обосноваться в Баксанском ущелье, чтобы прикрывать свои силы на Клухорском перевале, захватить перевалы, через которые остатки наших войск и мирные жители уходили в Сванетию и, наконец, совместив приятное с полезным, покорить Эльбрус.

Вершина Эльбруса не имела, конечно, никакого стратегического значения, но ее покорение было важно в пропагандистском плане.

 К сороковым годам 20-го века на склонах Эльбруса существовали такие базы: Старый кругозор (3000 м), Новый кругозор (3150 м, между ледниками Гара-Баши и Терскол), Ледовая база (3720 м), Приют 11-ти и Приют 9-ти, где функционировала метеостаниция (4200 м). Во время войны туристические базы были законсервированы, лишь на Приюте 9-ти постоянно дежурили несколько метеорологов. Базы на склонах Эльбруса никем не охранялись, никакого воинского контингента там не было. В Баксанской долине находилась лишь небольшая часть 63-ей кавалерийской дивизии, основная масса воинских соединений которой вообще была в Сванетии за перевалами. Да еще и в Азау на горно-спортивной базе ЦДКА находились 20 средних командиров из Бакинского пехотного училища, прибывшие на сборы по горной подготовке еще летом 1941 года да так там и оставленные. На всякий случай.

 Перевалы Хотю-тау, Чипер-Азау никем не охранялись, и как было сказано выше, гитлеровцы беспрепятственно вышли на них 15 августа 1942 года. Утром 17 августа советские метеорологи на Приюте 9-ти увидели колонну немецких солдат, поднимающихся со стороны Старого Кругозора. Метеорологи, естественно, сочли за лучшее под прикрытием удачно налетевших облаков покинуть базу и спуститься вниз в обход Старого Кругозора.

 К 20–му августа все базы были заняты немцами. И, конечно же, они не удержались и совершили восхождение на Эльбрус. Для этой цели из солдат 1-й и 4-й горнострелковой дивизий был сформирован особый отряд по командованию капитана Хайнца Грота.

Капитан Хайнц Грот на склонах Эльбруса

  Многие полагают, что это было сделано самовольно, без приказа из Берлина. 21 августа 1942 они взошли на Эльбрус и установили там флаги Третьего Рейха. Сей факт был с восторгом встречен немецкой пропагандой. Участники восхождения стали национальными героями, получили каждый по Железному кресту, а сам Грот – Рыцарский крест. Помимо этого, всем им были вручены специальные жетоны с изображением контуров Эльбруса и надписью «Пик Гитлера». Именно так немецкая пропаганда предлагала переименовать Эльбрус.

  Интересно, что, по свидетельству очевидцев, сам Гитлер неоднозначно отнесся к факту восхождения. Приятно, конечно, но говорят, что фюрер был в ярости, топал ногами и кричал, что горные стрелки приехали на Кавказ воевать, а не тренироваться в альпинизме.

Но как бы то ни было, отряд капитана Грота свои восемь апельсинов съел и вошел в историю.

Немцы у Приюта Одиннадцати

Итак, немцы беспрепятственно заняли все высокогорные базы. Обосновались они там (и не только там) основательно. На занятых перевалах и базах расположили артиллерию и минометы. Минировали и наматывали колючую проволоку в ущельях. Регулярно обстреливали перевалы, по которым отходили в Грузию наши отступающие войска и мирное население. В общем, безобразничали. Попытались спуститься со склонов Эльбруса в захватить Терскол, но после боя с бакинцами из горно-спортивной базы ЦДКА, отошли назад. На месте боя в Терсколе сейчас находится мемориал.

Бои в облаках

  Не успели немцы обосноваться на вершине Эльбруса и ледовых базах на его склонах, как советские войска получили приказ их оттуда выбить. Сама вершина не имела никакой стратегической ценности, гораздо важнее были ледовые базы и контроль над перевалами, с которых гитлеровцы обстреливали наши караваны и стремились прорваться в Закавказье.

  На поляне Азау немцы организовали укрепрайон с проволочными заграждениями и минами. В системе их обороны было множество пулеметных точек, многие тропы на перевалах были заминированы. Продовольствие немцы имели возможность получать из-за перевала Хотю-Тау, который прочно контролировали. И не зря в послевоенные годы один из перевалов в этом районе высотой 3200 получил название Эхо войны. Гитлеровцы организовали здесь множество огневых точек. До сих пор здесь находят в таящем леднике осколки, оружие, остатки продовольствия и личные вещи солдат.

  На перевалах Санчаро, Наур, Марух, Клухор велись кровопролитные бои. Перевалы переходили из рук в руки, причем советские горные стрелки набирались опыта прямо в бою. Подкрепленные альпинистами наши горнострелковые отряды все чаще имели преимущество, а немцы терпели поражение.

 Советские летчики наносили авиаудары по перевалам, в том числе и по базам гитлеровцев на Эльбрусе.

 В Баксанскую долину были срочно переброшены специальные войска НКВД и 214-й кавалерийский полк. Известный альпинист А. Малеинов сделал для наших войск схему Приэльбрусья, что очень пригодилось для ведения боевых действий. В распоряжение полка прибыл альпинист Леонид Кельс, отлично знавший местность и разработавший план наступления на ледовые базы. Первоочередной задачей был захват «Нового Кругозора», который давал плацдарм для наступления на «Ледовую базу и «Приют Одиннадцати».

  База «Новый Кругозор» была отбита у немцев в начале сентября 1942 года. Отряд альпинистов под командованием Кельса, использовав специальное снаряжение, поднялся прямо на гребень над базой. Для отвлечения внимания противника снизу начали подниматься наши отряды. Тогда альпинистам удалось внезапно напасть и расправиться с егерями.

Следующими на очереди были «Ледовая база» и «Приют Одиннадцати».

А. Гусев. «Наступать предстояло по очень сложному рельефу снизу вверх. В связи с этим планировались и фланговые удары по тропам, и заходы в тыл противника на господствующие высоты. Самым трудным являлся участок наступления на «Приют одиннадцати». Подразделениям надо было двигаться по снежным полям, где негде было укрыться от вражеского огня. Задача осложнялась еще и тем, что наступать предстояло на высоте от 3300 до 4500 метров над уровнем моря».

Пропавшая рота лейтенанта Григорьянца

Именно с попыткой штурма «Приюта одиннадцати» связана одна из самых таинственных историй «заоблачного фронта Приэльбрусья». В сентябре 1942 после взятия нашими войсками «Ледовой базы» наступил черед «Приюта одиннадцати». В конце сентября разведрота под командованием лейтенанта Григорьянца предприняла попытку разведать огневые точки у Приюта, а по возможности выбить оттуда немцев. Перед людьми Григорьянца стояла почти невыполнимая задача – подняться надо было выше Приюта (4200 м) и атаковать акклиматизированных, хорошо укрепленных, экипированных и вооруженных фашистов.

Разведчикам удалось очень близко подобраться к цели под прикрытием густого тумана, но внезапно налетевший ветер разорвал их укрытие. 102 человека оказались на открытом леднике на виду у немцев, которые открыли по ним шквальный огонь и фактически расстреляли их в упор.

 Из боевого донесения 214-го полка: «Отряд лейтенанта Григорьянца продвигался вперед по снежному полю, был остановлен сильным ружейно-пулеметным огнем противника с командных высот в районе «Приюта 11». Натолкнувшись на огонь противника Григорьянц с ходу развернул отряд и повел в атаку, не оставив резервов. Противник сосредоточил всю массу огня по отряду, расстроив главные силы отряда…Пользуясь перевесом в живой силе и технике, противнику удалось окружить остатки отряда.» («Тайна исчезнувшей роты», «Совершенно секретно» 29.09.2014)

В общем, из 102 человек личного состава роты только трое раненых добрались до своих. Судьба же остальных оставалась неизвестной до начала 21 века. Про командира Григорьянца чего только не говорили, например, что он сдался в плен и лечился в немецком госпитале.

Вещи советских войнов, найденные отрядами «Вахты памяти»
Фото с сайта http://fond-adygi.ru.

  Только в 2000-х годах, когда ледник выше 3000 метров начал подтаивать, на этих высотах стали открываться свидетельства тех боев – фрагменты тел, обрывки одежды, гранаты, оружие. Поисковые отряды получили возможность вести поиски и в районе того боя у Приюта Одиннадцати. Было обнаружено множество останков тел, которые с большой вероятностью, принадлежать разведчикам роты Григорьянца.

  «Наши солдаты, оборонявшие Приэльбрусье, в отличие от немцев, не имели горной подготовки, у них не было специального обмундирования и снаряжения. Извлекая из ледника останки солдат, оружие и личные вещи, поисковики ни разу не находили ни «кошек», ни ледорубов – только обычные солдатские сапоги, порой с прохудившимися подметками. Фуфайки, да плащ-палатки…» («Тайна исчезнувшей роты», «Совершенно секретно» 29.09.2014)

 Как иллюстрацию, прилагаю именной список безвозвратных потерь 214 кавалерийского полка 63 дивизии. Это именно те 102 человека под командованием лейтенанта Григорьянца. Дата «выбытия» 28.09.1942, напротив всех фамилий – красные, жирные минусы. Для желающих ознакомиться с этим уникальным документом даю ссылку в конце статьи.

 А летом 2014 года в трещине на глубине 70 метров группа российских военнослужащих и местный поисковый отряд «Мемориал Эльбрус» в рамках поисковой операции «Вахта памяти» обнаружили и тело самого лейтенанта Григорьянца. Тем самым обелив его память и прекратив слухи о его предательстве. В канун 70-летия Великой Победы останки найденных солдат и их командира были торжественно захоронены возле памятника героям обороны Приэльбрусья в Терсколе.

Церемония захоронения останков советских воинов в поселке Терскол
(См. http://www.sovsekretno.ru/articles/id/4355/)

Перевал Донгуз-Орун

Тем временем в горах вступала в силу осень. Суровая высокогорная осень, обещавшая такую же суровую зиму. Немцы окопались на Приюте Одиннадцати, обстреливая перевалы и Баксанское ущелье. На льду между «Приютом одиннадцати» и «Приютом девяти» находились позиции тяжелых минометов, а на скалах выше «Приюта девяти» и ниже «Приюта одиннадцати» стояли немецкие горные орудия.

После взятия городов Краснодарского края и падения Нальчика в Баксанскую долину стали отступать остатки советских войск, а с ними – мирные беженцы. Людская волна достигла предгорий в октябре месяце.

Если переход через Бечо состоялся в конце лета-начале осени, то Донгуз-Орун пришлось переходить уже в ноябре. А это в горах зима.

Для переход через Бечо у участников этого похода было время для организации пути и его прохождения, то на операцию по переходу Донгуз-Оруна отводилось всего 10 суток.

Обелиск на перевале Донгуз-Орун

На этот раз задача была еще труднее. У перевала скопилось почти 8000 человек: бойцы 392–й дивизии, измотанные двухмесячными боями, в том числе почти 500 тяжелораненых на носилках, и мирные жители, не желавшие попасть в плен. Перед солдатами дивизии стояла задача вынести оставшиеся 18 тонн молибденового концентрата с готовящегося ко уничтожению Тырныаузского горнообогатительного комбината. А еще перегнать в безопасное место 30 000 голов племенного скота.

Вот выдержка из приказа по личному составу командира дивизии Купарадзе:

«- При следовании к перевалу каждый боец берет по дороге в лагере «Учитель» мешочек молибдена и переносит его через перевал. (Молибден был упакован в мешки по 20-25 кг!)

- Тяжело раненные эвакуируются при помощи выделенных людей - из расчета 8 человек на тяжело раненного и при помощи выделенных мулов.

- Сделать не менее шести специальных санок и перевалочных лебедок для поднятия и спуска раненных и тяжелых грузов через перевал Донгуз-Орун-Баши. 

- Весь крупный скот пригнать к подножью перевала Донгуз-Орун-Баши (сев. сторона) и при невозможности перегона - организовать убой». (П. Захаров «Огненные тропы Великой Отечественной войны» )

Организацию и непосредственное проведение перехода осуществляли альпинисты из 897-го горно-стрелкового полка — А. И. Грязнов, Л. Г. Коротаева, А. В.Багров, Г.К. Сулаквелидзе, А. А. Немчинов и другие и уже получившие опыт в подобных мероприятиях альпинисты, участвовавшие в операции на Бечо.

Слева направо: А.Грязнов, Л.Коротаева. Н.Персиянинов. Участвовали в последствии и в снятии фашистких флагов с Эльбруса в феврале 1943 г

Перевал Бечо в это время года стал уже непригоден для перехода через его такой огромной массы людей. Был выбран перевал Донгуз-Орун. Несмотря на то, что спуск с него был более крутым и путь до ближайшего селения по ту сторону составлял аж 25 км, это был единственно возможный вариант.

Силами альпинистов была оборудована тропа, навешена страховка, организованы места для отдыха. Каждому переходящему перевал полагалось иметь крепкую палку для опоры, а маленьких детей привязать к себе. Накануне перехода проводился инструктаж, как вести себя на тропе, а всякая самодеятельность была строго запрещена.

Всех участников похода также разбили на группы, каждую из которых сопровождали альпинисты. По мере достижения наивысшей точки людей встречали бойцы гарнизона перевала, а на южной его стороне – местные жители, которые принимали беженцев под свой кров.

Переход проходил под постоянной угрозой схода снежных лавин. Бойцы горноспасательных групп протаптывали в глубоком снегу широкую тропу, над большими трещинами укладывали настилы с перилами, на крутом рельефе навешивали веревки.

Вот реальная история, которая произошла с группой детей из Армавирского детского дома, которые при взятии города спаслись бегством и остались одни в горах в хаосе войны и смерти. Рассказ Марии Дерюгиной, непосредственной участницы этих событий (Газета «Вечерний Ставрополь» июнь 2005):

«Десять дней детдомовцы брели самостоятельно, пока не встретились с бойцами 136-го армейского запасного полка. Командовал им подполковник Алексей Максимович Абрамов. Ему никто не поручал взваливать на себя ответственность за брошенных детей, в тот момент он просто сказал: «Это государственные дети, они пойдут с нами». Перед красноармейцами стояла задача через перевал Донгуз-Орун попасть в Грузию. С детьми, среди которых были совсем малыши, сделать это стало гораздо сложнее.

Мария Михайловна на всю оставшуюся жизнь запомнила тот переход. На равнине был жаркий август, а в горах вдруг началась зима. Сначала пошел дождь, а у перевала стал срываться мокрый снег. Чем выше поднимались, тем сильнее становился снегопад, а потом и вовсе начался буран. Дети отправились в дорогу в летней одежде, у многих не было обуви. Для них бойцы смастерили из голенищ своих сапог подобие мокасин, чтобы ребятишки хотя бы не ранили ноги. Чужие люди в тот момент стали роднее родных. Красноармейцы мерзли, но укрывали детей своими шинелями и бушлатами, маленьких и совсем обессиленных приходилось нести на руках. Казалось, что этой опасной дороге не будет конца. Отдельные эпизоды выпали из памяти Марии Михайловны из-за того, что она от голода и обморожения потеряла сознание. Не всех детей удалось сберечь…

Дети поверили, что самое страшное осталось позади, только тогда, когда, преодолев перевал, увидели зеленую траву и первое жилье. Местные жители, увидев группу оборванных, изможденных детей в сопровождении военных, на которых тоже невозможно было смотреть без сострадания, без лишних слов выносили еду и воду. Задачу, поставленную подполковником Абрамовым, военные выполнили: «государственные» дети попали в тыл. Ребята, которые за время перехода успели привязаться к своим спасителям, а командира называли «папой», простились с красноармейцами в городе Зугдиди. Их разместили в школе возле чайных плантаций, а бойцы пошли дальше, на переформирование. Вскоре детей определили в детский дом поселка Коджори. А на перевале уже после войны был установлен вот такой памятный щит:

Ситуация осложнялась тем, что отступавших, в отличии от Бечо, преследовали по пятам немецкие горные стрелки. Отход с занимаемых войсками позиций совершали только ночью, днем двигались только в тумане. Однако в середине ноября переход, длившийся, как и было запланировано 10 дней, благополучно завершился.

17 ноября последние бойцы 897 горно-стрелкового батальона, прикрывавшие переход, отошли на перевал, на котором был организован усиленный заслон. И не зря, потому что на следующий день немецкие горные стрелки, спустившиеся с перевалов, а также подошедшие немецкие войска со стороны Баксана, попытались прорваться на перевал. Это им не удалось – ни тогда, ни позже.

Эльбрус снова Эльбрус, а не какой-то там Пик Гитлера.

Осенью 1942 боевая ситуация на фронтах начала меняться. И не в пользу немцев. Гитлеровская ставка ожидала, что наступление под Сталинградом русские начнут весной 1943 года. Но мы не стали ждать весны и призвали в свои союзники давнего друга – суровую русскую зиму. Битва под Сталинградом началась в ноябре 1942 года и окончилась полным поражением немецкой группировки в этом районе. Положение гитлеровцев на южном фронте осложнилось. С кавказских перевалов началось спешное отступление горнострелковых соединений – они стремились через ущелья уйти вместе со всеми отступавшими с Северного Кавказа частями. Нашим горным стрелкам оставалось лишь только преследовать врага.

Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»
Слева увековечен сам А.М.Гусев в форме горного стрелка

4-м февраля датирован приказ Штаба фронта №210, предписавший группе альпинистов «выехать по маршруту Тбилиси – Орджоникидзе – Нальчик - Терскол для выполнения специального задания в районе Эльбруса по обследованию баз укреплений противника, снятию фашистских вымпелов с вершин и установления государственных флагов СССР».

Реальные кадры февраля 1943 г.
Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

 Вот что рассказывает участник этой экспедиции А.Гусев о зимнем Эльбрусе: «Что такое Эльбрус зимой? Это километры отполированных ветром, порой очень крутых ледяных склонов, преодолеть которые можно только на острых стальных «кошках», в совершенстве владея альпинистской ледовой техникой движения. Это метели и облака, надолго окутывающие плотным покровом вершину, сводящие к нулю видимость, а значит, исключающие необходимую в условиях сложного рельефа визуальную ориентировку. Это ветер ураганной силы и мороз, превышающий 50 градусов. Эльбрус зимой — это маленькая Антарктида, а в ветровом режиме он порой не уступает этому материку».

Реальные кадры февраля 1943 г.
Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

Очень сложно было добраться и до баз на склонах Эльбруса, откуда можно было начать восхождение. Дороги были разрушены, многие тропы оставались заминированными, в предгорьях бродили остатки немецких егерей. Однако группа преодолела все эти трудности и была на Приюте Одиннадцати. Его здание было сильно повреждено бомбами, фасад изрешечен осколками и пулями, продуктовые склады были взорваны или залиты керосином, повсюду валялось исковерканное оружие и боеприпасы. Едва альпинисты обустроились в уцелевших комнатах Приюта, как накрыла непогода, продолжавшаяся неделю. Продукты подходили к концу, а задание нужно было выполнить. Отряд разделился на две группы. Первая из них 14 февраля в условиях снежного бурана и видимости в 10 метров успешно взошла на Западную вершину Эльбруса. Альпинисты сбросили находившийся там потрепанный немецкий флаг и установили новый, советский.

Флаг на Восточной вершине Эльбруса. Реальные кадры февраля 1943 г.
Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

На долю второй группы, направлявшейся на Восточную вершину, пришли еще неменьшие испытания. Спустя три дня буран утих, но мороз на уровне 4200 метров усилился до 40 градусов. Вот что говорит А. Гусев: «.Дул порывистый ветер силой 25—30 метров в секунду. В воздухе над склонами неслись ледяные кристаллы, которые иглами кололи лицо. А нам надо было подняться над «Приютом» еще на 1400 метров. На вершине же, как мы понимали, мороз мог превышать 50 градусов. Такая обстановка заставляла серьезно позаботиться об одежде. Тулупы были тяжеловаты для восхождения, но зато надежно защищали и от холода и от ветра. Маски на шерстяных шлемах, надетых под армейские шапки-ушанки, должны были предохранить от обморожения лица. На ногах у всех были валенки». Чтобы сократить время, участники восхождения пошли не через седловину, а напрямую по гребню. «Эльбрус заблестел зеркально отполированными ледяными склонами. Даже острые «кошки» порой скользили по нему, как по стеклу. На крутых местах шли серпантином: то левым, то правым боком к вершине. Долго двигаться одним «галсом» было невозможно: «кошки» на неподшитых валенках начинали сползать набок. Идти становилось все опасней, а останавливаться нельзя — мороз усилился, замерзнешь». В группе присутствовал кинооператор, который ухитрялся снимать и сам процесс восхождения и установление флага на вершине.

Установка флага на Западной вершине. Реальные кадры февраля 1943 г.
Фото из книги И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

17 февраля 1942 последний немецкий флаг со свастикой был сброшен с вершины Эльбруса. Нетрудно догадаться, какая эйфория царила среди альпинистов, проделавших эту работу. Вот их фамилии: Белецкий, Гусак, Гусев, Хергиани, Петросов, Персиянинов, Коротаева, Смирнов, Сидоренко, Одноблюдов, Маринец, Багров, Грязнов, Немчинов, Кухтин, Лубенец, Кельс, Суквелидзе, Грачев. Как можно заметить, все эти люди уже упоминались в этой статье. Все они сыграли большую роль в обороне кавказских перевалов и спасении мирных жителей в Приэльбрусье.

Наши альпинисты у Приюта Одиннадцати. Февраль 1943 год.

…Еще долго шла война. Но все это уже было вдали от кавказских перевалов и двухглавого Эльбруса. Шаг за шагом отстроились разрушенные дома и дороги, места кровопролитных боев покрылись снегами. Но очень долго находили и находят до сих пор в этих краях страшных свидетелей тех событий – непогребенные тела, оружие, патроны. На многих перевалах можно увидеть памятные обелиски, мемориальные доски и стелы. Теперь каждый год на Эльбрусе проходит акция «Вахта памяти» - поисковая операция по розыску останков павших воинов. Теперь и вы, прочитавшие мою статью, возможно, будете смотреть другими глазами на склоны Эльбруса и горные перевалы – места, где творилась история, история прошлого и наше с вами настоящее и будущее.

 Рекомендую еще к прочтению рассказ бывшего егеря 1-й горнострелковой дивизии «Эдельвейс» Ханса Брикса «Я последним покинул Марухский перевал. С любовью к России. Знак примирения».  Взгляд с другой стороны, ожидаемый и неожиданный.

Памятник «Героям обороны Приэльбрусья» на склоне горы Эльбрус

При написании статьи я использовала следующие материалы, с которыми все желающие могут ознакомиться более подробно:

1. «Тайна исчезнувшей роты». «Совершенно секретно» - №21/316 Сентябрь 2014

2. «В ледниках Эльбруса обнаружены останки 12 красноармейцев-разведчиков». «Российская газета» август 2011. 

3. А.М. Гусев «Эльбрус в огне»

4. «Великая Отечественная война 1941-1945 гг.» Сообщество.

5. «ВС РФ. Армия» Сообщество 

6. «Битва за Кавказ». Статья и фото 

7. Обобщенный банк данных «Мемориал» 
Именной список безвозвратных потерь 214 кав. полка 63 кав. дивизии 

8. Е. Музруков «Горное противостояние». Военно-исторический портал 

9. И.Мощанский, А.Каращук «В горах Кавказа. Военные альпинисты СССР и Германии. Июль 1942-февраль 1943 гг.»

10. Опрышко О. Л. Заоблачный фронт Приэльбрусья.

11. Уникальные цветные кадры. Горные стрелки на Кавказе. И многие другие фото по ссылкам внизу страницы 

12. Ю. Визбор. Очерк «Легенда седого Эльбруса»

13. П. Захаров «Огненные тропы Великой Отечественной войны» 

Маттерхорн: «Какая сила должна была потребоваться, чтобы
срезать и отбросить далеко вниз недостающие
части этой пирамиды»

Гораций Бенедикт де Соссюр.
Основоположник альпинизма,
инициатор первого восхождения на Монблан.

 Во французском Дофинэ, неподалеку от местечка Аржантьер (Ля Бесс) 17 июля 2009 года был открыт памятник английскому альпинисту Эдварду Уимперу. 6-метровая скульптура выполнена местным мастером Кристианом Бурже из металла и, по мнению прессы, демонстрирует традиции металлообработки этого региона Альп. Выглядит всё это не очень симпатично, но многое новое поначалу шокирует, потом становится привычным…. Руководствовался ли автор «идейными соображениями» при его создании, то есть, специально делал памятник «несуразным» или просто делал то, что мог и привык? Оставим это вопрос без ответа. Но получилось очень даже интересно. Уимпер – как набросок, с его основными чертами противоречивой личности: диспропорциональностью, угловатостью, резкостью граней и т. д…

 Вклад Уимпера в альпинистское освоение района Дофинэ, безусловно, велик, в течение двух лет он участвовал в первовосхождениях на две основные вершины района: Мон Пельву и Барр д’ Экрен. Однако в истории альпинизма имя Эдварда Уимпера навсегда останется связанным, прежде всего, с вершиной Маттерхорна... В Церматте его имя постоянно на слуху. Здесь также есть памятный знак – каменная табличка на стене гостиницы в самом центре городка. С барельефа на нас глядит вроде бы солидный, спокойный мужчина с уверенным взглядом. Но что-то в нем не так. Тут нужно также знать суть вопроса, приглядеться – это точно «Сфинкс». Такое прозвище было у Эдварда Уимпера в городке, где он жил много лет. Загадка для всех, неприступный, неконтактный, странный. Словом - неординарный человек, именно такому должно было судьбой стать первовосходителем на совершенно неординарную, непохожую на других вершину – на Маттерхорн.

Конечно, даже на фотографически точном барельефе трудно передать всё многообразие личности. Да и вообще, всегда лучше делать добавления в виде текста.

Заодно и прикоснуться к легенде о первом восхождении на Маттерхорн…

«Прикосновение к легенде»…. Так и называлась статья, когда-то размещенная в газете «Вольный ветер»

« …14 июля 1865 г. по маршруту, ныне известному как «Hornli Ridge», отправилась команда из 7 человек пол руководством знаменитого альпиниста и путешественника англичанина Эдварда Уимпера. По другому маршруту, из Италии, одновременно поднималась ещё одна команда, которой руководил итальянец Жан-Антуан Каррель. Причиной одновременного восхождения стало заключённое накануне пари, кто первым поднимется на вершину. Маршрут из Швейцарии, по которому шёл Уимпер, неожиданно оказался значительно проще выбранного Каррелем. Англичанин выиграл пари, взойдя на вершину на 3 дня раньше своего соперника».**

** замечания
(1) Хёрнли - он назывался и тогда.
(2) Уимпер не был руководителем, знаменитым альпинистом. тем более путешественником он тогда не был.
(3) Каррель тем более не был руководителем.
(4) Пари, то есть, спора не было и не могло быть.
(5) Вряд ли можно считать причиной то, что маршрут оказался проще.
(6) В день восхождения Уимпера, Каррель повернул из под вершинной башни. Скорее всего, главной причиной был шок от того, что он увидел соперников на вершине. Итальянцы вернулись через три дня и достигли вершины.

 Кадр из фильма "Гора зовет". Каррель несет Уимпера, упавшего метров на 100... Ничего подобного не было...

Откуда взялась подобная трактовка исторических событий? Видимо не обошлось без фантазии автора. Однако что говорить, когда в музее в центре Церматта нон-стоп крутят фильм 30-х годов авторства знаменитого Луиса Тренкера. Фильм достойный своего времени: практически ничего не соответствует реальной истории. Но ведь крутят, люди смотрят, далеко не все потом читают грамотные книжки. Может быть и хорошо и правильно, что существует почва для создания мифов и легенд? Об обрезанных веревках и соревнованиях на горе. Между тем умных и правильных книжек уже целая библиотека из многих томов накопилась ….

Литературный феномен…

Пожалуй, ни одно восхождение в альпинистской истории не описано и не разобрано с такой тщательностью, как восхождение на Маттерхорн от 14 июля 1865 года. Основным источником информации является книга самого Уимпера «Scrambles among the Alps», которую он потом дополнил в книге «Восхождение на Маттерхорн». Только в XIX веке «Scrambles» выдержала пять изданий и продолжает переиздаваться. До сих пор она постоянно лежит на прилавках магазинов в Церматте, являясь в своем роде безусловным рекордсменом.

История первого восхождения (естественно чуть-чуть по-своему) пересказывалась всеми историками альпинизма и историками собственно Маттерхорна, классиками, таким как Гвидо Рей, Энцо Мадзотти, Фритц Шмидт, Арнольд Ланн, Рональд Кларк... В том числе биографом Уимпера знаменитым альпинистом Фрэнком Смайсом. И современными авторами…

Когда речь идет о самом восхождении, то особое место, конечно, принадлежит фолианту на 850 страниц англичанина Алана Лайеля. Хотя назвал он книгу оригинально «Первый спуск с Маттерхорна». Бывая в Церматте, я насколько позволяла совесть, зачитывался ее прямо в магазине. Купить бы, но цена в 150 франков была неподъёмной. В книге все источники информации (статьи, отчеты, рассказы) подвергаются тщательному анализу. Особое место занимают разборы свидетельских показаний, данных участниками и свидетелями трагического происшествия, данными в рамках полицейского расследования. Очень интересного документа.

Но в общем, на страницах этих изданий повторяется в том или ином виде рассказ главного свидетеля – Эдварда Уимпера. Собственно как британский юрист и альпинист, Лайель защищает Уимпера от нападок с разных сторон. В частности, в Церматте среди гидов всегда сохранялась своя версия произошедшего. Она излагается  в книге потомка гидов XIX века, известного швейцарского писателя Ханнеса Таугвальдера, написанной в соавторстве с журналистом Мартином Ягги.

Не вдаваясь (пока) в подробности, отмечу, что они рисуют образ Уимпера в довольно негативном свете, мол, его амбиции, его суетливость сильно поспособствовали трагедии. И чтобы это завуалировать, англичанин попытался замазать грязью местных гидов отца и сына Таугвальдеров... Но об этом позже. Сейчас только отмечу, что ни о каком споре или пари речи в этих книгах нет, просто потому что его не было. Хотя противостояние, состязание было, и оно было очень серьезным.

Никто его не хотел, так получилось....

Анекдот про профессора Тиндаля, одного из пионеров Маттерхорна

«Вы знали профессора Тиндаля?» - спросил заросший густой бородой швейцарец-проводник. Услышав свое имя, 45-летний долговязый британец подошел ближе к бородачу. «Да, а что случилось?»

«Так вот…, он – мертв!» - громко сказал бородач. У Тиндаля перехватило дыхание. Согласитесь, слышать о себе такие вещи без волнения тяжело. «Как! Что случилось?” «Вчера, вместе с товарищами он упал с вершины Маттерхорна!» По тону чувствовалось, что швейцарец доволен исходом их восхождения. Поделом, мол, ненормальному чужеземцу, который непонятно зачем лазил куда не надо! Вероятно, имя Тиндаля было самым известным у местных… что же не самая плохая слава!

В том, что он сам жив, профессор не сомневался. Но стало ясно, что-то там произошло. Надо срочно менять планы и ехать в Церматт. Что-то случилось и, вероятно, с Уимпером. На минуту вернулось чувство неприязни к этому человеку, появившееся в день их первой встречи в Брейле. Этот молодой нахал, с прозрачными холодными глазами совершенно выпадал из всей устоявшейся системы британского альпинизма, нарушал все принципы, так отстаиваемые Тиндалем. Прежде всего, восхождения должно совершаться с целью изучения и постижения природы гор, затем, чтобы полюбоваться их красотой. Но никак нельзя превращать их в место состязаний, споров, пари – не скачки же это! Этот Уимпер был еще более радикален, чем писатель и философ Лесли Стивен, идеолог альпинизма как игры, как развлечения. С ним Тиндаль спорил и очно, в Альпийском Клубе и заочно, в книгах и статьях. Но там было хоть понимание позиций. А Уимпер совершенно не признавал никаких правил. Научная сторона для него было ничто, а в спортивной, вел себя вел себя как человек другого склада, другого, чуждого поколения. Во всем поведении его чувствовался какой-то не нужный, по мнению Тиндаля, в горах фанатизм. Его желание взойти на Маттерхорн было каким-то маньякальным и, можно сказать, не совсем здоровым.

Честно сказать, Тиндаль сам до этого времени не оставлял надежды быть первым на этой горе. У него было уже две попытки, близких к успеху.  Гору он знал хорошо, что же – надо спешить в Церматт. Может быть нужна его помощь.

  Судя по составу туристов в Альпах, Великобритания в самой середине XIX века была просто гегемоном. Над континентальной Европой пронеслась волна революций, престолы постоянно шатались, восседавшие на них правители менялись. Германия была раздробленной, в Австрии Габсбурги едва сохранили своё владычество, когда восстали венгры, Францию разрывал неистребимый дух революции, о проблемах других и говорить не стоит. Швейцария тогда была чем-то вроде современного Непала, к тому же только что пережившей и не до конца еще отошедшей от серьезного военного конфликта между католиками и протестантами. В стране всё было дешево, в горах жили нищие люди, с многодетными семьями. Так что даже среднего достатка англичанин чувствовал себя богачом. Все были рады любому заработку, были рады услужить господину туристу-альпинисту. Со строительством железной дороги путешествие по Европе перестало быть уделом аристократов, появился массовый туризм и мода на него. Сначала только в Британии.

К тому времени, как Тиндаль добрался до Церматта, тела погибших альпинистов и гида Мишеля Кроза уже были сняты. Остался не найденным только 19-летний лорд Фрэнсис Дуглас. Считалось, что бедняга застрял где-то на скалах. Хотя столь же вероятно, что он упал глубоко в бергшрунд. рядом с другими телами нашли пряжку от его ремня.

Между тем его мать (маркиза Квинсберри) и родственники настойчиво просили продолжить поиски, надеясь, что юноша еще жив (!).

  Линия падения, по ней Тиндаль намеревался спуститься в поисках юного лорда

Чтобы найти тело Дугласа, Тиндаль решил собрать целую экспедицию. Он закупил в Женеве 900 метров веревки с целью провесить ее с вершины вниз по северной стене и чтобы гиды спустились и просмотрели все скальные участки. И сам был готов принять участие в работах, в качестве руководителя.
Однако кто был верховной властью в районе в то время? Ею был настоятель местной церкви «отец» Руден. Именно он запретил всем местным гидам участвовать в этом мероприятии, «во избежание новых жертв». Мне кажется, он был прав. Тиндаль уехал из Церматта расстроенный.

В 1868 году, то есть через три года, 48-летний Тиндаль вместе с гидами братьями Макиньяцами из Аосты прошел первый траверс Маттерхорна, поднявшись из Италии и спустившись в Церматт. Возможно, это была вершина его альпинистской биографии. Джон Тиндаль (1820 – 1893) известен как крупный ученый-энциклопедист, популяризатор науки и… альпинизма. Его книги о восхождениях и изучениях ледников были даже переведены на русский язык…

Эдвард Уимпер

В тот день, когда Тиндаль пытался организовать поисковую партию, единственный из оставшихся в живых англичан, побывавших на вершине Маттерхорна, был уже по дороге в Лондоне. Уставший, можно сказать, измотанный, он мечтал отоспаться и успокоиться. Но сон не шел. В голове не удавалось остановить поток невеселых мыслей и по большей части горьких воспоминаний. Они всегда приводили к одной мысли: всё ли правильно он делает сейчас, ведет ли себя достойно ? Вспомнилось, как смертельно уставший спустился он в Церматт после восхождения. Тогда не было слов, чтобы сказать, что произошло. А сейчас перед ним стоит задача описать всё на бумаге. С разъяснениями он решил обратиться в Таймс, самую престижную и всегда следившую за альпинистскими достижениями британцев газету. Он напишет письмо, в котором всё будет изложено коротко и точно. А затем, книгу. Только надо немного успокоиться и прийти в себя….

Поздравляю с Днем рождения альпинизма!  Желаю удачи в горах! Они должны быть источником и местом счастья. Хотя не всегда этот так, к сожалению...

Дата рождения альпинизма определена  очень четко - это 8 августа. Это день перрвого восхождения на Монблан, по поводу которого сказано и написано много. Но на первом плане, почему-то, оказывается явно недостоверная информация. Первых восходителей Жака Бальма и Мишеля Габриэля Паккара называют швейцарцами, что очень далеко от истины.

Герои 8 августа родились и прожили всю жизнь в Савойе (герцогство Савойя), которая большую часть времени, им отмерянному, находилась в составе так называемого Сардинского королевства, главной частью которого, правда, было княжество Пьемонт (столица Турин). По национальности их однозначно можно называть французами, но никак не швейцарцами.

 1786 год был мирным (может быть, последним на долгие годы) для Европы: заключались торговые договора, укреплялись семейные связи между монархами, ученые занимались науками, поэты - стихами, художники – картинами. Крестьяне растили урожай и детей, города расширялись и обновлялись. По большому счету, ничего не предвещало той страшной бури, которая разразилась уже через несколько лет. 32-летний французский король Людовик XVI еще думал, что всё само собой наладится, что финансисты поноют и найдут как всегда выход из надвигавшихся дефолтов. А на дерзкие идеи кучки либералов можно не обращать внимания. Англия через 10 лет после потери американских колоний уже перестала обижаться и привыкла жить по-новому. Вовсе не плохо. Европа проводила в последний путь Фридриха Великого, грозного когда-то воина, заканчивавшего жизнь спокойным домоседом. 

В мирной, процветающей и богатой, к тому же республиканской, Женеве все восхищались  семейством Горация Бенедикта де Соссюра. Сам он блистал, выдавая одно научное открытие за другим,  руководил всей системой образования города-государства, успешно реформировал ее. Его политическая позиция была сильна, Соссюр был одним из авторитетнейших лидеров Женевы, сумевшим удержать ее от смут конца 70-х. Это был просвещенный консерваторо, который верил, что разумное развитие общества не нуждается в смутах и восстаниях. И что Женева даст миру пример правильного, рационального устройства.

 Гораций (Орас) Бенедикт де Соссюр - отец альпинизма. Самому ему и его семье этот портрет не понравился. Хотелось выглядеть моложе:)

 Дети подросли, радуя своими успехами самого Соссюра и его верную, любящую супругу. Полная идиллия. Правда, здоровье начинало подводить 46-летнего аристократа, он немного сомневался, сможет ли подняться на вершину Монблана. Это когда путь будет, наконец, найден. А дело шло к тому…

  Мишель-Габриэль Паккар и Жак Бальма

 Нужно сказать о том, что запущенная каким-то некомпетентным типом, версия, что это были «швейцарцы», не выдерживает критики. Герои 8 августа родились и прожили всю жизнь в Савойе (герцогство Савойя), которая на момент восхождения находилась в составе так называемого Сардинского королевства, главной частью которого было княжество Пьемонт (столица Турин). Швейцария была далеко, с ней не было практически никаких связей, ведь Женева, Невшатель и их окрестности также в нее также не входили. Так что и Соссюра называть швейцарцем не совсем верно!

 Как известно история начинается с того, что в 1860 году 20-летний студент, парктикант Женевского университета  Гораций Бенедикт де Соссюр (1740 – 1799) объявил о присуждении денежной премии тому, кто найдет путь восхождения на вершину высочайшей горы Альп Монблана. С разрешения местного священника, он разместил письменное объявление об этом на дверях церквей во всех коммунах ущелья. Так что об этом узнали все, даже неграмотные. Это даже возбудило в местных мужчинах некоторый энтузиазм, были даже сделаны попытки – правда, далекие от успеха. Никто не верил по-настоящему в успех. Может просто не нашлось соответствующего этой миссии «чудака»? Или просто время не пришло?

Кстати, о чудаках. Самое время упомянуть об одном из них. Занимался поисками пути восхождения на Монблан другой женевец - Марк-Теодор Бурри (1739 - 1819), сын часовщика, певчий в храме, художник, журналист и т.д…. В жизни его горы заняли значительное место, он много путешествовал, в общем, 60 лет подряд, практически каждый год! Бурри много о них писал, называя себя «историографом Альп». Он действительно им был, издав пару книг и написав огромное количество текстов про Альпы. Человек необычайной энергии, он очень часто вел себя странно. Так, свои "гениальные" по его мнению, картины он рассылал европейским монархам, выпрашивая у них вознаграждения , публично называл себя обладателем "лучшего голоса в мире" и т.д… Бурри открыл для себя Альпы почти одновременно с Соссюром в начале 60-х и не мог жить без них. После восхождения на Пик Бюэ (1775), он «загорелся» идеей штурма самого Монблана. Как хороший художник он иллюстрировал книги Соссюра, оставив бесценные свидетельства внешнего вида гор той эпохи.

 Автопортрет Бурри, тут он сам себе явно понравился

  Но пора уже начать представлять настоящих героев 8 августа. Мишель-Габриэль Пакккар (1757-1827) - сын зажиточного местного нотариуса (notaireroyal), местная элита. Клан Паккаров уже тогда владел парой гостиниц и до сих пор в Шамони есть гостиница, носящая их имя. Отец, который нотариус, нашел средства для обучения сыновей: один из них стал адвокатом, другой – священником. Третий – собственно наш герой, Мишель-Габриэль, долго учился на врача в Турине и Париже. Еще будучи 18-летним студентом, на каникулах сопровождал англичанина Томаса Блэйки в его попытке найти путь восхождения на Монблан. Вернувшись в родное Шамони в начале 80-х, Паккар, вместе с братьями, включился в поиск пути к вершине. Честолюбивый молодой человек стал рассматривать это не просто как хобби и, тем более, не как попытку подзаработать. Аккуратные записи о своих научных наблюдениях свидетельствуют о том, что он считал себя ученым и мечтал, наверное, о больших свершениях. Более того, сохранилась пара чисто научных статей молодого врача, посвященных геологическим наблюдениям и атмосферным явлениям в горах.

Летом 1783 года Паккар присоединился к попытке восхождения команды Бурри, которого знал уже много лет. Они еще в Париже много времени проводили вместе. И теперь вместе отправились к леднику Боссон, к Монблану, по стандартному пути через Монтань де ля Кот. Длительная непогода не дала возможности предпринять серьезную попытку пробиться выше. Это был последний совместный выход Паккара и Бурри. Что между ними произошло, какая размолвка, точно неизвестно. Ясно только, что между ними возникла неприязнь, на грани вражды.

 В 1784 году попытки найти путь продолжились с новой силой. Паккар несколько раз выходил на поиски маршрута. Сначала он с гидом Пьером Бальма прошел по леднику Мер де Гляс, откуда взойти на Монблан очень сложно даже сейчас. Решено было разведать противоположный юго-западный склон. На этот раз Паккара сопровождал гид Жан-Батист Жакэ. Через перевал Коль Воза они прошли на ледник Бионносэй и далее скальному склону почти поднялись на Эгюий дю Гутэ (не дошли метров 100). Через некоторое время Бурри, прослышав про этот маршрут, вышел на него с большой компанией гидов. Сам женевец остался на Тет Русс, где занялся рисованием, а вот гидам Ж-Б. Ломбару и Ф. Гидэ удалось подняться не только на Эгюий дю Гутэ (3835м), но и пройти траверсом до Коль дю Дом (4237м), вплоть до скал, где сейчас приют Валло. По возвращении Бурри написал статьи и разослал по всей Европе письма, в которых всячески превозносил свой подвиг. Он считал, что путь к Монблану найден и пригласил Соссюра в следующем году принять участие в совместном восхождении. Или точнее, Соссюр не смог отказать Бурри принять участие в экспедиции, признавая заслуги того в открытии маршрута.

Сам Соссюр в эти годы ежегодно совершает большие исследовательские поездки по Альпам. Много ходит пешком, через перевалы, изредка восходит на незначительные вершины. В тот год в Шамони он встретился и познакомился с Мишелем-Габриэлем Паккаром. Поселился в их гостинице, пригласил молодого врача на обед. Соссюр очень положительно написал о Паккаре в своем дневнике. Но дистанция между ними была сохранена, тут и возраст, и социальный статус.

1785 год. Лето этого года было аномально влажным, поздняя весна – масса снега в горах. Экспедиция откладывалась и откладывалась. Гиды слали письма в Женеву и получали ответы. Соссюр выделил деньги на строительство хижины, где-то в районе нынешней «охотничей» хижины в районе Ронь (2750м). Гиды сложили ее из камней, занесли сено для ночевки. В сентябре, уже на исходе сезона, гиды Ломбар и Пьер Бальма решились идти и дали знак в Женеву.

 Склон, по которому производилась попытка восхождения в 1785 году, и где ходят сейчас

 Путь через Дом дю Гутэ, ныне самый популярный маршрут, был слишком сложным и для Соссюра, и для Бурри, и для его сына Исаака. И вышли поздно из-за холода, и снега много было на скалах, и состав был слишком большим – 12 человек (9 гидов + 3 сеньёра). Во время восхождения на вершину Эгюий дю Гутэ попала только пара гидов, остальные благоразумно повернули с середины гребня. Неудача. Бурри позже критиковал академика, в частности за то, что тот слишком много времени уделял научным наблюдениям и вообще плохо шел. Это было правдой, хотя сам певчий тоже был не на высоте. Он спускался оригинальным способом - висел на плечах впереди идущего гида, в то время как сзади его держали за пояс. Академик же спускался страхуемый тремя веревками, при этом ноги его переставлял впереди идущий гид. Соссюр был обвязан веревками «как в тюрьме» - так написал позже Паккар. Замучали они бедных гидов.   Соссюр же, проанализировав маршрут, пришел к выводу, что идти нужно все же со стороны Шамони. Другой вывод был следующий: больше никаких спутников, партнеров по восхождению! Только он и гиды.

1786 год

  В том далеком от нас году шамонийские гиды, энтузиасты штурма Монблана были настроены очень решительно. Планы восхождения были их дежурной темой длинными зимними вечерами за стаканом вина. Как только в июне установилась благоприятная погода, шамоньяры развернули целую операцию по разведке возможного пути восхождения. По общему мнению, оно было возможно только через Дом дю Гутэ и главным считалось уже определение лучшего направления подходов – с севера или и юга.

Практически все дееспособные проводники занимались поиском маршрута и постепенно сформировалась ударная группа из самых сильных: Ломбар, Каша, Франсуа Паккар, Пьер Бальма... 24-летний Жак Бальма в их число не попадал, его всерьез тогда не воспринимали. Жак имел репутацию большого оригинала, не желающего быть как все. Жил он на хуторе в Боссоне, считался не очень хорошим хозяином, так как очень много времени проводил на охоте и в поисках кристаллов горного хрусталя. Да еще имел репутацию хвастуна… Тем не менее, именно его горный кристалл купил, гостивший в Шамони великий Гёте. Хотя не все в Шамони этому поверили.

  Так или иначе, но Жак Бальма заинтересовался идеей восхождения на Монблан. В конце июня состоялся его большой разведывательный выход, во время которого он вычислил будущий путь восхождения. Обычная версия выглядит так: узнав об очередном выходе гидов на поиск пути, как бы случайно, в поисках кристаллов, пошел по следам группы. Четверо его старших товарищей по стандартному пути через Гран Мюле дошли до седловины Коль дю Дом и попытались пройти по узкому обледенелому гребню Босс. Место несложное, но это по нынешним меркам, тогда, без кошек, идти его не решились. Наступали сумерки и гиды пошли на спуск. Все, кроме Жака Бальма. Отстав, он продолжал всматриваться в верхние склоны "белой горы". Спустившись чуть ниже, Жак переночевал на леднике, сидя на первых попавшихся камнях. Утром у него хватило сил осмотреть другой вариант подъема. Жаку показалось, что он нашел желанный путь восхождения. С уверенностью в себе у парня было всё в порядке, он сам поверил в удачу.

  Так ли это было?  Есть еще текст, согласно которому Бальма провел на леднике 4 дня и в одиночку поднимался к гребню Босс еще до того, как там появились другие гиды. 

Немного спустя состоялась историческая встреча двух героев нашего повествования. Тут самое непонятное место в этой истории. Даже сам Жак по-разному рассказывает о нем. Почему собственно они оказались вместе: Бальма и Паккар? Когда это встреча происходила? Между разведкой и штурмом прошло почти полтора месяца. Наиболее достоверной является версия, что они много общались в последние дни в связи с болезнью новорожденной дочки Жака. Но она родилась примерно 20 июля, была неизлечима и умерла где-то в момент восхождения. Или же они контактировали ранее по поводу родов. В любом случае, возникло некоторое доверие между двумя людьми. Бальма, который первоначально собирался выходить прямо на Соссюра, подумал, что более надежно сходить сначала с кем-то, кто не составит потом конкуренцию в качестве гида. Паккар в целом представляет всю картину так, что это он искал с кем пойти на гору, и под рукой оказался Бальма, который кроме того имел свой вариант подъема. Кстати, Соссюр об их восхождении записал, что его сделал Паккар в сопровождении гида Бальма. Однако ничего не известно о том, платил ли доктор за услуги проводника. Похоже, что нет.

 Маршрут Бальма - Паккара (по алфавиту). Сейчас по нему не ходят

7 августа 1786 года Паккар и Бальма вышли из Шамони, по отдельности, без лишнего шума и не привлекая внимания конкурентов из числа гидов. В разных источниках указано разное время выхода. На вершине Монтань де ля Кот восходители заночевали, в сложенном из камней примитивном убежище. Утром 8 августа было безветренно и тепло. Шли по леднику без веревки, определяя трещины альпенштоком. На Большом плато заплутали среди трещин. Проваливаясь по колено в снег, восходители начали быстро терять силы. Здесь окончательно выбрали путь - влево к северному гребню. Подъем был мучительно тяжелым, восходители беспрерывно останавливались и валились в снег. Не один раз хотели повернуть. Все же воли хватило, сделали еще одно усилие, и буквально вползли на высшую точку. Позже Бальма рассказывал, что он всю дорогу тащил и тянул ослабевшего доктора. Зачем спрашивается? За их подъемом следили из долины и ничего подобного не видели. Шли вместе, причем Паккар первый поднялся на вершину, где установил красный флаг.

Выходя на восхождение, Паккар прекрасно понимал, с какими оппонентами он будет потом иметь дело. Поэтому он решил обзавестись надежными свидетелями и посетил самого авторитетного из гостей Шамони - силезского барона фон Герсдорфа (гостившего ранее, кстати, у Соссюра). Бальма утверждал, что это он договорился с бароном, что маловероятно. В любом случае, кое-кто знал о попытке восхождения. Поэтому было естественно то, что информация разошлась по селению и все кому это интересно, наблюдали за продвижением двойки к вершине.

Барон наблюдал в хорошую подзорную трубу ход восхождения и записывал в журнал его хронологию. Кстати, среди тех, кто был вместе с Герсдорфом в это время, упоминается некий русский офицер. Всё было зафиксировано с немецкой точностью: в 6.23 два человека взошли на вершину - первым был Паккар, вторым - Бальма. Они развернули на вершине Европы красный флаг - не из революционных побуждений, просто он хотелось, чтобы их достижение было видно всем внизу.

 Исторический сюжет на стене дома в Шамони

 Солнце уже начинало садиться, и благоразумно было бы поспешить. Тем не менее, Паккар выполнил все полагавшиеся научные наблюдения: давления, температуры, цвета неба, сделаны засечки на окружающие вершины - на все ушло 34 минуты. Только после этого начали спуск, вскоре превратившийся в кошмар. Стемнело. Идти было невозможно. Некоторое время просто сидели на снежном склоне. Повезло - вышла луна. Хорошо, что путь шел все время вниз, новый подъем им было бы просто не преодолеть! Несколько часов ушло на блуждание среди трещин, некоторые из которых переползались по связанным альпенштокам (?). К рассвету добрались до скал, где полностью истощенные, пару часов проспали. К обеду, обгоревшие и почти ослепшие от снежной белизны, Паккар и Бальма спустились в Шамони.

Соссюру сообщили об успешном восхождении уже 10 августа. И 12 августа он уже послал в Шамони распоряжение о постройке горных хижин на Монтань де ля Кот и Гран Мюле. Академик хотел повторить маршрут в этот же год. 15-го августа Соссюр принял Жака Бальма и сопровождавшего его Франсуа Паккара в Женеве. Шамоньяр приехал за наградой и с предложением своих услуг на будущее. Это уже начало другой истории…. Тоже длинной…

Тем не менее, нужно и нашу завершить эпилогом.

 Рисунки к рассказу Александра Дюма

Эпилог

Мишель-Габриэль Паккар и Жак Бальма поссорились вскоре после их совместного восхождения, но, тем не менее, долгие годы нормально сосуществовали вместе в одной долине. Паккар сделал попытку опубликовать отчет об их восхождении, но безуспешно. Восхождение Соссюра 1787 года всё затмило. Тогда Паккар понял своё место в жизни и спокойно это воспринял. Он всегда был в числе самых уважаемых людей долины Шамони и длительное время был мировым судьей и мэром. Бальма также прожил достойную жизнь. Вплоть до 20-х годов XIX века он был лидером местных гидов, организовывал прием альпинистов, командовал своими земляками, несколько раз был на вершине. Он также одно время принимал участие в управлении долиной на выборной должности. Визит Дюма-отца сделал имя Бальма известным всей Европе. Сам же Жак так и не успел окончательно стать стариком. Увлеченный идеей поиска золота, он погиб в горах в возрасте 72 лет в 1832 году. Обстоятельства до конца неизвестны.

Александр Ельков

Памятник Соссюру и Бальма в Шамони

Статья из сборника историческое наследие Крыма. Симферополь. 2014 г.

Мне и легко и сложно писать об Александре Константиновиче Абрамове, генерале, выдающемся географе и гражданине России. Легко, потому что сам был в тех местах Средней Азии, где пролегал путь военного и географического гения, а сложно, потому что на его осквернённую могилу на Братском кладбище в верховьях Петровской балки Симферополя с совестливым покаянием прихожу ежегодно в дни памяти воинов, павших в Крымской войне. Не участвовал А. К. Абрамов в Крымской войне, но по высочайшему повелению Александра II был похоронен на этом солдатском мемориале как выдающийся полководец. Теперь крест на его могиле есть, а праха под крестом нет! Последующие поколения оказались не столь благодарными, и в 1930-х годах кладбище фактически уничтожили, а часовню разрушили. В послевоенные годы здесь был мотодром ДОСААФ, а часть кладбища отдали под жилую застройку. Также разрушили памятник и разграбили могилу генерала А. К. Абрамова (1836–1886) —участника среднеазиатских походов под командованием легендарных Михаила Черняева, героя Севастопольской обороны, Константина Кауфмана и Михаила Скобелева, начальника Ферганской области, георгиевского кавалера, географа и путешественника.

...Летом 1980 года в составе крымской экспедиции я отправился в район Алайского хребта на Памире, где был доктором и участником. Мы поднимались на вершины «Синей реки», расположились лагерем у одного из притоков реки Кок-Су, вытекающей от ледника Абрамова. Наше полуторамесячное пребывание здесь несколько раз требовало посещения ледника Абрамова — в целях и восхождений, и разведки новых маршрутов. В одном из выходов к вершинам пик Кольцова, Айдарбек и Коммуна мы решили пройти к леднику Абрамова на лавинно-гляциологическую станцию «Ледник Абрамова», созданную по программе международного гидрологического десятилетия в августе — октябре 1966 года (по итогам обследования многих ледников Памира и Западного Тянь-Шаня, ледник Абрамова имел оптимальные параметры для проведения научных исследований). Кстати, задача сооружения станции на высоте 3600 метров на древней морене была сложной: вдали от наземных транспортных коммуникаций нужно было построить жилой дом с рабочей комнатой и другими подсобными помещениями, дизельную, склад для хранения продуктов и различного оборудования, изготовить топливные цистерны и т. п.

Участник строительства станции «Ледник Абрамова» В. Ширяев, тогда студент геофака ТашГУ, ярко передал свои впечатления: «Сурова природа ледника. Даже летом выпадает снег. Зато как здесь красиво в июле-августе, когда цветут альпийские луга! Рядом с вечными снегами «газоны» нежных растений. Такая пора — раздолье для сурков. Везде, где есть травянистый покров, видны их норы. В это время зверьки нагуливают жир, чтобы потом, в спячке, дождаться следующего лета.
На леднике в тёплое время года всегда работает «фабрика лавин». Почти каждый день она выдаёт….. (далее читайте в оригинале)….

Об авторе

От автора: сейчас уже не удастся остановить общий тренд. Еще пара фильмов, пара комиксов и пара книг - и станет общепринятым считать, что Мэллори и Ирвин были на вершине Эвереста. Никто аргументов против слушать не будет. Так будет везде указываться: МЭЛЛОРИ И ИРВИН 8 ИЮНЯ 1924 ГОДА, ВЕРОЯТНО, БЫЛИ НА ВЕРШИНЕ. Нет только точного подтверждения и все уверены, что в снегах Эвереста лежит фотокамера, в которой есть четкие снимки, подтверждающие факт восхождения. Оцените: в анонсе будущего фильма говорится, что их видели в 100 футах (30 метрах) от вершины! Могли ли они тогда не взойти? Почему же кто-то сомневался раньше?

В таких случаях должен же кто-то и где-то возразить! Вот я это и делаю… 

Часть 1. О сомнениях, здоровье и мотивации

---

Аналогичная, по моему мнению, история уже произошла с китайским восхождением 1960 года. Поначалу, в западном мире его никто не признал. Но потом тренд изменился и люди, которые занимались исследованиями и были заинтересованы в получении разрешения от Китая, приняли другую позицию. И теперь уже не слышно практически никаких сомнений – китайцы в 1960 году были на вершине. Трудно представить как: пройдя зону смерти без кислорода (кончился на 8600, по их словам), ночью, вверх и вниз, пройдя лазанием и без крючьев Вторую ступень (никогда не занимаясь скалолазанием), спустившись потом с нее без обвязок и не оставив там веревки и т. д ...

 Жестокая арена

 Подвигов Мюнхгаузена там было на целую страницу…. Это, конечно, другая тема, но что-то роднит, кроме места действия…

 Стоят (слева - направо): Эндрю Ирвин, Джордж Мэллори, Эдвард Нортон (руководитель), Ноэл Оделл... Остальные не так важны.... 

                                   Память и оптимизм

8 июня 1924 года, примерно в 12:50, в просвете между облаками Ноэл Оделл увидел двойку Мэллори - Ирвин, поднимающуюся по снегу, затем они взобрались по очереди на какой-то скальный выступ.

Первая его мысль была: «почему так низко ?».

Именно так описан вкратце этот эпизод у Янгхазбенда. Интересно, что в современных книгах (хотя я читал не все) об этой реакции Оделла скромно умалчивается. Приводятся обширные цитаты из его описаний, и доказывается, что видел связку недалеко от вершины.

 Удивление («почему так низко») оно, в числе прочего, основано на незнании и общем оптимизме участников экспедиции. Они почему-то считали, что с набором высоты темп подъема практически не снижается, и что на пути нет технических сложностей. Там, в настоящей «зоне смерти», из них еще никто не был, но почему-то они верили, что на решающий выход силы у них найдутся. Объективно для этого предпосылок не было, истощенные альпинисты еле волочили ноги, но вера оставалась.

Эта вера и оптимизм сохранились в памяти Ноэла Оделла до конца его дней…

Еще раз скажем, что в экспедиции сложности пути к вершине недооценивали. Это нашло своё выражение в общем оптимистическом тоне отчетной книги Янгхазбенда. Про Вторую ступень он писал почему-то, что там нет технических сложностей. Вообще, весь текст выглядит так, как будто нужно убедить всех в том, что вершина достижима и надо продолжать усилия. И собирать новые экспедиции. Хотя, если честно, до изобретения более-менее эффективных кислородных аппаратов шансов на успех не было ни у кого. Ни с 12-килограммовыми аппаратами, ни без них.

Все в экспедиции считали, что с набором высоты сложности, связанные с этой высотой особо не нарастают. Пишут, что Нортон и Соммервел не дошли до вершины «каких-то 300 метров». Чуть-чуть не дошли… А ведь с точки зрения современного бескислородного восхождения, оно как раз и начинается с 8500, до этого – просто разминка. Это для лучших альпинистов, в качественном снаряжении, в физической форме, акклиматизированных и имеющих соответствующий опыт. Это по их описаниям выше 8500 человек выходит за грань возможного, он делает это «невозможное» силой воли и с теряющимся при этом сознанием. Хорошо, когда при этом есть перильные веревки. А еще неплохо, если рядом идут товарищи с кислородом. Тут уже сложный «фэйр плей» получается. Кому, что и как засчитывать. Перечесть чистые бескислородные восхождения, окончившиеся удачно, можно на пальцах (правда, двух) рук.

До восхождения Месснера и Хабелера в 1978 году бескислородное восхождение на Эверест считалось невозможным. Это на основании многолетней практики, а не теоретических экзерсисов.

* Или возможным только для китайцев, вдохновленных решением собственного партийного собрания.

Дальнозоркость и эмоции

Однозначно определить точное место, где он видел своих товарищей, Оделл не мог. И когда к нему стали обращаться за разъяснениями 55 (!) лет спустя, начал сам сильно сомневаться. Хотя в принципе, Оделл полагал, что Мэллори достиг вершины. При этом обойдя Вторую ступень слева по ходу, по восточному склону (что практически невозможно).

Так где же видел Оделл своих товарищей?

По-моему, совсем не сложно определить.

Оделл мог видеть двойку либо ниже Второй ступени, либо в районе Третьей.

Рисунок из книги Янгхазбенда. Думаю, это самое оптимистическое преположение. Они были ниже.

 От Второй ступени до Третьей путь идет по простому гребню, который не просматривается снизу. На самой вершине Второй ступени есть сомнения, что вообще кого-то увидеть. Двоих сразу еще сложнее. И уж точно, перед этим они не идут по снегу. Не говоря о том, как туда можно было залезть, об этом потом.

Энди Полиц, Джейк Нортон, Марк Хорелл и другие утверждают, что Оделл видел двойку у Третьей ступени.

Какая бы была тогда его реакция ? Я думаю, несмотря на высоту и природную сдержанность, англичанин подпрыгнул бы и закричал: «Мы сделали его!». Как Хиллари: «Мы нокаутировали ублюдка!» Но никак не «почему так низко?» При этом ни у кого сомнений в успешном достижении вершины двойкой восходителей не было бы. И уж совсем не низко это было бы! Это был бы отличный темп, учитывая что выйти они могли только после рассвета.

 Точное место, где он видел уже двойку не установишь, но и не изменишь эмоциональную реакцию: «почему так низко».

А она говорит во всем - двойка была ниже Второй ступени.

Почему так низко? Да, это низко для достижения вершины. К тому времени (почти час дня) кислород должен был уже заканчиваться и успех без него был, вряд ли, возможен. Хотя Оделл был принципиальный противник кислорода, чем нанес, кстати, вред дальнейшим экспедициям, принявшим его доводы. Он ходил на высотах до 8200 с кислородом и без. И разницы не заметил. Правда, установив низкий расход – 1 литр в минуту. Восходители шли примерно с 2 литрами, но этого было недостаточно для поддержания высокого темпа, учитывая немалый груз за спиной. О кислороде тоже поговорим позже…

 Почему так низко?

Да, совсем и не низко. Нормально. Даже если вышли рано. Путь от лагеря до Второй ступени не представляется простым даже при навешенных перилах. Если их нет, то восходитель должен быть занят поиском пути, постоянно останавливаться и осматриваться. Это, как минимум, вдвое увеличивает время прохождения. Да и лезть кое-где надо было попеременно и с неудобным станком с баллонами.

* Это где-то там китайцы становились на плечи друг другу, на Второй ступени такой трюк не провернут даже циркачи.

 Почему так низко ?

С одной стороны, конечно, они были в плохой форме. Совсем не случайно главной причиной неудачи экспедиции в той же книге Янгхазбенда названа плохая физическая подготовка участников (такой вывод сделал доктор Лонгстафф). Темп движения всех альпинистов в экспедиции был, мягко скажем, не быстрым.

Ирвин почти неделю провел на Северном Седле. Это уже значило истощение. Эксперимент по участию молодого альпиниста уже давал скорее отрицательный результат. На высоте Сэнди был хуже других. Его мучила диарея, кашель, болело горло. Его нежное лицо обгорело, губы опухли. В дневнике он писал, что не мог заснуть из-за вызванных ожогами лица болей. Но отказать Мэллори он не смог. Вероятно, можно такое предположить, что старший товарищ  сразу сказал другу правду, что он и сам слаб. И что далеко, скорее всего, они не пройдут. Думаю, у Сэнди хватило бы сил отказаться, если бы Мэллори предложил ему бескомпромиссную попытку восхождения. Не из страха за собственную жизнь (он показал себя во всем настоящим джентльменом), а из-за нежелания быть обузой.

Подъем даже на Северное Седло Мэллори осуществлял с кислородом. Зачем? Ведь по предварительному плану до 8300 м должны были идти без масок и баллонов. С одной стороны, это был эксперимент. Думаю, еще и опасались за результат, что могут не дойти, просто не могли, не было сил. Болезни, плохое питание, недовосстановление…

Знаменитая фотография: Мэллори выходит с одним баллоном. Йохем Хеммлеб утверждает - экономили силы, потому и шли медленно и с одним баллоном. Но один баллон, значит, ходка одного шерпа была наполовину холостой. А от медленного подъема с грузом устаешь сильнее, чем от быстрого. Мэллори просто не имел сил идти с двумя баллонами даже на 7700. А некоторые хотят представить его выходящим на штурм вершины с тремя баллонами ! Этак с 20 с лишним килограммами. К тому же, крепить третий баллон нужно было каким-то особенным способом. И потом лезть по скалам.

Почему так низко?

Прежде всего потому, что не было оснований спешить! Выходить по темноте возможности не было, путь по скальным ступеням был просто опасен. Да и сбор был, наверняка, неспешным. Просто потому, что было тяжело собираться, всё замерзшее, кашель мучает, в голове муть. Вышли, когда вышли. Да просто холодно было снаружи. Думаю, часов в восемь вышли ли даже позже. И Мэллори уже сказал Ирвину: идем пока не кончится кислород и возвращаемся обратно. По дороге шло испытание кислородной аппаратуры, альпинисты останавливались, меняли количество подаваемого кислорода, отмечали скорость подъема. Мэллори записывал данные карандашом на письме. Ведь ничто не говорило им, что они в смертельной опасности. На полпути ко Второй ступени оставили пустые первые баллоны, их нашли в 1991 году…

 Когда они подошли ко Второй ступени, кислород еще был, но уже немного. Тут бы сразу валить вниз. Но… нужно было еще попробовать найти проход, слева и справа заглянуть.

 Наклонные плиты Эвереста - не самое лучшая форма рельефа для быстрого подъема, особенно когда не только нет перильных веревок, но и никаких ориентиров, где идти лучше...

 Увы, все эти рассуждения не будут играть роли.

 Общее мнение сформулировано примерно так:

ОДЕЛЛ ВИДЕЛ СВЯЗКУ НЕДАЛЕКО ОТ ВЕРШИНЫ, ТАК ПОЧЕМУ ИМ БЫЛО НЕ ВЗОЙТИ! ВЕДЬ ВЕРШИНА МАНИЛА ИХ СВОЕЙ ВНЕЗЕМНОЙ МАГИЕЙ, И ОНИ НЕ СМОГЛИ УСТОЯТЬ.

Красивая сказка про благородных, самоотверженных рыцарей! А ведь это слова Мэллори, что он не пожертвовал бы пальцем ноги ради вершины. Хотя, конечно, дело не в том, что кто хотел и насколько был фанатичен. По этому поводу для русскоязычных людей весь смысл произошедшего изложен в шутливой песне Владимира Высоцкого «Воля волею, коль сил невпроворот….» …

На бескислородный Эверест не было сил тогда ни у кого у мире, каким бы йогом он не был.

Фотографии любимых…

Известно, что в кармане Мэллори нашли письма его нью-йоркской подруги. Видно, он очень переживал, чтобы они случайно не попали в руки друзей. Груз не тяжелый, но тащить его на Эверест! Что-то в этом есть загадочное ...

А вот фотографии любимой жены, которую Мэллори собирался оставить на вершине, с ним не обнаружили. На сегодняшний день – это единственное доказательство достижения им высшей точки.

* Китайцы в 1960 году брали с собой на восхождение бюст Мао и не принесли его обратно. И это единственное доказательство того, что они были на вершине. Бюст этот, я думаю, они оставили где-то на 8300, где их восхождение и закончилось.

 А вот, где фотография Рут Мэллори?

 Уже промелькнули сообщения, что она была найдена в архивах Эдмунда Хиллари. Вот сюжетец получается! Новозеландец нашел фотографию на вершине, но так до смерти и хранил при себе тайну того, что он был не первым на вершине. Интересно, знал ли об этом Тенцинг? Наверное, Хиллари зашел первым, крикнул шерпу «подожди», а сам спрятал за пазуху улику. Или они вместе поклялись, что сохранят тайну. Но потом Тенцинг шантажировал Хиллари и заставлял того строить школы для шерпов. Извините! 

Вероятно также, что Джим Уитаккер в 1963 году нашел на вершине бюст Мао и в приливе либеральных чувств сбросил памятник коммунистическому тирану в пропасть. Нет, он должен был уничтожить его полностью, вдруг китайцы обнаружили бы осколки. Так что Джим понес бюст вниз и его уничтожили в специальной лаборатории ЦРУ, в строгой секретности. Или хранят до сих пор в секретном сейфе. Чтобы продать со временем на благотворительном аукционе. Опять же с ним был шерп Наванг Гомбу. Его должны были ликвидировать и заменить на двойника. Благо, что шерпы так похожи друг на друга.

Что еще можно нафантазировать. Да, пожалуйста:

(1) Фотографии жены у Мэллори не было вообще. Они поругались перед выездом. Потом помирились в письмах.

(2) Он ее потерял, забыл в одном из лагерей – голова то плохо на высоте работает.

(3) Оставил в палатке, когда выходил на восхождение, зная, что не дойдет до вершины. Спрятал так, что Оделл не нашел. да он и не искал.

(4) Оставил на высшей достигнутой точке, поклявшись вернуться. Там же и флаг страны воткнул. Всё потом китайцы в 1975-м (1966-68) прикарманили.

(5) Перед смертью достал, чтобы проститься, да и уронил.

(6) Отдал оставшемуся в живых Ирвину, который спустился мимо всех и до сих пор живет в одном из тибетских монастырей.

(7) Ирвин достал фотографию из кармана погибшего товарища, чтобы отнести жене, но потом сам погиб, сбившись с пути.

(8) Вытащили из кармана китайцы, возможно нашедшие тело в 1960 (1966-68, 1975), и использовали как открытку кинозвезды.

(9) Вытащил и спрятал Конрад Анкер (или кто-то из его друзей), чтобы не лишать мир интриги.

Все эти версии, кроме той, в которой Ирвин жив, я считаю более вероятными, чем то, что Мэллори оставил фотографию на вершине. Там оказаться шансов у него не было.

 Ну и видок у тебя, Шарапов!

В таком одеянии Эверест к себе пустить не мог. Не солидно....

Первая английская экспедиция на Эверест в 1921 году столкнулась просто с невероятными организационными трудностями. При этом им удалось выполнить огромный объем работы, изучить подходы к вершине. Ее итоги были скорее положительными: путь дальнейших попыток был определен, более-менее прояснилась картина о порядке организации следующей экспедиции.

В 1922 года провели детальную разведку и определили маршрут, стратегию и тактику восхождения. Были предприняты первые попытки штурма. Альпинисты шагнули за восьмитысячную отметку. В том числе и впервые с применением кислородной аппаратуры. Однако финал у экспедиции получился минорным: семеро носильщиков погибли в страшной лавине на склонах Северного Седла.

Экспедиция 1924 года стала самой важной в истории Эвереста, до 1953 года, по крайней мере. Она создала невиданную славу этой горе и создала мистерию, сюжет, в котором эта гора нуждалась. Если ее рассматривать, конечно, как медиапроект.

РОДИЛАСЬ ЛЕГЕНДА О РЫЦАРЕ ЭВЕРЕСТА

ДЖОРДЖЕ МЭЛЛОРИ, ОТДАВШЕМ СВОЮ ЖИЗНЬ

ЗА ИДЕЮ ВОСХОЖДЕНИЯ

 Джордж Мэллори и Эндрю "Сэнди" Ирвин по дороге в Гималаи. 1924 год...

Были ли Хиллари и Мэллори на вершине Эвереста?

Сомнение в том, что в 1953 году Эдмунд Хиллари был на вершине Эвереста, было высказано публично, в присутствии 1600 человек. Да еще в таком официальном месте как мюнхенский Deutschen Theater. Редактор ведущей баварской газеты Süpddeutschen Zeitung (организатора мероприятия) Томас Беккер на большом вечере, посвященном юбилею Эвереста, сказал: «доказательства жидковатые». Собственно доказательство одно – вершинная фотография. Но на ней изображен только Тенцинг Норгей с флагами. Вполне можно было сделать автоспуском! Времени было достаточно, хотя говорят, что из-за недостатка кислорода в баллонах, на вершине первовосходители были всего минут 15. Но один раз Хиллари щелкнуть то было можно!

 Фотография с вершины 1953 года. На ней Тенцинг, фотографии с Хиллари нет...

 Внук Тенцинга, Таши Тенцинг (3 раза уже взошедший на Эверест) объяснил это чисто британской деликатностью героев. Хиллари, зная, что его партнер не умеет ни читать, ни писать, думал, что, может быть он не умеет и фотографировать, и постеснялся ставить шерпа в неудобное положение. Тенцинг же умел фотографировать, но думал, что Хиллари думает, что он не умеет, и поэтому постеснялся ставить новозеландца в неудобное положение. И вообще они и в палатку обычно долго не могли залезть, потому, что каждый уступал это право быть первым партнеру по связке. Так и замерзали в штурмовом лагере, пока не собравшись с силами втиснулись в узкое горло палатки одновременно… Вот такими были люди – избранники Эвереста.

                                  ЭТО КОНЕЧНО БЫЛИ ШУТКИ!

Так что в Мюнхене доказали, что умеют веселиться, не только с пивной кружкой на Октоберфесте.

 Вечер тогда получился интересным. Присутствовали легенды европейского альпинизма Петер Хабелер, Зиги Хупфауэр, Стивен Венейблс и другие… Организаторам подыграл тогдашний депутат Европарламента от «зеленых» Райнхольд Месснер, величайший альпинист всех времен и народов. Он убеждал публику, что верит в то, что первое восхождение на Эверест было совершено Мэллори и Ирвином в 1924 году. И что, скоро найдут фотоаппарат с пленкой Кодака внутри и эта всемогущая фирма проявит пленку 80-летней давности, затем и распечатает с них цветные открытки, с вершинным снимком. Вот только не окажется ли там фотография одного Мэллори или одного Ирвина? Что тогда ….

Есть еще одна идея, она пока не озвучена, но не исключено, что это будет скоро сделано. А что если клонировать, а лучше просто воскресить Мэллори! Ткани сохранились, прогресс науки опять же. Это не намного фантастичнее, чем проявление пленки из фотоаппарата, 80 лет пролежавшего в снегах.

И тогда спросить воскрешенного Джорджа, был ли он на вершине? Боюсь, что и это не прояснило бы вопроса. Ну ответил бы он – «нет», кто бы ему поверил! Ну подумайте, любезный, вспомните, посмотрите на фотографию, может всё-таки были! Ну если не Вы, может быть Ирвин сам сходил?

Автор, наверное, уже хватит шутить!

  Но вспомните, как исследователи старательно убеждали почтенного старика Оделла. Ну, может быть всё-таки наверху Второй ступени? Или Третьей? А может они уже спускались? Посмотрите внимательнее…. И ветеран альпинизма сквозь очки рассматривал совершенно незнакомые виды горы, которую видел десятки лет назад с другого ракурса. Те несколько минут, с одной стороны - они одни из самых ярких в жизни, с другой – все детали утеряны из памяти безвозвратно, где же …. И только одно невозможно было уже исправить – его первую эмоциональную реакцию, записанную во всех книгах (и никогда не упоминаемую современными исследователями): «почему так низко?»

 Спекуляции могут быть на любую историческую тему, пока это не запрещено законом. Да и даже если запрещено. С этим приходится мириться. Истина ускользает – она нам не принадлежит. Всё что мы скажем, будет переврано и переписано нашими последователями. Историю еще неоднократно начнут писать с нуля.

У меня же есть другой вопрос:

В тот день Мэллори даже не планировал идти на вершину. Оделл этого не знал? Не догадывался?

 1924 год. Приближение кульминации

Стоят: Ирвин, Мэллори, Нортон, Оделл… Остальные не так важны сейчас...

  Погода не радовала альпинистов, они явно запаздывали по всем параметрам. Только 20 мая впервые поднялись на Северное седло. И тут опять пришел заряд непогоды, группа носильщиков под перевалом попала в тяжелое положение. Нужно было идти спасать их. Кому? Да собственно выбора не было. Нортон, Мэллори и Сомервелл. При этом у двоих последних болело горло. Благоразумнее было бы хотя бы одному из них отказаться от выхода. Сомервелл, как врач не мог себе этого позволить. Но Мэллори пошел, не только (не столько) из-за благородства. На нем висела тень 1922 года, когда многие обвинили его в гибели носильщиков в лавине на склоне Седла. После этого тибетские власти были настроены вообще запретить экспедиции. Если сейчас произойдет что-то подобное, про Эверест на ближайшие годы можно будет забыть. Это было бы самым страшным для Мэллори.

 Главное для него было - не выпасть из команды, именно место в экспедиции сильнее всего волновало нашего героя. Судя по его запискам и письмам.

 С невероятными приключениями, с падениями в трещины, альпинистам удается спустить носильщиков. Мэллори чувствует себя полностью разбитым. Он не в силах идти вместе со всеми вниз, отстает от группы и ночует в лагере 2, когда все уходят вниз. После этого врач экспедиции должен был рекомендовать Мэллори отказаться от участия в решающем штурме. Нужно было бы спуститься ниже, в долину, для отдыха, лечения и восстановления. Но альпинисты отдыхали всего дня три в базовом лагере на высоте Эльбруса.

 Вообще-то, на такой высоте силы восстановить удается с трудом. Это когда быт налажен, питание полноценное, палатки теплые. Всего этого у англичан не было.

 Следующие дни пробуждают у альпинистов надежду. Погода установилась, начинается подготовка нового, на этот раз решающего (в смысле последнего в экспедиции этого года) штурма. Мэллори не в блестящей форме, но его авторитет и активность по-прежнему удерживает его в первом ряду претендентов. Именно он с капитаном Джоффреем Брюсом (единственным здоровым участником) составляет первую штурмовую двойку. Причем выбор остановился на Брюсе, как знатоке местного языка, он должен убедить носильщиков до конца выполнить свое задание и обеспечить лагерь VI (штурмовой) всем необходимым. 31 мая их караван поднимается на Северное седло, Оделл с Ирвином идут с ними. Морально поддерживают, Сэнди следит за кислородными аппаратами.

  1 июня 1924 года Мэллори и Брюс с носильщиками поднимаются выше для организации пятого лагеря. Идут тяжело. Сильный ветер затрудняет подъем. Часть носильщиков бросили свои вещи по пути. Установили палатку на 7770 метров. Нужно поднести брошенные вещи, но Мэллори не в силах это делать. При его то воле,  это удивительно! Скорее всего, он дошел до предела. Две ходки делает Брюс и один из шерпов. Вероятно, Джордж чувствовал себя не лучшим образом. На следующее утро носильщики оказались не в силах идти наверх, уставший Брюс также не может подниматься. Группа спускается на Седло. По дороге встречают поднимающуюся двойку Нортон – Сомервелл. Мэллори страшно раздражен, ведь именно он должен быть первым, а здесь инициатива переходит к его товарищам. Хотя злится он в первую очередь на себя, не нужно было идти на этот выход не восстановившись после болезни…

3 июня Нортон и Сомервелл поднимаются с носильщиками в лагерь 6, высота около 8350 метров. 4-го июня альпинисты предпринимают попытку штурма. Идут без кислорода. В общем, все участники экспедиции признавали, что вряд ли с помощью такого несовершенного и тяжелого оборудования можно улучшить свои результаты. Ну и конкретно никто не знает, как организм будет вести себя на высотах свыше 8500 метров. Там еще никто не был.

 Двойка альпинистов траверсирует склон в направлении главного кулуара, носящего сейчас имя «кулуара Нортона». Всё еще больной Сомервелл (заболевшие в той экспедиции болели уже до ее завершения) вскоре признает свое поражение. Его душит кашель, он потерял голос. Нортон в одиночку продолжает движение, достигает края кулуара, но дальнейшее продвижение кажется безнадежным.

Достигнута высота 8581 метр, рекорд на долгие годы, хотя никто точно не знает, где закончили свой подъем Мэллори и Ирвин.

                      Если хочешь быть на вершине

  Если вы, скажем, современный альпинист, собирающийся в коммерческую экспедицию на Эверест, спросите совета опытных мастеров, как себя вести, то услышите правило № 1. Рассчитывайте, что у вас будет только одна решительная попытка штурма Горы. Вы должны оказаться в нужном месте, в оптимальной форме, обеспеченный всем необходимым и еще, чтобы повезло с погодой. Собственно смысл этого правила в следующем: не следует легкомысленно относиться к попытке штурма. Мол, сейчас не получится, схожу, отдохнув, позже. Как правило, так не получается. Хотя и предполагает неделю отдыха, даже спуск вниз, к зелени и комфорту. И не следует растрачивать свои силы в подготовительных работах, перенапрягаться в акклиматизационный период. Восстановление сил на таких высотах может быть и возможно, но скорее всего не произойдет полностью.

 Мэллори с самого начала экспедиции вел себя неправильно. Он пытался все время быть впереди, всё время быть самым активным, он проходил больше других, больше брал на себя. И Нортон не был лучшим из руководителей, наверное, просто не было подобного опыта. Необходимо было специально готовить одну, избранную двойку к решительному выходу. Хотя в 1924 году, даже если всё было бы сделано правильно, всё равно не привело бы к успеху.

  Ослабленный болезнью Мэллори после первой попытки восхождения только на одну ночь спускается в лагерь 3, место примерно соответствующее нынешнему АВС, на высоту 6500 метров. Мог ли он там восстановить силы – вряд ли, тем более что уже давно чувствует себя больным. Однако по пути вверх он забирает с собой Сэнди Ирвина, чтобы подготовиться к новому совместному выходу. На вершину?

                                Решительный штурм или имитация?

 Итак, Мэллори решается идти на новый штурм. Он уже успокоился. Окончательно после того, как вышли на Седло и стало известно, что Нортон и Сомервелл не достигли вершины. И теперь его очередь. Как быстро он понял, что шансов у него нет? Я предполагаю, что когда останавливал свой выбор на Ирвине он это точно знал. Вряд ли юноша скрывал свое плохое состояние. И когда останавливал свой выбор на восхождении с кислородом - в эти аппараты не верил, кажется, никто в экспедиции. Так что до выхода Мэллори уже практически сдался. Если бы он был в форме и бескомпромиссно настроен, он бы выбрал Оделла и бескислородное восхождение. Мэллори был не в форме. Вполне возможно, что он вообще сомневался в своих силах выйти выше 8000 метров без газа. И ему было бы некомфортно рядом с находящимся в лучшей форме Оделлом.

 Но главное, о чем думал Мэллори в этот период, была уже следующая экспедиция.

 Во-первых, интересно было на практике испытать кислородную аппаратуру, как с ней идется, каков расход, с какой скоростью можно и нужно идти. Что нужно исправить и переделать ее к следующей экспедиции.

…к следующей экспедиции…

Ну и разведка нового варианта подъема. Сейчас ясно,  что оптимальный путь идёт через кулуар Нортона. Если не прибивать лестницу шлямбурными крючьями. 

Еще раз: Мэллори думал прежде всего о будущей экспедиции

Что свидетельствует о том, что Мэллори не собирался идти на решительный штурм:

Прямо:

1. Выбор партнера (шансы взойти значительно снижались с неопытным и больным партнером).

2. Выбор кислородного варианта (это был скорее эксперимент).

3. Оптимистические записки партнерам (спускайтесь, мы вас догоним). Не было и речи о решимости умереть за вершину.

4. Подсчет кислорода во время восхождения (ну нельзя было на это терять время!).

Косвенно:

1. Плохая форма участников восхождения.

2. Выбор неизвестного пути (его, кстати, не оказалось, правильнее было идти по пути Нортона).

3. Отсутствие конкуренции со стороны других участников экспедиции,  больше никто уже не мог взойти на вершину.

Главное попасть в состав следующей экспедиции. Мэллори уже вжился в роль покорителя Эвереста, он понимал, что это его шанс в жизни.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Гора Эверест, другие названия Джомолунгма (Чомолунгма) или Сагарматха, высочайшая вершина мира. Ее высота неоднократно перемеривалась в последнее время. Поэтому даже в официальных материалах встречаются три набора цифр: 8848 м, 8850 м, 8844 м. Первая из них плотно засела в нашей памяти. Последнюю дали измерения с китайской стороны.

Вопрос этот непростой, ведь речь идет о высоте самой высокой горы Земли. И очень правильно, что заинтересованные лица договорились на ближайшее время условно считать высоту равной 8848 метров.

Откуда британское имя?

Гималаи – очень старое слово, так называли и называют высочайшие горы мира индоарийцы уже не одну тысячу лет. Может быть кто-то уже давал имя и высшей вершине этой горной страны ? Может это откроется со временем.

Геологи считают, что Эверест начал образовываться 60 миллионов лет назад, когда Индийская платформа начала наезжать на Евроазиатскую. Гималаи и другие горные районы Центральной Азии признаются молодыми горами.

В конце 40-х годов XIX века английские геодезисты проводили измерения высоты вершин, расположенных на границе Тибета и Непала. Это была часть большой работы по картированию окраин индийских владений Великобритании и часть «большой игры», направленной против соперника по экспансии в Азии, российской империи. Достаточно долго, несколько лет обрабатывали материалы, лишь в 1856 году появился отчет, в котором содержалась информация о том, что вершина под номером XV достигает высоты 29002 фута или 8840 метров. Надо сказать, что тогда ни Непал, ни Тибет не пускали тогда на свою территорию иностранцев. Поэтому измерения проводились с расстояния 170 –190 км, с вершин приграничных гор. Погрешность в этом случае определяется в пределах 300 метров. Так что точность была почти невероятной.

Однозначного местного названия, как у, скажем, Канченджанги, английские геодезисты не нашли. Искали плохо, просто им очень хотелось назвать вершину своим именем. Однако без долгих дискуссий этого не удалось сделать. Шли годы и только в 1865 году руководитель геодезической служб Эндрю Во сумел договориться с Королевским Географическим Обществом о том, чтобы присвоить вершине имя MountEverest. В честь заслуг одного из самых выдающихся исследователей в этого региона Джорджа Эвереста (1790 – 1866).

Джордж Эверест оказался в Индии в 1806 году. Сначала он был кадетом-артиллеристом, затем его направили в геодезическую службу. В 1818 году Эверест стал помощником руководителя, а в 1823 году руководителем GreatTrigonometricalSurvey. Именно под его руководством в последующие 20 лет проводилась беспримерная по тем временам акция по геодезической съемке Индостана от крайнего Юга до Памира. Это была выдающаяся работа, настоящий прорыв в развитии практической геодезии. Так что имя вершине было дано в честь достойного человека.

 Забавно, что Сам Джон Эверест был уэльского происхождения и сам себя называл Ивристом. Но гору в английской транскрипции сразу стали называть Эверист. Для всего мира, плохо говорящего по-английски, она же стала называться Эверест.. , что с известной натяжкой можно назвать «всегда отдыхающий». Опять же интересно, что у самого Джорджа было прозвище «Нэверест» - «никогда не отдыхающий».

Отметим, что сам Эверест в 1857 году принимал участие в совещании по поводу названий и высказался против использования своего имени. По его мнению, название плохо соответствует местным языкам и не может быть усвоено туземцами.

Результаты картографических работ

И процесс 

А может все-таки Гауризанкар ?

 Братья Шлагинвейты - настоящие рыцари науки

В 1862 году немецкий географ-путешественник Херманн Шлагинвайт после возвращения из Тибета, объявил в Берлине, что эта вершина имеет местное название Гауризанкар. Надо сказать, что это сообщение было благосклонно принято мировым научным сообществом, которое не совсем соглашалось с тем, что высочайшей вершине мира так просто дали английское имя. Постепенно имя Гауризанкар стало общепринятым, с этим согласились почти все. Даже в Англии. Горячим сторонником утверждения в названии местного имени был Дуглас Фрешфильд, крупнейший авторитет в географии и альпинизме.

 Фрешфильд был первым альпинистом на Кавказе (1868 год). В 1899 году провел первую гималайскую экспедицию "Вокруг Канченджанги". Вместе с Клинтоном Дентом  был первым, кто высказал вслух мысль о возможности и необходимости восхождения на Эверест. Но называл его долгое время Гауризанкаром...  

 Однако специалисты Индийской Тригонометрической Службы не сдавались. Они стояли на своём и имели преимущество: игра происходила «на их поле и по их правилам». В начале XXвека были проведены специальные исследования, которые предоставили факты, что Гауризанкар – это совершенно другая вершина. Извечное противоборство англичан и немцев, обострившееся в начале века, привело к тому, что дело приобрело и политический характер. В канун мировой войны Англия полностью приняла имя «Эверест».

 Фрэнсис Янгхазбенд, знаменитый разведчик-путешественник, в XX веке взял эверестовскую инициативу в свои надежные руки...  

 А окончательная победа в мировом масштабе произошла в начале 20-х годов, когда британские экспедиции попали на первые полосы газет и название стало известно каждому культурному человеку. Хотя в это же время практически всем стало ясно, что имя у вершины есть, и было задолго до прихода англичан. Тибетцы и шерпы называли гору «Чомолунгма». Причем, это имя было известно и в Европе. На картах изготовленных французскими проповедниками в конце XVIII века стояло имя Чумуланкма. Об этом не могли не знать лондонские географы!

«Называйте меня Чомолунгма !»

Так что борьба продолжилась дальше и продолжается сейчас. Точку зрения противников английских имен в XX веке поддержали национально-освободительные силы Индии. На заседании своего Конгресса (парламента) они высмеяли англичан, не желая ни в чем пощады уходящему «старшему брату». И китайские коммунисты, вместе с их советскими соратниками отдали предпочтение тибетскому слову Джомолунгма (по нашему) или Чомолунгма (по ихнему, что правильнее). Так называли вершину мира наши учебники географии. Под таким именем узнал ее мальчишкой Тенцинг Норгей, так называют ее живущие в округе шерпы и тибетцы.

 Однако альпинистский мир в целом продолжает использовать название Эверест... Тем не менее, игра продолжается. "Называйте меня Чомолунгма !"  Appellez moi Chomolungma ! - такой лозунг был выдвинут в 2002 году во Франции.  Большого отклика он не имел и влился в общую канву общественной борьбы за сохранение самобытности Тибета. Носит она характер анти-китайском компании. Но для французов (интересно, читают  ли они это как "Шомолюнгма") и немного анти-английский. 

Чуть позже появилось и еще одно название: Сагарматха. Его ввели в обиход уже непальские власти. Они подобрали подходящее для такого случая слово индуистского звучания. Сагарматхой называют высшую вершину мира официальные непальские документы, так называется национальный парк, организованный у ее подножья.

Шерпский народ, населяющий подножье Горы, с философским спокойствием принял все три названия. В конце концов, человеческий язык это процесс. И любой объект называется так, как его называют люди. В данном случае Эверест процентов на 80 «Эверест» и лишь на оставшиеся 20 - Чомолунгма, и почти ноль - Сагарматха. Ведь его имя произносится, прежде всего, альпинистами. Или в контексте альпинизма....  И именно со словом Эверест связана вся драматическая история борьбы и побед, история Мэллори и Ирвина, Тенцинга и Хиллари, Месснера и Бонингтона, Мысловского и Балыбердина, многих и многих других ….

История, которая сделала гору живой.

Традиционная история альпинизма, даже в ее подробном виде, выделяет в середине XVIII века следующие опорные даты: (1) 1741 год – первый визит англичан (2) 1760 – первое посещение Шамони Горацием Бенедиктом де Соссюром. Потом (3) переходят сразу к восхождению Бальма и Паккара 1786 года, слегка упомянув предшествовавшие ему попытки. Обо всем, конечно, не скажешь, особенно в кратком курсе. Но всё же, для понимания логики происходивших событий, считаю важным включить еще хотя бы пару страниц. Одна из них касается неприметной сейчас вершины - горы Бюэ, расположенной к северо-западу от Монблана.

 Вид на Монблан из окрестностей Женевы. Он вдохновлял Делюков, Соссюра, Бурри и других

 В 50-е годы XVIII века уже никто не удивляется туристам, приезжающим в Шамони. Так в 1753 году Долину посещают два молодых человека, женевцы, братья Делюк. Старшему Жану-Андрэ (Jean Andre Deluc) было тогда 25 лет, младшему Гийому-Антуану – 23. Они поднимаются, как почти все, на Монтанвер и, вроде бы, на Бреван. Любуются горами и собирают небольшую ботаническую коллекцию. Ничего особенного, эпохального. Наверное, так и есть. Никакого не было резонанса, статей, книг по этому поводу. Здесь важно другое, о чем собственно эта статья: вся деятельность братьев, в первую очередь, Жан-Андрэ Делюка, была примером, ориентиром для Горация Бенедикта де Соссюра, в котором принято видеть «отца альпинизма». По существу, он повторял, до поры до времени то, что делал его старший коллега.

 На полотне, изобразившем три десятка женевских ученых Гораций Бенедикт де Соссюр и Жан-Андрэ Дюлак расположены рядом. Соссюр держит макет Монблана, а Делюк что-то делает с камнем

  Гораций Бенедикт де Соссюр (на 13 лет моложе Жана-Андрэ) основными своими занятиями в науке избрал геологию, физику атмосферы и ботанику. Это именно те разделы, которыми занимался Делюк. На каждом из этих направлений Соссюр делал новый шаг, но всегда непосредственно отталкиваясь от уровня достигнутого предшественником, который в свою очередь вносил в них своё новое слово. В чем Делюк был настоящим пионером – это в горных походах. Логика его научных исследований вела его в горы, и он совершил несколько настоящих восхождений. Что до него ученые его века не делали. И Соссюр последовал буквально по его стопам – в 20 лет (1760 год) он предпринимает аналогичную поездку в Шамони и проходит тем же маршрутом. Только в отличие от Делюков, определенно ставит своей целью восхождение на Монблан и объявляет для местных жителей премию за нахождение пути.

Жан-Андрэ Делюк родился в 1727 году. Как и Соссюры, Делюки принадлежали к высшим слоям женевской аристократии, еще раньше обосновавшимися в этом городе-государстве. Отец братьев, Франсуа Делюк был не только знатного рода, но и владел довольно крупным часовым производством. Этим выгодным делом занималась в то время примерно треть жителей города. Будучи одним из самых богатых людей Женевы, Делюк-старший постарался сделать всё, чтобы его сыновья получили достойное образование. Кроме того, он сам отличался высокой культурой, либеральными философскими взглядами, написал пару книг, что способствовало его дружбе с Жан-Жаком Руссо. Правда, тот в своих воспоминаниях назвал его ужасно скучным автором и собеседником.

 Многие считают Жан-Жака Руссо чуть ли не основоположником альпинизма. Личность противоречивая, но пройти мимо него  в истории никак нельзя

 В популярной истории, правда, самым значительным «подвигом» братьев Делюк, считается их совместная с Руссо экскурсия на лодках по Женевскому озеру (1754 год). Жан-Жака Руссо (1712 - 1778) часто упоминают в исторических трудах по альпинизму. Подчеркивается, что его идеи о необходимости «изучать природу и следовать за ней», его идеализация горной жизни и «новое отношение к природе», сыграли большую роль в общественном сознании, были предвестниками альпинизма. По крайней мере, способствовали росту числа туристов в горах в 60-е годы. Руссо, конечно, своим творческим взлетом в 60-х годах, изменил мир. Те, кому прежний мир нравился, были против этого. И из Женевы Руссо изгнали.

В целом, следует признать, что братья Делюки, Соссюр или другие участники эпопеи «рождения альпинизма» шли в горы, прежде всего, за научными открытиями, и их отношение к гуманитарным идеям Руссо мало на это влияло. Делюк, в то время, был другом и поклонником Руссо, а Соссюр всю жизнь был скорее оппонентом, отстаивающим существовавший в Женеве олигархический порядок в сочетании с широким просвещением масс.

Портреты старшего из братьев Делюк. Так было заведено, что художники писали людей в солидном возрасте. Молодых лиц мы редко видим среди портретов ученых. Хотя их самые интересные открытия делались в возрасте до 30 лет...

 В 50-60-е годы братья Делюки в рамках своих научных исследований совершают несколько геолого-ботанических походов и восхождений в ближайших к Женеве горных массивах. Их внимание привлекает вершина, хорошо видная с массива Салев. Это скромная по нынешним меркам и малозаметная гора, называющаяся сейчас Moн (гора) Бюэ (Mont Buet). Высотой 3096 метров. Она стояла на фоне высочайшего горного массива Белой горы и ей выпала честь стать важной вехой в истории первого восхождения на Монблан и собственно рождения альпинизма. Хотя причиной восхождения было всего лишь желание проверить в работе придуманные и запатентованные братьями приборы: термометры, барометр и гигрометр… Прежде всего, речь шла об определении абсолютной высоты по данным барометра.

 Мон Бюэ - гора немного спрятанная, стоящая в стороне от дорог

Первый раз Делюки попытались взойти на Бюэ в августе 1765 года. От их дома до деревни Сикс, каких-то 60 километров, но тогда это был другой мир. Протестантская Женева сильно отличалась от соседней Савойи, где в сельской местности люди жили своим патриархальным образом жизни. Делюков там никто не ждал, не нашлось места для ночлега, никто не предложил еды, местные жители ничего не могли сказать о горе. Названия ее не было выяснено, что-то вроде «замерзшей горы, где снег лежит».

Ученым порекомендовали подняться в горную хижину, где располагалась группа охотников. Кое-как переночевав у священника, братья и их слуги поднялись на указанную хижину (где-то в районе современной Шале де Фонд). К их радости, один из охотников легко согласился на то, чтобы показать путь к вершине. Но радость была недолгой, они долго карабкались на гребень Гренье, где оказались в окружении вертикальных стен и проводник признался, что не знает куда идти. Но хуже оказалось другое – в результате переходов и перегрузок оказался сломанным главный термометр. Без чего смысл восхождения терялся.

В последующие несколько лет для Жан-Андрэ Делюка (брат его путешествует, в частности по Италии) на первый план выходит политическая деятельность. Он выполняет важнейшие государственные задания, будучи посланником в Париже, Берне, еще где-то… потом становится членом правящего Совета Женевы (Совет 200). Так что только спустя 5 лет братья нашли время для выезда в горы, вернувшись к оставленному проекту.

В августе 1770 года они возвращаются в Сикс. На этот раз им удается получить имя для своей вершины: оно было записано, как Бюэ. Позже выяснилось, что как обычно в горах, местные жители не давали имен горам, и этим именем (точнее, Бовэ) назвалось высокогорное пастбище. Но имя за горой осталось, несмотря на наличие других вариантов. Это, в общем, обычно для названий вершин, часто они получали случайные имена.

Попытка восхождения в августе сорвалась курьезным образом. Во время отдыха местный проводник, готовивший чай, нелепым образом сел на ногу Жана-Андрэ. Да, так, что тот с трудом смог идти, даже вниз... А буквально через несколько минут этот же проводник вспомнил про коров, которых пас и срочно убежал вниз. Так что пришлось путешественникам устраиваться на холодную ночевку на склоне. Утром нога подмерзла и позволила спуститься вниз. На следующий день в селе начиналась ярмарка, так что найти нового проводника не было шансов. Да и нога болела. Пришлось ехать домой.

Братья вернулись к своему проекту примерно через месяц. На этот раз всё получилось. Хотя пришлось пережидать день непогоды. Главным препятствием был замерзший снежный склон. И здесь Делюки начудили с обувью, надев поверх ботинок сначала местные кошки, потом шерстяные носки. Сами идти вверх они не могли. К счастью, проводник по имени Бернар оказался готовым к испытаниям. У него были широкие окованные ботинки, которыми он выбивал большие ступени для всех. И, наконец, был роскошный финал, когда отличная погода на вершине позволила не только выполнить все научные измерения, не только выпить и вздремнуть, но и успеть пофилософствовать, вглядываясь в невиданную по мощи панораму, в самое синее в жизни небо…

Маршруты Делюков на Бюэ - красным

Итак, с третьей попытки, 22 сентября 1770 году братья Делюк, в сопровождении местного охотника Бернара Помэ достигли вершины Мон Бюэ. Через 2 года они повторили своё восхождение вместе с молодым женевским пастором Жаном Дентаном. На этот раз был выбран другой путь подъема, впервые в истории альпинизма на гору появилось два разных маршрута. Восхождение не прошло без происшествий. На приюте опять же по вине местного жителя был сломан термометр. И все поразились отчаянному крику старшего Делюка, когда он это увидел. Какая же это была трагедия!

Вскоре в жизни Делюков наступили большие перемены. В Женеве наступает кризис, политический и финансовый, который больно бьет по всему их семейству. Торговля стагнирует. Кризис начинается в часовой отрасли. Затем он проявляет себя в текстильной отрасли, за которую в семье нес ответственность Жан-Андрэ. При этом консерваторы, стоящие у власти, усиливают политические репрессии. Бороться с обстоятельствами? Но это значит отказаться от научной деятельности. Но можно ведь и просто уехать!

Гигрометр Делюка, книга и экспонат

И Жан-Андрэ Делюк решает покинуть родной город. Он отправляется сначала в Париж, а потом, откликнувшись на выгодное предложение, в 1773 году (в возрасте 46 лет) ученый перебирается в Англию. Там Делюк становится придворным ученым, преподавателем и советником королевской семьи. И на туманном Альбионе проживет еще 43 года, переживая периоды приближения и удаления, в целом в благополучии и уважении. Постепенно меняются и направления и направления научной деятельности. Он уходит в ее высшие сферы, в так называемую космогонию. Понять и объяснить строение Вселенной, примирить науку и религию, результаты опытов и библейские тексты – задача глобальная и неподъемная, но логичная для умудренного опытом ученого мужа. Может быть, по этому пути пошел бы и Соссюр, но Женева попала под каток революций, а сам он прожил намного меньше Дюлака. Хотя, в научном плане философские взгляды двух ученых разошлись очень резко. Для Соссюра религия и наука – совершенно разные сферы, и библейские мифы не требуют научных подтверждений. Вопрос не в том, был ли Всемирный потоп, а в том, что не обязательно искать его следы во всех геологических пластах.

Жан-Андрэ Делюк, рассматривая с вершины Бюэ склоны Монблана, пытался проложить логичный путь к его вершине. Мечта, может быть, и была, но ничего конкретного по ее реализации сделано не было. Не судьба. Всё оставлено для следующего поколения, которое уже было видно в лице Соссюра и Бурри.

Марк-Теодор Бурри (1739 - 1819) был тем, кто совершил третье восхождение на Мон Бюэ. Причем, сделал это по новому маршруту, из долины Шамони. Этот выдающийся человек вполне заслуживает звание «первого альпиниста в истории». Ходил в горы и совершал восхождения он не с научными целями, а прежде всего, из-за любви к горам. В его активе 50 сезонов альпийских походов, выпущенные сотнями экземпляров книги и статьи, уникальные картины и рисунки, вполне заслуженное звание «летописца Альп», подтвержденное тремя или четырьмя монархами.

 Слева - едиственный сохранившийся портрет Бурри, это автопортрет. Похоже он рисовал свой идеал. Есть многочисленные словесные описания, которые не сходятся с такой картинкой. Справа - прямой потомок Марка-Теодора, доктор, авторитеный специалист в своей области, Блэз Бурри. Он здесь очень похож на описания внешности своего пращура.

 Бурри не принадлежал к число привилегированных «граждан», женевских патрициев. Но будучи очень активным человеком, не мог не быть вовлеченным в политическую жизнь. На стороне либералов, разумеется. После изгнания из города Руссо и запрета его книг, он вполне мог попасть под жестокие репрессии, лишиться работы, а то и попасть в заключение. Но почему-то вышло наоборот, в 1768 году Бурри получает престижную должность – певчего (кантора) в главном соборе Женевы (Св. Петра). На этой должности он остается почти до самой смерти, пережив каким-то чудом все катаклизмы политической жизни. Денег эта должность много не давала, но зато Марк-Теодора знали буквально все в городе и окрестностях. Что способствовало его заработкам как художника и журналиста. Хотя зажиточным гражданином Бурри так никогда и не стал.

К тому времени Бурри уже много путешествовал по Альпам, первый раз решился на это в 1861 году. В начале лета 1775 года он вместе с командой Соссюра поднялся на приют Ле Фонд, с которого стартовали Делюки. Восхождение не было в планах академика, изучавшего геологию района. А у Бурри появилась мысль, он захотел подобраться к этой горе с другой стороны. Для этой цели он в конце августа приехал в долину Шамони, поднялся в Валорсин, расспросил местных жителей, походил по окрестностям. Никто имени Бюэ не знал, а похожая гора в верховьях долины Берар называлась местными «Мортин». Проводников Бурри не нашел и принял уже решение ехать в Сикс, подниматься по пути Делюков и спуститься потом в долину Шамони. По дороге вниз, в Лез Уше он встретил местного пастора, который ранее служил в Валорсине. Тот убедил Марка-Теодора вернуться и порекомендовал ему в качестве проводника Пьера Бозона.

 Mont Buet и La Table du Chantre. Путь Бурри

 На следующий день они поднялись по ущелью Берар и оттуда на плато, которое в честь Бурри сейчас носит название La Table du Chantre «стол кантора». С маршрутом восхождения вроде бы разобрались, но погода испортилась, туман закрыл от них гору, от дальнейшего подъема пришлось отказаться. Бурри решил вернуться в Женеву, и добрался до гостиницы в Саланше. На утро он обнаружил совершенно ясное небо и решил срочно вернуться. Восхождение было успешно совершено на следующий день. Таким образом Бюэ стал первой вершиной, восхождение на которую было совершено с двух сторон и по трем маршрутам.

Монблан с пика Бюэ, при таком прямом взгляде, маршрут кажется более крутым, чем есть на самом деле…

 После 1760 года Соссюр делает научную карьеру, становится академиком, авторитетным ученым, женится, растит детей, путешествует по миру. И только начиная с 1774 года, он начинает планировать и осуществлять ежегодные летние экспедиции в Альпы.

И в 1776 году Соссюр вместе с гидами Пьером Симоном и Пьером Бозоном поднимается на Пик Бюэ, по пути братьев Делюк. На восхождении проводится ряд научных опытов, делаются измерения и зарисовки. Гора поражает ученого – это самая наглядная иллюстрация для его геологической теории пластов. Но и как панорамный пункт. Спустившись, он делает заказ Бурри на панораму для своей книги. И в тот же год певчий-художник поднимается на вершину и зарисовывает вид на 360 градусов. Это одна из ключевых панорам в книге де Соссюра. В письме Бурри рассказывает о нечеловеческих условиях, в которых это делалось. Холод и ветер заставляли художника несколько раз спускаться к скалам, чтобы согреваться и возвращаться обратно. Так или иначе, панорама получилась удачной, хотя подписи к ней не всегда были правильными.

 Этими восхождениями завершается определенный этап в истории альпинизма. Этап предшествовавший первому восхождению на Монблан, рождению альпинизма.

А Мон Бюэ получил прозвище «Монблан для дам» и был популярен еще достаточно долго. Особенно, когда в окрестностях Сикса находилось имение Сэра Альфреда Уиллса, одной из самых фигур «Золотого века» альпинизма. Но постепенно эта гора ушла в тень, как бы говоря, я своё дело сделала, дайте спокойно отдохнуть!

Автор в районе вершины

Мон Бюэ с северо-востока

   С уважением, Александр Ельков

Барон из России стал мостиком между двумя эпохами и открыл новый путь

 После периода 1786-1788 годов, следующее успешное восхождение на Монблан состоялось только через 14 лет. Что это были за годы! Вихрь революций и войн пронесся над Францией и соседними регионами. Нельзя сказать, что для Шамони это всё происходило где-то далеко. Всеобщее помешательство волнами прокатывалось по Савойе, ударяя и по горцам из долины. Им периодически приходилось браться за оружие, кому-то присягать, с чем-то мириться….

Несколько лет тому назад на фасадах некоторых домов в Шамони появились исторические картинки

 Уже казалось, что все эти знания и умения, полученные в ходе эпопеи первого восхождения, никогда не будут востребованы. И вот когда на фронтах, хотя бы отчасти, наступило затишье, в Шамони приехали эти двое молодых людей. Это произошло летом 1802 года. Один из них был подданный Российской империи некто, оставшийся в истории альпинизма, как барон Дортезен из Курляндии. Следует учесть, что для России, в отличие от Европы, титул барона не был очень высоким, его получал любой дворянин прибалтийской области, даже если был не очень богат. Дортезен был, вероятно, молод, достаточно обеспечен и очень смел. Вероятно, он путешествовал по Европе, после университета или просто с образовательной целью. Если предполагать дальше, то находясь в Женеве, Дортезен наслышался историй про первое восхождение на Монблан и решился испытать на себе, что это такое. Там же, в Женеве, нашелся спутник, его звали М-А. Форнере. Историки альпинизма пишут, что молодые люди вдвоем совершили ряд несложных горных походов, перед тем как решиться на Монблан.

Кое-что известно о ходе восхождения. На восхождение вышли 10 августа, в сопровождении лишь семи гидов, среди которых был Жак Бальма. Ночевали на Гран Мюле и вершины достигли на следующий день 11 августа 1802 года в 12:30. Дул очень сильный ветер, так что на вершину вползали, а не заходили. О научных экспериментах речи не было. После ночевки на Гран Мюле, группа решила не спускаться прямо на гребень ля Кот, а траверсировать в направлении План д’ Эгюий. С тех пор поняли, что лучше ходить таким образом. И при этом можно даже не носить лестниц.

Путь спуска Дортезена и Ко - это черная линия поперек ледника Боссон 

Восходители пришли к единому выводу, что больше никогда в жизни на подобные авантюры (горные восхождения) не пойдут. Кажется, слово своё эти господа сдержали.

В интернете про Дортезенов говорится, что они известны в Прибалтике с XVI века, и что дворянский титул (барона) был подтвержден в 1845 году для некого Константина Дортезена. Быть может, это был именно он, в ранней молодости восходивший на Монблан...

Хотя деталей экспедиции почти неизвестно, кажется, что она сыграла большую роль в сохранении традиции, сохранении, может быть, энтузиазма среди местных мужчин. В 1808 году они, по непонятным нам причинам, вдруг в течение одного месяца июля совершают три восхождения подряд.

В одном из них принимала участие и поднялась на вершину служанка из Шамони Мария Паради. Есть разные мнения, сколько ей было лет – от 22 до 30-ти. Согласно одной из главных версий, Жак Бальма перед восхождением устроил молодой женщине форменный допрос, правда ли она хочет подняться на Монблан ? И она отвечала со всей страстью, что да, она об этом мечтает. Иначе не взяли бы.

Можно предположить, что гиды Шамони получили предварительный заказ, готовить экспедицию для восхождения на Монблан для какой-то важной персоны. Кого-то из императорской фамилии. Может быть даже САМОГО ! И они хорошо потренировались, хотя сама экспедиция не состоялась. Точнее, не было попытки восхождения. Высокопоставленные гости были, но не Наполеон, и они просто походили внизу, поднялись на Монанвер и т.д...

Поэт родом с Украины выбирает новый маршрут восхождения на Монблан

Поляк Антоний Мальчевский (1793 г.р.) также был гражданином Российской империи. Хотя длительный период и вёл себя абсолютно нелояльно Санкт-Петербургу. Борьба за независимость Польши – это долгоиграющая тема, так или иначе касавшаяся всех в этой стране. Хотя отметим, что отец Мальчевского носил титул генерала царской армии.

Вырос Антоний в имениях на Волыни, учился в знаменитом своим мятежным духом лицее в Каменце-Подольском. Его отмечали как выдающегося по способностям, но неуравновешенного ученика.  Учебу он не завершил.  Уехал в Варшаву, когда Наполеон провозгласил там независимое (от других, кроме него) государство. В патриотическом порыве Антоний становится офицером инженерных войск, обучаясь всему по ходу службы.

  Столичная жизнь есть столичная жизнь, если ты молод и очень красив, то она полна и невоенных опасностей. Любовь, обиды, ревность… и модное тогда выяснение отношений на пистолетах. В начале 1812 года Мальчевский получает на дуэли тяжелое ранение ноги. К тому времени он был в ранге полевого адъютанта генерала Коссецкого.  Ранение сохраняет ему жизнь, так как его сослуживцы, вскоре ушедшие в поход на Россию вместе с Бонапартом, домой не вернулись. Антоний остается на военной службе и принимает участие в обороне одной из крепостей (Модлин) от русских войск. Результат: сдача, арест, тюрьма.

 Война заканчивается,  счастливый победитель российский император Александр Первый провозглашает Царство Польское и себя назначает его царем. Всех мятежных поляков он прощает и пытается покровительствовать им. Антоний Мальчевский короткое время находится на российской военной службе, но после краха наполеоновской авантюры 1815 года, демобилизуется и отпрашивается у властей в поездку по Европе. Как оказалось, на шесть лет. Путешествует с невестой, но только первое время. После ссоры, они расстаются. Есть мнение, что расставание с невестой и стало причиной, толкнувшей молодого поляка на рискованный шаг, коим было восхождение на Монблан. Есть версия, что он даже хотел таким образом покончить с собой. И хотя она основана на каких-то письмах и записках, выглядит не совсем нереальной.

В тот период, полякам многое разрешали, поэтому в свободной Женеве их собралось немало. Целое общество. Там-то молодой человек и узнаёт о восхождениях, совершенных на Монблан. Видит его на горизонте и решается на совершение этого поступка. Однако невеста против. Проходит какое-то время и после ссоры, Антоний становится свободным в принятии решений. И идет на Монблан.

О восхождении на Монблан: « Я совершил это из любопытства, из обольстительного желания, сделать то, что нельзя делать каждый день».

Мальчевский оказался первым в истории альпинистом, который попытался открыть новый маршрут к вершине Монблана. Он решил, что можно попытаться найти путь  со стороны ледника Мер де Глас. Для того времени это было очень смело и необычно. Интересно, кто-то ему подсказал или сам пришел к такой идее ?

Вместе с гидами в процессе разведки пути пан Антоний поднялся на Северную вершину Эгюий дю Миди (3795 м), это было первое в истории восхождение в Массиве Игл Шамони. Известно, что при подъеме альпинисты использовали веревку. Осмотрев предполагаемый путь на Монблан, гиды не одобрили выбор поляка. Да он и сам всё понял.

 Эгюий дю Миди на переднем плане и Монблан - на заднем. Главная - Южная вершина - увенчана сейчас шпилем. По официальной версии, Мальчевский поднялся на Северную вершину, которая сейчас имеет квадратную форму, так как внутри находится верхняя станция канатной дороги.

Несколько дней спустя, в сопровождении 11 проводников, среди которых был и Жак Бальма, Мальчевский начал восхождение уже по пути Соссюра. Как было уже принято, заночевали на Гран Мюле, и на следующий день группа поднялась на вершину. Это было 4 августа 1818 года, примерно в половину первого. Первый славянин на Монблане. На вершине Антоний в течение полутора часов занимался всяческими измерениями и наблюдениями. Всё было занесено в полевой блокнот. На спуске заночевали опять на Гран Мюле.

По возвращении Антоний отчитался перед профессором Пике, который давал ему измерительные приборы, написал еще пару заметок в газеты. Очень коротких, он даже имени своего при этом не называет. Но конкретных, в частности Мальчевский дает короткую и точную рекомендацию всем последующим восходителям. «Успех зависит от нескольких факторов. Три дня идеально хорошей погоды и не слишком размякший снег – это гораздо важнее, чем ваша выносливость и мощные легкие; без этих условий вы только подвергаете себя риску»…

Во время путешествия Мальчевский встречается в Венеции с Байроном. Принято считать, что рассказы Мальчевского стали основой для написания английским поэтом поэмы о Мазепе. Общепризнанный кумир тех лет, безусловно, сильно повлиял на поляка, как на поэта. Антоний пишет, пишет стихи, поэму в стиле Байрона, нет, скорее – в своем собственном стиле, но явно из категории «Романтизм». Однако пока что всё идет «в стол» или в корзину.

Портрет Антония Мальчевского

Судьба жестоко обошлась с Антонием Мальчевским. Он возвращается на Волынь, жаждет спокойной жизни. Писать стихи, творить в тиши сельской жизни. Но увы, вскоре снова женщины ломают его жизнь. Замужняя дама безумно влюбляется в него. Ввиду состояния ее здоровья, оставить женщину Антоний не может. Мальчевский вынужден уехать с ней в Варшаву, где пытается устроиться на государственную службу. Получает лишь мелкие посты, живет довольно бедно. При этом упорно дописывает и переписывает поэму, своё главное детище, над которым он трудится много лет.

В 1825 году поэма под названием «Мария», с подзаголовком «повесть украинская», выходит в свет отдельной книгой. И это, увы, приносит автору только неприятности. Публикация осталась незамеченной и неоцененной. Здоровье несчастного поэта резко ухудшается и он умирает. Буквально через несколько лет все прозрели, поняли, что имеют дело с шедевром. С тех пор, Мальчевский и его «Мария» вошли в классику польской литературы, переиздавалась десятки раз, в том числе на нескольких иностранных языках.. Жаль только, что другие стихи были выброшены вместе с архивом поэта после его смерти.

Родной брат Антоний, Константы начал военную карьеру в российской армии, а закончил генералом мексиканской армии. В роду Мальчевских было немало военных. Один из них даже был какое-то время министром обороны Польши. В отставке он жил во Львове, когда туда вошли советские войска. 67-летнего генерала Мальчевского сразу же арестовали и он исчез бесследно. Есть Мальчевский и в скорбном списке жертв Катыни. Еще больше Мальчевские прославились тем, что в их роду были два выдающихся художника, один из которых долго жил и работал в альпинистской столице Польше городе Закопане. Ну и упомянем нашего современника Петра Мальчевского, экспедиционного фотографа профессионала, объехавшего всю нашу Сибирь.

Есть Мальчевские и в России. И далеко не на последних ролях в нашей стране. Анджей Рышардович Мальчевский - один из самых успешных банкиров России, известный благотворитель и создатель патриотического Национального Фонда Святого Трифона. Его сын Александр стал одним из самых молодых президентов банка, и довольно крупного - МОСОБЛБАНКа.

 Кстати, интересно, как этот рассказ еще перекликается с современностью. Сюжет поэмы «Мария» возник на основе реальной истории XVIII века, связанной с любовью и жесткостью. 18-летний сын магната, воеводы киевского Потоцкого женился в тайне от родителей на 16-летней Гертруде Коморовской. Отец юноши был в полном бешенстве и распорядился устроить убийство юной женщины. История трагическая, имевшая шумный резонанс. Она интересна тем, что один из братьев Гертруды был прямым предком  президента Польши Бронислава Коморовского, покровителя программы "Polskiego Himalaizmu Zimowego".

Доктор Гамель должен был стать отцом русского альпинизма ?

Тайна первой горной драмы

  Шамони в начале XIX века

В истории альпинизма «русский доктор», как его в ней именуют, ученый Иосиф Христианович Гамель (1788 – 1861) остался одним из немногих отрицательных персонажей. С его именем связан фактически первый НС (несчастный случай) в альпинизме. И традиционно историки альпинизма возлагают на него основную вину за произошедшее. Хотя бы потому, что он был организатором этого несчастливо закончившегося восхождения.

Сын поволжского немца первого поколения (екатерининского призыва), полицмейстера из городка Сарепта (ныне район Волгограда) показал с детства почти феноменальные способности к обучению. Йосиф учился в медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге (за счет общины), учился только на отлично и с ранних лет показал свои многочисленные таланты. Освоил, в частности, английский язык, что по тем временам было редкостью и совсем не обязательным предметом.

В 1811 году Гамель закончил академию с золотой медалью. Кроме собственно медицины, пытливого юношу интересовали и буквально все другие науки: физика, ботаника, зоология, просто техника и инженерное дело. На него обратили внимание в верхах. Весной 1813 г. Гамелю присвоили степень доктора медицины и … отрекомендовали к Министерству внутренних дел. Его командируют в Англию, самую передовую страну того времени. Задача собирать всю полезную информацию, которая могла быть полезной для внедрения в России. То есть, по существу, разведка.

Под руководством посла России графа Ливена (или в большей степени его супруги), Гамель разворачивает кипучую деятельность. Он – член всевозможных обществ и союзов, присутствует на всех лекциях и слушает все научные доклады, он читает и анализирует, общается с людьми, приобретает патенты, чертежи. Всё складывается блестяще. Когда великие князья сначала Михаил, а затем (будущий царь) Николай, приезжают в Великобританию, Гамель выступает в роли их советника и гида. Быть близко знакомым с царственными особами, мог ли мечтать об этом сын колониста ! За удачную работу он получает от лица императора ценные награды. Будущее кажется светлым: высокий пост в Петербурге и продвижение по чиновничьей лестнице к высотам благополучия. Но, похоже, для Гамеля это не было главным. Точнее, ради этого он не хотел поступаться принципами.  

В 1820 году 32-летний доктор Гамель отправляется в путешествие в Альпы, с конкретной целью - совершить восхождение на Монблан. Надо сказать, что все расходы его по содержанию оплачивало царское правительство. Это значит, что всё, что он ни делал, он согласовывал или должен был согласовывать с Санкт-Петербургом. Либо должен был отчитываться. Предполагаемое восхождение было слишком серьезным и дорогим делом (предположительно до 40 фунтов), поэтому санкция на него определенно была получена.

Но кто и почему был инициатором этой акции?

Одно из предположений, что указание пришло из российской столицы. Кто-то из царедворцев задумался над тем, что перед Россией теперь стоят задачи научного освоения гор. Кавказские горы вошли в состав страны и предстоит их освоение. И, следовательно, нужно изучить иностранный опыт.

Хотя, судя по итогам, мне представляется более вероятным, что это делалось под большую личную ответственность самого ученого. Что он сумел «продавить» выделение средств, как оказалось, с риском для своего будущего. По крайней мере, никаких практических выводов и рекомендаций из этого восхождения не сделано. К освоению Кавказа первый альпинист России, каким мог показаться Гамель (про восхождения Дортезена и Мальчевского вряд ли кто знал), никогда не привлекался.

Но вернемся к тому времени, когда всё еще можно было поменять и экспедиция только начиналась. Йосиф Гамель взял с собой из Лондона двух английских студентов Гилберта Хендерсона и Джозефа Дёрнфорда. В Женеве к группе присоединился специалист по оптике, изобретатель нового типа барометра, некто Селлигэ, имя которого пока неизвестно.

 17 августа 1820 года команда прибыла в Шамони. В тот же вечер, было проведено совещание с главными гидами Жозеф-Мари Кутэ и Матьё Бальма. Те моментально приступили к сбору группы гидов-носильщиков и закупке провианта. Судя по тому, как быстро всё было организовано, можно предположить, что Гамель информировал о своем приезде заранее. Последние несколько лет, начиная с 1817 года, восхождения совершались ежегодно и схема подготовки каравана гидов уже сложилась.

Уже на следующий день, экспедиция из 4-х джентельменов и 12 гидов-носильщиков вышла рано утром на восхождение. Кроме обычного снаряжения, шамоньяры по заданию Гамеля взяли с собой клетку с почтовым голубем, которого хотели отправить с вершины. Погода была идеальной, настроение у всех прекрасным. Достаточно быстро поднялись на Гран Мюле. Однако, как часто бывает в этих местах, погода после обеда ухудшилась и началась гроза.

Группа пережила довольно тяжелую ночь, в слабом укрытии которым была каменная хижина. Гроза продолжалась почти всю ночь, шумели лавины, а где-то на Эгюий дю Миди произошел каменный обвал.

Утром 19 августа, тем не менее, вышло солнце и облака рассеялись. Гамель стал настаивать на немедленном выходе. Однако гиды были против. Во-первых выходить нужно было ночью, и они уже пропустили лучшее время, во-вторых – погода казалась им неустойчивой. И «русский доктор» уступил. Было решено подождать один день. Двое носильщиков отправились в Шамони за дополнительными продуктами, а остальные начали сушиться под яркими лучами горного солнца.

Ближе к вечеру, однако, опять разразилась гроза, опять повалил снег. На этот раз непогода была короче по времени и к полуночи на небе появились звезды. «Доктор» дал указание готовиться к выходу. Позже гиды утверждали, что были категорически против выхода, но «Русский» настоял, он грозил и кричал. Однако англичане, сопровождавшие Гамеля, эти утверждения опровергали. По их версии, все были полностью едины в желании совершить восхождение на рассвете 20 августа 1820 года. Вот только Селлигэ, сославшись на болезнь, решил идти вниз, трое носильщиков были отправлены сопровождать женевца. Так что на штурм Монблана вышли трое альпинистов и одиннадцать гидов.

 Примерно за три часа по свежему, но неглубокому снегу поднялись «Большое плато», где на разосланных одеялах слегка перекусили. Далее начался участок крутого подъема к вершинному гребню. До этого момента вся группа шла связанная веревками. Это утомляло и замедляло движение, поэтому дальше решили идти несвязанными, на этом участке трещин немного и они хорошо видны. Склон был крутой, но в сыром снегу ступеньки получались удобными и группа начала быстро набирать высоту.

Картины современников по разному представили это печальное событие

«Мы все молчали, так как разговор на этой высоте утомляет, и разреженный воздух глухо передаёт звуки» - писал потом Гамель. «Как вдруг я почувствовал, что снег под моими ногами поддаётся. Думая, что я поскользнулся, я вбил палку с другой стороны, но напрасно! Снег увлекал меня вниз с непреодолимой силой. Я не знал, что случилось, и думал, что это несчастье постигло только меня одного. Снег давил на меня и мешал мне дышать свободно. Мне представилось, что большая лавина с Монблана толкает снег вперёд, и я каждую минуту ждал, что буду раздавлен этой движущейся массой. Спускаясь, я постоянно переворачивался, напрягая все силы, чтобы раздвинуть руками снег, в который я был погружён.

Наконец, мне удалось высвободить голову, и я увидел, что большая часть снежного ската, на котором я находился, движется вниз. Я скользил по краю этой движущейся поверхности. Как только я почувствовал твёрдую почву, то стал на ноги. Тут только я увидел настоящую опасность. Я находился у расщелины, которую покатость заканчивалась и отделялась от площадки. Ещё ближе к пропасти я увидел голову Гендерсона, которая высовывалась из снега. Дальше я заметил Дёрнфорда и ещё трёх проводников, но остальных не было видно. Я надеялся, что они вылезут из снега, остановившегося у края расщелины, но Матвей (Матьё, по-французски) Бальма закричал, что люди свалились в пропасть.

Невозможно выразить, что я почувствовал! Гендерсон находился в состоянии, близком к помешательству, а Дёрнфорд в отчаянии повалился на снег»

Это ящик с медикаментами Гамеля, который хранится в  "краеведческом" музее в Шамони

  Вот как дальше описывает произошедшее другой источник.

«…Два проводника, Юлиан Девуассу и Мари Кутэ, упали в другую расщелину, не слишком глубокую и наполненную снегом, из которой им удалось выкарабкаться. Кутэ находился в снегу по самую шею. Он не мог сделать ни одного движения, и лицо его стало багрово-красным. Он позвал слабым голосом своего товарища, и Девуассу, которому удалось высвободиться, принялся палкой разгребать снег, покрывавший Кутэ, пока не освободил его. Несколько минут оба проводника сидели, не шевелясь, и молча глядели друг на друга. Они думали, что только они одни остались в живых.

К счастью, это было не так. Некоторые удержались на краю расщелины, чуть не сделавшейся их могилой. Матьё Бальма даже спустился по ледяной стене, чтобы им помочь. Им бросили топорик, которым они вырубили ступеньки во льду и потом вылезли по ним наверх. Но при поверке оказалось всё же, что недостаёт трёх проводников, которые шли впереди. Это были: Пьер Бальма, Пьер Каррье и Огюст Тейраз. Все они упали в пропасть. Матьё Бальма видел это. Кутэ, в момент собственного падения, тоже заметил, как промелькнуло перед его глазами что-то вроде ноги чёрного цвета. Вероятно, это была нога Тейраза, обутая в чёрные штиблеты.

Гамель и Дёрнфорд, в ужасе от случившегося, спустились в большую расщелину, погрузившись всем телом в рыхлый снег. Они ощупывали снег своими окованными палками, не встречая никакого сопротивления. Они звали по имени проводников, но разреженный воздух плохо проводил звуки. Полагая, что проводники были погребены под толстым слоем снега, Гамель ложился навзничь, и, погрузив свою палку в снег, прикладывал к ней зубы. Он со вниманием прислушивался, не передастся ли ему по палке какой-нибудь звук из глубины снежной могилы. Но ничто не нарушало её безмолвия… По всей вероятности, слой снега, покрывший несчастных, был, по крайней мере, в 50 метров толщиной.

Два часа были проведены на краю пропасти в бесплодных поисках. Волей-неволей пришлось отказаться от дальнейших попыток. Больше оставаться было нельзя, так как путешественников могла застигнуть ночь в этом опасном месте»…

Существует несколько другая версия, которую в своих записках путешественника записал со слов Жозеф-Мари Кутэ начинающий писатель Александр Дюма. В целом всё также, но на первый план поставлено противостояние главного гида и заказчика, доктора Гамеля. Кутэ говорил о том, что гиды убеждали русского повернуть назад всё время, начиная с первой грозы. Но тот был жесток и непреклонен. И поэтому в финале шокированный Гамель услышал от своего плачущего проводника: «Вот это то, чего Вы добивались, месье !»

Дело имело очень большой резонанс по Европе. Король Сардинии, в государство которого входила тогда Савойя, личным распоряжением выделил пенсии семьям погибших. Россия представилась в не самом выгодном свете…

Много лет спустя

 Выдающийся английский ученый, физик, геолог и т.д. Джон Тиндаль внимательно изучал подробности аварии группы Гамеля.  

Джону Тиндалю очень повезло, во время своего первого приезда в Альпы, его гидом стал некто Огюст Бальма, родственник исторического к тому времени персонажа, первого восходителя на Монблан, Жака Бальма. Английский ученый естествоиспытатель, профессор, зажиточный человек, был искренне удивлен культурой, интеллигентностью и деликатностью гида.

После нескольких совместных сезонов, Тиндаль решил отблагодарить верного гида. "Огюст! Я хочу Вас наградить ценным подарком. Ваш выбор, что Вам нужно, я оплачу". Шамонийский гид виновато посмотрел на своего компаньона и сказал слова, которые потрясли англичанина: "Месье, Вы же знаете, я хотел бы фотографический аппарат. Я хочу показывать людям горы, чтобы они могли видеть настоящую красоту."

Через пару лет... в 1859 году.

Лондон, зал в помещении Британского музея, здесь происходит небольшая сенсация. Выставка фотографий, сделанных гидом из Шамони Огюстом Бальма. Вот и сам герой, прибывший по приглашению сэра Альфред Уиллза, одного из самых уважаемых людей города. Модный пиджак, галстук, загорелое лицо. Француз строен, даже худощав, скромен. Посетителей пока немного - вот один из них. Пожилой мужчина, чуть сгорбленный, густые седые волосы, очки-пенсне.

- Так Вы из Шамони ! Скажите, не нашлись ли останки моих гидов. Я доктор Гамель, тот который ….

- К сожалению нет, месье.

- Это обязательно произойдет. По моим расчетам это уже должно был произойти.

И через пару лет это происходит…

Спустя 41 год, летом 1861 года один из туристов на леднике Боссон нашел первые следы вытаявших останков погибших гидов. Гамель вряд ли об этом узнал, он скончался в Лондоне в сентябре.

«Еще через два года после этого была найдена нога и рядом с ней компас Гамеля, который нёс проводник Огюст Тейраз. Очевидно, эта нога принадлежала ему».

  Можно предположить, что восхождение в случае успеха было бы широко представлено как достижение русской науки, а сам Гамель стал бы отцом российского альпинизма. И что дальше дело пошло бы о покорении кавказских вершин … Впрочем, эти догадки ничем не подкреплены. Мы лишь знаем, что в дальнейшем доктор Гамель больше не принимал участие в мероприятиях, связанных с изучением гор.

Иосиф Христианович Гамель же вошел в биографические справочники как "ординарный академик по части технологии»…

Вряд ли в Петербурге могли понять, что произошло на Монблане. Но произошедшее было катастрофой, и очевидно, что Йосиф Гамель пострадал за свою неудачу. Его карьера пошла не в том направлении, в котором начиналась. Высшие покровители были недовольны скандалом, которым закончилось восхождение. Гамеля отстранили от международных дел и послали работать «в глубинку», на Тульский оружейный завод.

Позднее, своим упорным трудом русский немец сумел отличиться, и вновь был призван в ряды «ответственных товарищей». В истории отечественной металлургии и металлообработки он остался как один из ее главных летописцев. По крупицам собрал ученый материал для капитального труда по истории черной металлургии и оружейного дела в России. И его труд был высоко оценен. В 30-е-40-е годы Гамель вновь начал ездить с поручениями за границу, выполняя «деликатные задания», по крайней мере, в области промышленного шпионажа. Всех его «подвигов разведчика» мы не знаем. Но одно дело можно считать самым громким, именно благодаря ему, Гамель вошел в историю нашей страны. Его имя упоминают, как первопроходца отечественной фотографии. Это благодаря тому, что Гамель сумел в свое время (1839 год) не только выведать все секреты этого нового дела, но и привез в Россию самые последние образцы оборудования. Тогда были сделаны первые отечественные фотоснимки.

 Книги Гамеля поражают богатством фактического материала, точностью и законченностью.

Впрочем, гораздо большую известность получил однако другой анекдот из жизни Гамеля. В 1853 году его командируют в США, для ознакомления с этой загадочной страной. Николай I утвердил эту командировку с указанием: «Обязать его секретным предписанием отнюдь не сметь в Америке употреблять в пищу человеческое мясо».

 И 65-летний ученый подписывает такое обязательство.

«Афер Гамель» или «дело Гамеля» стало для истории альпинизма на Монблане одним из поворотных пунктов. Уже на следующий год было принято решение о создании Компании Гидов Шамони, были приняты первые правила и простейшая регламентация. Устав 1821 года содержал всего три пункта. Первый был об ответственности гида: взялся за дело, веди его до конца. Второй предусматривал выбор главного гида, который бы руководил Компанией. И третий, предусматривал членские взносы. Под этим уставом подписались 34 гида, среди которых пожилые уже Жак Бальма по кличке «Монблан» и Жан-Мишель Каша по кличке «Гигант»…

Уже в 1823 году правила были изменены и появился документ на пару страниц. Наступала новая эпоха …

Автор: Александр Ельков

 Сборник Ветер странствий №7.

Всю ночь что-то вздыхает, трескается, словно хижина вот-вот перевернется вместе со всеми своими обитателями. Она и в самом деле слишком уж скособочилась на образовавшемся в ее тени ледовом бугре, и ребятам, пришедшим сюда на пару часов раньше нас, пришлось основательно повозиться, прежде чем удалось хоть немного выправить завалившийся угол. Каменные “грибы” на Иныльчеке не редкость; “избушка на ледовой ножке” не встречалась пока что даже в сказках.

В темноте, слишком поздно выйдя с базового лагеря на леднике Диком, мы чуть было не проскочили мимо — так неприметен среди моренных глыб этот кое-как сколоченный приют гляциологов и снегомерщиков на их многотрудном пути к верховьям второго по величине глетчера страны — пятидесятикилометрового Иныльчека. Сначала шли довольно уверенно, по следу, но повалил снег, враз потемнело, а тут, как это обычно бывает, что-то случилось с фонарем.

Не так уж уютно бродить в пургу по ночному Иныльчеку, тем более если бывать в этих местах еще ни разу не приходилось. Все ждали, что скоро блеснет огонек гостеприимной хижины, ее спасительное, ярко освещенное окно. Но впереди — ни зги, поскольку, как потом выяснилось, в хижине не было окон. Стали мерзнуть, вытащили пуховки, начали подумывать о палатке и тут, где-то совсем рядом, услышали спокойные, совсем по-домашнему звучащие голоса, чей-то смешок, легкое звяканье посуды. Вгляделись — а домик вот он, вот дверь, вот едва приметный султанчик быстро гаснущих искр над жестяной трубой. Приехали!

Какое блаженство прямо из снега, из мрака и холода шагнуть к раскалившейся печурке и, едва скинув рюкзак, получить из рук товарищей дымящуюся миску с каким-то варварским и невероятно аппетитным варевом! Казалось, разморит, уснем, не добравшись до спальных мешков: вряд ли есть лучшее снотворное, чем приправленная высотой лошадиная доза усталости, тепла и сытного ужина! А сон не идет. Домик стоит на высоте четыре тысячи триста. Еще два-три часа ходу — и откроется изрубленный трещинами ледник Семеновского, а над ним — знаменитое Мраморное ребро. Завтра увидим Хан-Тенгри. Вот отчего не спится, отчего ворочается на жестком полу хижины.

А вдруг не увидим? Что за погода за обтянутой драным рубероидом стеной! А если надолго закрутило, на неделю, а времени всего день? Так что же, быть у самого подножия Хан-Тенгри, а Хан-Тенгри не увидеть? Неужели так и будет?

Наверное, он все-таки существует, пресловутый закон фатального свинства, согласно которому бутерброд падает обязательно маслом вниз, а нужный вам автобус уходит из-под носа в самое последнее мгновение. В какой безукоризненный день выкатили мы неделю назад из Пржевальска, каким чистейшим, без единого облачка, был первый наш вечер в низовьях реки Иныльчек! Даже палатки ставить не хотелось. Зачем? Утром придет вертолет и перебросит нас в Чон-Таш, к языку ледника.

Утром встали — гор не видно, солнце едва угадывается, прошел день, другой, третий, а над долиной по-прежнему висела желтая пылевая мгла, принесенная ветрами центральноазиатских пустынь. Просеялся дождь, с палаток побежали невиданные прежде коричневые ручьи. Казалось, теперь-то уж разъяснится, сколько можно!

На четвертый день нам начал мерещиться звук вертолета. Бродим вокруг вытоптанной в траве взлетной площадки, уходим к реке, вновь и вновь изучаем невысокий безымянный обелиск, обнесенный простой железной оградой. Над обелиском — жестяная звезда. Вспоминаем, что в книге Евгения Абалакова “На высочайших вершинах Советского Союза” есть несколько строк о том, что где-то здесь, в 16—20 километрах от Сарыджаза, похоронен в 1936 году участник экспедиции москвичей на Хан-Тенгри швейцарский коммунист Лоренц Саладин. Он умер уже внизу, в седле, когда группа, совершив восхождение, спускалась по Иныльчеку к Сарыджазу, когда все трудности, в общем-то, остались позади. Обморожение вызвало общее отравление организма, и товарищи оказались бессильными помочь Саладину. Все решало время, а им, чтобы добраться лошадьми до обжитых мест, потребовались многие дни. Ведь тогда не было вертолетов. То ли дело сейчас!

Мы ушли на пятый день, оставив у пирамиды экспедиционного груза трех добровольцев-подвижников, до конца сохранивших верность аэрофлоту. И конечно же, едва мы отошли от Майда-Адыра на один дневной переход, как над нами появился вертолет. Кто-то махал нам в окошечко, через десять-двадцать минут ребята бомбардировали ящиками с консервами выбранную под базовый лагерь площадку ледника Дикого, потом они пролетели над нами второй раз, третий, а мы за это время, кажется, совсем не сдвинулись с места, слов! о у этой белесой галечниковой поймы нет конца.

Мы увидели базовый лагерь лишь на четвертый день. Но вряд ли кто пожалел о пройденном пути. Аэрофлотские скорости и высоты искажают истинные масштабы проносящихся внизу пространств, мы же почувствовали их самым доскональным образом. И тот забавный останец в устье Кан-Джайлоо, что так напомнил всем исполинскую окаменелую черепаху, и многокаскадный водопад, ступенями выточенных в камне котлов прорезавший сотнеметровый склон, и серебряные от эдельвейсов поляны под пиком Нансена, и экзотические, похожие на диковинные кактусы, заросли белесого от обилия колючек тюекуйрука, и ели, сумрачные и высокие, последние ели на пути в страну льда.

Сидя под елями, мы долго разглядывали в сорокакратную трубу огромный рыжий валун, торчавший за рекой, у подножия перевала Тюз. Это знаменитый Чон-Таш — “Большой камень”. Сколько экспедиций разбивало бивуак под его крутым навесом, сколько фамилий осталось на его покрытых пустынным загаром боках! Жаль, что нет лошадей и что мы не сможем, переправившись через протоки, взглянуть поближе на эту иныльчекскую реликвию. Да и вообще не мешало бы оказаться на том берегу! Ведь обычно на ледник выходят именно там!

Нам недолго пришлось размышлять над тем, почему альпинисты предпочитают ходить через Чон-Таш. Река вильнула под пик Нансена, срезала свои террасы, по которым мы так благополучно до сих пор шли. Неожиданно восстал перед нами пыльный, страшный в своей сыпучести отвес метров эдак на четыреста. Пришлось тащиться вверх, под самые снега, и когда усталость усаживала нас прямо на склон, кто-нибудь да начинал все тот же, наиболее подходящий к ситуации куплет “Айболита-66”:

— Нормальные герои всегда идут в обход! И опять-таки нам не пришлось жалеть об этом обходе. Мы увидели сверху необозримый серый хаос каких-то кратеров, каких-то странных конических сопок, провалов, бугров, казалось, что вся эта масса, вязко заполнившая просторную долину, только что пузырилась, текла и вдруг, словно стоп-кадр, застыла.

— Что это, лунная поверхность?—спрашивали потом знакомые, разглядывая неудачную, почти в сумерках сделанную фотографию такой необычайной местности, какой на земле, безусловно, быть не может. И недоумевали еще больше, узнав, что это всего-навсего языковая часть ледника Иныльчек.

Мы оказались там, обогнув наконец-таки обрыв и потеряв полтора часа на спуск по узкой, сыпучей промоине в крутой сланцевой осыпи. Мы катились по промоине, а нам навстречу поднимался, валил непонятный, необъяснимый рев, грохот, утробное рычание, от которого дрожал воздух.

— Грот! — закричали впереди.

Потом наши голоса пропали. Мы вышли к самому гроту — округлому, бешено вскипавшему жерлу, из которого, пройдя десятки километров по подледным галереям, река выбивалась на поверхность. По черному, грязному льду откосов бежали черные ручьи, летели камни; они бесследно исчезали в свирепо клокочущей пульпе, которую позволительно назвать магмой, лавой, но уж никак не водой.

Так начался для нас ледник Иныльчек. Миновав грот, мы не без помощи оставленных предшествующими экспедициями маркировочных туров, в изобилии торчавших чуть ли не на каждом бугре, сразу же потерялись в этом сером, безликом месиве, удивившем нас своим неземным видом накануне. Начались утомительные кружения вокруг однообразных моренных холмов, термокарстовых воронок, поиски то и дело исчезающей тропы, засыпанной соскользнувшими сверху камнями или попросту стаявшей. Словом, мы потеряли немало времени, прежде чем оказались в глубокой, относительно ровной лощине, надежно тянувшейся вдоль краевых морен ледника и склона хребта Иныльчектоо, по которой можно было довольно быстро продвигаться вперед.

А мы снова застряли. И надолго, часа на полтора. И не потому, что возникло какое-то препятствие. Вокруг и под нами был лед, но неожиданные здесь надувы, целые барханы чистейшего песка были горячи от солнца, и устоять перед соблазном растянуться на них было просто невозможно...

К концу дня лощина вывела нас к Зеленой поляне. Ее называют еще поляной Мерцбахера, поскольку, если пересечь ледник, если прямо напротив этого зеленого пятнышка выйти к слиянию двух иныльчекских ветвей, можно оказаться у самого загадочного из всех киргизских озер — ледникового озера Мерцбахера.

Это озеро-призрак. Можно добраться до его берегов, но озера не застать. Гляциологи сравнивают его с тем весьма и весьма прозаическим бачком, уровень воды в котором регулируется поплавковой системой. Поплавки — ледовые глыбы. Когда озеро наполняется, ледовое крошево отрывается от дна, всплывает, открывая доступ воде в донные галереи. Озеро уходит вниз, а Гидрометслужба фиксирует очередной “прорыв Мерцбахера”, регулярно из года в год проносящийся мутным валом по иныльчекским протокам. В такое время лучше не пытаться переходить Иныльчек вброд. Неизвестно только, когда этот прорыв наступает. Чаще всего он происходит в конце лета, и мы надеялись, поскольку август только начался, застать озеро “дома”.

От Зеленой поляны до “Мерцбахера” недалеко, километров шесть. Если по воздуху. На леднике же линейные меры длины теряют свой смысл. Приходилось то взбираться на высокие ледовые грады, засыпанные каменным ломом, то спускаться в столь же глубокие ледовые лощины, перебираться через извилистые, текущие в отшлифованных, округлых берегах прозрачнейшие ледовые реки. Они текли то в желтых, то в зеленоватых полосчатых льдах, над ними вставали рафинадоподобные сахарные головы высоченных сераков. Потом, уже в пределах Северного Иныльчека, на четвертом часу нашего перехода от Зеленой поляны, мы вышли на край глубокой и широкой трещины, на дне которой мерно струилась зеленая вода и проплывали льдины. Даже не трещина, скорее всего то был своеобразный ледовый фиорд. Он впадал в небольшое озерцо, посреди озерца дремало несколько источенных водой айсбергов. Прямо из воды вставала совершенно отвесная стена “броненосца”, как окрестили альпинисты острый мыс начинающегося здесь хребта Тенгри-Таг.

За фиордом, за крошевом серого и черного льда, белело невдалеке скопище айсбергов озера Мерцбахера. Здесь в 1903 году известный немецкий географ и альпинист пытался пройти на Северный Иныльчек и далее, к подножию Хан-Тенгри. Можно понять чувства мужественного, сильного человека, два года потратившего на разведку подступов к “Повелителю духов” и остановленного озером почти у самой цели. Уже кончалось продовольствие и роптали носильщики, когда Мерцбахер решился на последнюю, отчаянную попытку — разведку Южного Иныльчека. И был вознагражден! Он увидел Хан-Тенгри. Снизу доверху! Определив высоту гиганта в 7200 метров, географ пришел к категорическому заключению: Хан-Тенгри—высшая точка Тянь-Шаня. Оставались сущие пустяки — взять Хан-Тенгри.

Сегодня “Хан” — один из наиболее популярных объектов высотного альпинизма. Золотой медалью отмечено восхождение группы Бориса Романова, поднявшейся на вершину по маршруту высшей категории трудности — Мраморному ребру. Золотые медали всесоюзного первенства завоевали также альпинисты группы Кирилла Кузьмина и Валентина Божукова, покорившие Хан-Тенгри с совершенно, казалось бы, недоступной стороны — с севера. Это, безусловно, выдающиеся победы человека над стихией Тянь-Шаня... Но не меркнет с годами и тот, прозванный “классическим”, маршрут, по которому 10 сентября 1931 года, подводя черту трехлетней напряженнейшей борьбе, взошел на Хан-Тенгри со своими товарищами один из виднейших энтузиастов советского альпинизма Михаил Тимофеевич Погребецкий.

Вот как не повезло вершине! Еще пять метров — и Хан-Тенгри был бы семитысячником. Каких-то пять метров, три человеческих роста, просто смешно, как мало не хватило гиганту до почетной семитысячной высоты. Какое-то фатальное невезение!

Переворачиваюсь на другой бок. Не спится, а чего бы не спать? Подумаешь, невидаль, ведь фотографии этой горы чуть ли не в каждом альпинистском ежегоднике есть. Да и что такое Хан-Тенгри? Так, выскочка. Просто показать себя умеет. Острая, устремленная ввысь пирамида всегда кажется выше растянутого по горизонтали кряжа, хотя по сравнению с пиком Победы, например, “Повелитель духов” совсем карлик: на 444 метра ниже!

Что значит имя, устоявшееся мнение! Высочайшая вершина — Хан-Тенгри. И все. “Кругом море облаков, и лишь к югу от нас видна одна вершина, вернее, громадный массив...”—описывал открывшийся с Хан-Тенгри вид Евгений Абалаков. И... ничего. Самозванец остался на троне. О наблюдении альпиниста вспомнили лишь много лет спустя.

Более того, 19 сентября 1938 года альпинист Леонид Гутман взошел на эту вершину, которую он вместе с Абалаковым наблюдал с Хан-Тенгри. И опять-таки это не привело к необходимой переоценке ценностей. Гутман и его товарищи были уверены, что поднялись на шеститысячник: они назвали его пиком Двадцатилетия Комсомола. “В то время гипноз нераздельно главенствующего Хан-Тенгри был так велик,—писал знаток и один” из организаторов советского альпинизма Д. Затуловский,— что, если бы восходители на пик Двадцатилетия Комсомола увидели на своем анероиде высоту большую, чем 7000 метров, они, вероятно, сочли бы его показания неправильными”.

А в 1943 году топографы группы П. Рапасова здесь, в верховьях ледника Звездочка, в двадцати километрах к югу от Хан-Тенгри, засекли точку, равную 7439,3 метра. Топографы назвали ее пиком Победы. И опять-таки это открытие было принято лишь после проверки, сопоставления всех материалов по району специальной комиссией, установившей, что пик Двадцатилетия Комсомола и пик Победы — одно и то же. Совет Географического общества СССР наградил Большой золотой медалью имени Семенова-Тян-Шанского группу П. Рапасова. Так была открыта вторая по высоте вершина Советской земли. Так был рассеян миф о Хан-Тенгри.

— Кому Хан-Тенгри? Подъем!

Крик слышу, а понять, где я, не могу. Распахивается дверь, и к нам, в темноту “избушки на ледовой ножке”, врывается студеное утро. Проспали. Те, кто ночевал в палатках, уже давно на ногах, давно рассматривают Хан-Тенгри, уже отщелкали не один метр пленки, потому что сколько бы вы ни снимали Хан-Тенгри, вы будете снимать его еще и еще.

Удивительная гора! А ведь человека, попавшего на Иныльчек, трудно удивить чем-то в отдельности, вокруг целый вернисаж грандиозных и неповторимых вершин. С какой пышностью вознесся вверх вычурный купол пика Максима Горького, даже перегруженный всяческими “архитектурными излишествами” в виде воздушных, словно только что взбитых кондитером, фирновых и ледовых подушек! С какой филигранностью выточена лавинами кружевная резьба по фирну на юго-восточной стене пика Чапаева, лавинами, которые, едва солнце прогрело склоны, зашумели то там, то здесь с частотой и аккуратностью пригородных электричек!

Но Хан-Тенгри... Нет, это действительно великая вершина. Никаких украшений и безделушек, классическая простота и строгость линий. Все лишнее, второстепенное стесано, срезано, а два серповидных выема Мраморного ребра стали той неповторимой, живой “изюминкой”, что отличает белую пирамиду горы от ее геометрического идеала.

Все-таки это невероятный вздор, всяческие побасенки насчет какого-то закона фатального невезения... Нет такого в природе! Был в нашем распоряжении один-единственный день для свидания с Хан-Тенгри, и весь этот день был великолепен, его невозможно в чем-то упрекнуть. Хан-Тенгри утром. Хен-Тенгри в полдень. Хан-Тенгри с облачком и без облачка. Мы запаслись памятью о Хан-Тенгри на всю жизнь, потому что не так уж чаек бывают на человеческом веку столь ослепительные праздники.

Подумалось о снегомерщиках. Они приходя к Хан-Тенгри весной и осенью, два раза в год, для них это обычнейшее дело, служебная командировка: они должны добраться до установленных здесь осадкомеров и снять показания приборов... Как они, эти люди, воспринимают “Повелителя духов”? Привыкли? Но ведь привыкнуть—значит не замечать. А вы попробуйте не заметить Хан-Тенгри, когда на четвертый день труднейшего пути по Иныльчеку над головой нависнет искрометное Мраморное ребро, приветствуя вас гулом утренних лавин!

Утром, на контровом свете, весь затененный и лишь по самому краю едва тронутый теплой краской низко стоящего солнца, он казался каким-то невесомым, чуть ли не прозрачным, странным листком серебряной фольги.

А когда день ушел и небо потухло, когда белые снега стали серыми, а все вокруг погрузилось на дно сумерек, мы долго в полном молчании провожали в ночь красный треугольный парус — зажженную закатом грань Хан-Тенгри.

Когда снега отгорели и красный парус опять стал всего лишь склоном высокой горы, мы начали спускаться вниз по Иныльчеку. Мы шли и оглядывались, словно что-то забыли, словно что-то должно еще произойти. И оно произошло. Хан-Тенгри излучал свет. Свой, собственный, только и различимый в эти считанные мгновения. Светились желтые мраморы. Светились нежным, медово-теплым сиянием. То было откровением Тянь-Шаня. Мы шли и оглядывались.

Об авторе: Дядюченко Леонид

1934 - 2005

После тяжелой болезни 26 августа 2005 года ушел из жизни писатель и журналист, кинематографист и альпинист Леонид Дядюченко, лучший мастер современной русской прозы Кыргызстана.

Он родился в Ленинграде 16 февраля 1934 года в семье военнослужащего, в 1939-ом с родителями переехал во Фрунзе, закончил среднюю школу №6 и горно-геологический факультет политехнического института. Леонид Борисович вспоминал, что «для нас, фрунзенских мальчишек первых послевоенных лет, пристрастившихся за неимением других развлечений проводить школьные каникулы с рюкзаками за спиной, слово «Тянь-Шань» никогда не было книжным и сугубо умозрительным понятием.

Мы с детства знали, как выглядят его камни, как пахнут его арча и полынь. Для нас Тянь-Шань начинался в семи километрах от наших домов, стоило выйти на улицу – взгляд натыкался на ледовый гребень Киргизского Ала-Тоо, а каждый, даже однодневный, поход по родному краю – как они тогда назывались – всегда становился путешествием в Тянь-Шань, пусть даже столь кратковременным и малым».

Жизнь Леонида Борисовича стала грандиозным тянь-шаньским путешествием: инженер-геолог Института геологии, спецкор «Советской Киргизии» по Ошской области, литсотрудник «Литературного Кыргызстана», редактор «Кыргызфильма»… Еще более важные вехи дороги длиною в жизнь – его 17 изданных в Москве и Бишкеке книг, в числе которых «Проводник из Чарвака» и «В пещерах Киргизии», «Без нажды – в Зардалю» и «Кыргызский мотив», «Фамильное серебро» и «Жемчужина в стене казармы», «Скарабей» и «Серебряный глобус»… Его журнальные и газетные публикации тоже становились событиями литературной жизни, как, например, «Кузнечная крепость» 1989 года и недавняя «Улица Пушкина, Дубовый парк».

Великие энтузиасты Петр Семенов Тян-Шанский и Алексей Фетисов, Федор Поярков и Павел Ливотов, Ярослав Корольков и Виктор Пяновский, Семен Чуйков и Евгения Мануйлова – герои монументальных высокохудожественных дядюченковских повествований – стали и нашими современниками.

О похоронах Семенова Тян-Шанского Дядюченко однажды написал так: «Но все это будет уже потом, и не в его жизни, а в жизни других оставшихся жить людей, а в его жизнь смерть так и не войдет, в ней по-прежнему будет только работа, только солнце, только открытое в солнечный день окно». И про самого Дядюченко это тоже, получается теперь, сказано.

Прощайте, Леонид Борисович, пусть кыргызстанская земля будет Вам пухом. Ваши горы, покоренный Вами 4855-метровый пик Семенова – Тян-Шанского, книги, фильмы и статьи остаются с нами.